Тогда Картер учинил лукавую вещь, так употчевав своего бесхитростного хозяина лунным вином, подаренным зугами, что старик сделался безоглядчиво многоречивым. Утратив свою сдержанность, бедный Атал разболтался без всякого удержу о заповедных вещах, проговорившись о том громадном лицеочертанье, что выбито в живой толще горы Нгранек на острове по имени Ориаб в Южном море, и околичностями давая понять, что, быть может, это и есть то подобие, в котором земные боги запечатлели свои черты в те времена, когда они плясали на той горе при луне. Вызнал он и то, что этот лик столь странен своими чертами, что их можно без труда опознать и что они верный признак истинного племени богов.

И вот Картеру сразу сделалось ясно, как все это послужит к отысканию богов. Известно, что те из Вящих, кто молод, приняв на себя другой вид, часто сочетаются с дщерями человеческими, так что в обитателях земли, сопредельной холодному пустолюдию, где стоит Кадат, должна течь их кровь. Итак, отыскать то пустолюдие можно, если, увидев каменный лик на горе Нгранек, проследить его черты и, запечатлев их тщательно в памяти, искать их подобия среди живых людских лиц. Где они заметнее и гуще, оттуда ближе всего и должно быть обиталище богов; и та каменистая пустыня, что лежала бы за поселениями в этих краях, и должна быть той, где высится Кадат.

Многое бы, возможно, узналось в подобных местах о Вящих: ведь те, в ком течет их кровь, возможно, наследуют память о мелочах, весьма нужных искателю. Они, возможно, сами не ведают, кто они от роду, ибо боги так не любят обнаруживать себя среди людей, что не сыскать того, кто бы видел их в лицо по собственному ухищрению; но у них будут выспренние, причудливые помыслы, невразумительные для их ближних, и они будут петь о далеких городах и вертоградах, столь ни на что не похожих даже в дремном краю, что простой люд будет называть их безумцами. Возможно, с помощью всего этого удастся проникнуть в древние тайны Кадата или получить окольные сведения о чудном закатном граде, который боги облекают покровом тайны, и, возможно, даже при случае захватить заложником возлюбленное чадо божье или взять в плен самого юного бога, имеющего на себе образ человека и обитающего среди людей с пригожей крестьянской девой, своей суженой.

Однако Атал не ведал, как отыскать Нгранек на том острове Ориаб; и дал Картеру совет идти вниз по течению за певучими струями Скай, несущей воды под своими мостами к Южному морю, где не бывал никто из обитателей Ултара, но откуда прибывают купцы в ладьях или с длинными караванами впряженных в арбы мулов. Там лежит огромный город Дилат-Леен, но в Ултаре о нем идет дурная молва из-за тех черных галер с тремя рядами скамей, что заходят в его гавань с грузом карбункулов из невесть каких стран. У негоциантов с этих галер, ведущих дела со златоковачами, человеческий или почти человеческий облик, гребцов же никто никогда не видел; и в Ултаре почитают за непотребство, что тамошние купцы ведут торговлю с черными кораблями из неведомой земли, гребцам которых нельзя показаться на люди.

К тому времени, как Атал все это поведал, его совсем разморило, и Картер осторожно уложил его на кушетке с инкрустацией из черного дерева и благоприлично расправил долгую бороду у него на груди. Собравшись уходить, он отметил, что вслед за ним не раздалось никакого приглушенного шелестения, и подивился, почему так увяло любопытство, подзуживавшее зугов. Потом его внимание привлекли холеные лоснящиеся кошки Ултара, с необычайным вкусом облизывающие себе усы, и он припомнил шипение и кошачьи вопли, глухо до него долетавшие из нижних покоев капища, пока он весь ушел в разговор со старым кумирослужителем. Припомнил он также и бесстыжий голодный взгляд, каким особенно дерзкие молодые зуги провожали маленького черного котенка на булыжниках мостовой. И поскольку для него во всем свете не было ничего милее маленьких черных котят, он наклонился и приласкал холеных кошек Ултара, облизывающих себе усы, и не стал сокрушаться, что пронырливые эти зуги не будут сопровождать его дальше.

Солнце садилось, и Картер остановился в древней гостинице на крутой улочке, откуда открывался вид на нижний город. И когда он вышел на балкон в своей комнате и обвел взглядом море красных черепичных кровель, и булыжные мостовые, и приветливые луговины вдали, все приглушенное и волшебное в косых лучах, он готов был поклясться, что Ултар как раз то место, где можно было бы поселиться навек, если бы только память о городе на закате великолепнее этого не манила его все вперед к неведомым опасностям. Потом случились сумерки, и розовые стены побеленных фронтонов полиловели и потеряли свою материальность; и желтые огоньки затеплились один за другим в забранных старинными решетками окнах. И мелодичные колокола заблаговестили с храма-башни на высотах, и первая звезда мягко замерцала над лужайками за рекой Скай. С наступлением ночи пришло время песен, и Картер покачивал головой в лад лютнистам, воспевающим старину на узорочных балконах и в мозаичных двориках безыскусного Ултара. Мелодическими были бы даже голоса многочисленных кошек Ултара, не погрузись они большей частью в молчание сытости от необычного пиршества. Некоторые из них удалились в те загадочные места, известные только кошкам и, по словам поселян, расположенные на темной стороне луны, куда кошки вспрыгивают с высоких кровель; один же маленький черный котенок прокрался по лестнице и вскочил Картеру на колени помурлыкать и поиграть. И потом свернулся в ногах, когда тот наконец прилег на маленькую кушетку с подушками, набитыми пахучими и дурманными травами.

Наутро Картер присоединился к каравану купцов, отправляющемуся в Дилат-Леен с шерстяной пряжей Ултара и капустными кочанами его хлопотливых хозяев. И шесть дней они ехали под перезвон колокольцев по гладкой дороге вдоль берега реки Скай, иной раз останавливаясь на ночлег в гостиницах причудливых рыбацких городков, а иной раз располагаясь лагерем под звездным небом, куда с присмиревшей реки обрывками долетали песни лодочников. Окрестности были прекрасными, с зелеными живыми изгородями, и рощами, и живописными домиками под островерхими кровлями, и восьмиугольными ветряными мельницами.

На седьмой день на горизонте возник дымный наволок и потом высокие черные башни Дилат-Леена, в основном возведенного из базальта. Издалека Дилат-Леен с его узкими угловатыми башнями выглядит как кусок Дороги Великанов, и его улицы сумрачны и неприветливы. В нем множество мрачных портовых таверн у бессчетных причалов, и весь город заполонен мореходцами-чужаками изо всех стран земли, и, летает молва, не только с земли. Картер порасспросил одетых в причудливые хламиды жителей о горной вершине Нгранек на острове Ориаб и обнаружил, что им о ней хорошо известно. С того острова, из Бахарны, заходят корабли, и один отправится в обратное плавание как раз через месяц, Нгранек же от этого порта всего в двух днях езды на верховой зебре. Но мало кто видел каменное лицеочертание бога, ибо оно на том неудобовосходимом склоне Нгранека, что смотрит лишь на голые отвесные скалы и долину зловещей лавы. Однажды боги прогневались на людей на той стороне и сказали об этом Иным Богам.

Нелегко было все это разузнать у торговцев и моряков в приморских тавернах Дилат-Леена, поскольку те предпочитали, понизив голос, толковать о черных галерах. Одна из них с грузом карбункулов ожидалась на неделе с тех неведомых берегов, и городской люд жил в страхе увидеть ее у причала. Слишком широки были рты у тех, кто сходил с ее палубы по торговым делам, и особенным дурновкусием отдавали тюрбаны, намотанные в два бугра надо лбом. И обувь их была самой корносой и самой странной на вид из всего, что встречается в Шести Королевствах. Но незримые гребцы были хуже всего: слишком резко, и ровно, и мощно поднимались и опускались три ряда весел, и это смущало, и было неладно, что корабль неделями стоит у причала, и торговцы ведут дела, а команда не покажется даже мельком. И по отношению к хозяевам таверн и к зеленщикам с мясниками это нечестно, ибо никогда ни крошки снеди не отправлялось на борт. Купцы брали лишь золото да упитанных черных рабов из Парга с того берега реки Скай. Только это они и брали всегда, те негоцианты гадкого облика со своими незримыми гребцами, и никогда ничего от зеленщиков с мясниками, но лишь золото да чернокожих толстяков из Парга, которых они покупали на вес. А дух с тех галер, доносимый южным ветром из гавани, — лучше его не описывать. Лишь постоянно окутываясь клубами крепчайшего табачного зелья, могли его выносить самые стойкие из завсегдатаев древних приморских таверн. Дилат-Леен не потерпел бы черных галер, если бы такие карбункулы добывались где-то еще, но ни в одних копях в земном дремном краю не сыскать ничего подобного.