Притерпевшись к слабому свету, Блейк заметил непонятные барельефы на странной открытой шкатулке желтоватого металла. Подойдя, он попытался рукой и платком стереть пыль и увидел фигурки отвратительного и совершенно нездешнего вида, изображавшие тварей, которые хоть и казались одушевленными, но не походили ни на что живое, порожденное этой планетой. Мнимая сфера оказалась почти черным с кровавыми прожилками многогранником со множеством неправильных плоскостей — или на редкость замечательный кристалл-самогранка, или искусственно обработанный и до блеска отшлифованный минерал. Он не касался дна шкатулки, но удерживался посредством металлического ободка по окружности и семи диковинного вида растяжек, расходившихся горизонтально к внутренним верхним углам шкатулки. Камень этот, едва представившись взору, обрел для Блейка почти пугающее обаяние. Он не мог свести с него глаз и, созерцая его блистающие грани, уже воображал его прозрачным, с полуявленными чудесными мирами в глубине. В сознание хлынули картины чужих небесных сфер с громадами каменных башен, неведомых небесных твердей с мертвыми горами-исполинами и картины еще более глубокого пространства, где лишь возмущения зыбких чернот выдавали присутствие сознания и воли.
Когда он все же оторвался от камня, его взгляд привлек чем-то примечательный холмик пыли в дальнем углу возле лестницы, ведущей на шпиль. Почему он задерживал взгляд, Блейк не смог бы сказать, но его контуры вызывали некий бессознательный отклик. Пробираясь к нему, смахивая по пути свисающую паутину, Блейк начинал улавливать в нем что-то зловещее. Рука и платок скоро открыли истину, и Блейк задохнулся от смеси противоречивых эмоций. Это был человеческий скелет, пролежавший здесь изрядное время. От одежды остались лохмотья. Но несколько пуговиц и клочья ткани выдавали свою принадлежность серому мужскому костюму. Были и другие вещественные доказательства — ботинки, металлические пряжки, огромные запонки от манжет, давно устаревшего фасона булавки для галстука, репортерский значок с названием старой «Провиденс телеграмм» и ветхая кожаная записная книжка. Ее Блейк осторожно перелистал, обнаружив несколько уже не имевших хождение банкнот, целлулоидный рекламный календарик на 1893 год, две-три визитные карточки на имя «Эдвин М. Лиллибридж» и листок бумаги, покрытый карандашными заметками.
В этих заметках было немало головоломного, и Блейк внимательно их читал, стоя под мутным окном на запад. Бессвязный текст состоял из фраз, которые нижеследуют.
«Проф. Энох Боуэн вернулся из Египта в мае 1844. В июле покупает старую церковь Фривиллеров. Его археологические труды и оккультные исследования хорошо известны.
Д-р Дроун от баптистов остерегает против Звездоносной Мудрости в проповеди 29 дек. ’94.
Конгрегация 97-ми к концу ’45.
1846 — три исчезновения — первые упоминания о Сияющем Трапецоэдре.
1848 — семь исчезновений. Пошли слухи о кровавой требе.
1853 — расследование. Впустую. Разговоры о звуках.
Преп. О’Мэйли рассказывает о дьявольской мессе с коробкой, найденной в великих египетских развалинах, — говорит, они вызывают что-то такое, что не может существовать при свете. Слабый свет отпугивает, сильный изгоняет. Тогда должны вызывать снова. Сведения из предсмертной исповеди Фрэнсиса К. Финея, связанного со Звездоносной Мудростью с ’49. Они говорят, что Сияющий Трапецоэдр показывает им рай и другие миры и что Наваждающий Тьму каким-то образом раскрывает им тайны.
1875 — история Оррина В. Эдди. Они призывают эту штуку, вглядываясь в кристалл; у них есть собственный тайный язык.
В 1863 в конг. двести или больше чел., не считая верхушки.
Ирландские ребята вламываются в церковь, когда в 1869 исчезает Патрик Рейган.
Завуалированная заметка в «Джорнал» от 14 марта ’72, но о ней не говорят.
1876 — шесть исчезновений. Тайный комитет обращается к мэру Дойлу.
Февр. 1877 — обещание принять меры. Церковь закрывают в апреле.
Парни с Федерал-Хилл — шайка — угрожают д-ру и сутанникам в мае.
Конец ’77 — сто восемьдесят один человек покинул город. Имен не называть.
Где-то в 1880 — слухи о привидениях. Постараться проверить факт, что ни одна живая душа в церковь не заходила с 1877.
Спросить у Лэнигана фотографию здания, снятую в 1851…»
Вернув листок в записную книжку, Блейк сунул ее в карман и повернулся, чтобы взглянуть на скелет. Смысл этих заметок был очевиден, и сомневаться не приходилось, что сорок два года назад в заброшенное здание пришел человек в поисках газетной сенсации — на что рискнуть другого смельчака не нашлось. Возможно, больше никто не знал о его затее — кто это может сказать? Но в редакцию он уже не вернулся. Неужели мужественно подавляемый страх внезапно одолел его и вызвал разрыв сердца?
Блейк склонился над белеющими костями и заметил их странный вид. Часть их была беспорядочно разъята, и некоторые казались странно оплывшими на концах. Другие неестественно пожелтели, смутно наводя на мысль об обугливании, которое местами захватило и остатки ткани. В очень странном состоянии был череп — с желтыми пятнами и прожженным отверстием на темени, словно кость проело насквозь какой-то сильной кислотой. Что случилось со скелетом за четыре десятка лет безмолвного упокоения здесь, Блейк представить не мог.
Прежде чем это доосозналось, он уже снова смотрел на камень, подпадая под его странное влияние, вызывающее марево фантазмов. Он видел вереницы фигур в хламидах с капюшонами, нелюдь по абрису силуэтов; взирая на бесконечность пустыни с рядами вздымающихся в небо резных истуканов, он угадывал стены и башни в бездонной ночи морей и коловерти пространства, где пряди черного тумана реяли на фоне рассеянного мерцания холодной багровой дымки. А за пределами всего он заглянул в бесконечное зияние тьмы, где плотносгущенные и плотноразреженные формы выдавали себя лишь текучевеющим колыханием; и зыбкие узоры энергий привносили, казалось, упорядоченность в хаос, предлагая ключи ко всем парадоксам и тайнам умопостигаемых миров.
Потом наваждение вдруг разом разрушилось приступом томительного, неопределенного, иррационального страха. Задохнувшись, Блейк оторвался от камня, сознавая где-то совсем рядом некое безликое нездешнее присутствие и с жуткой пристальностью сосредоточенное на себя внимание. Он чувствовал, как его уловляет нечто, что было не в камне, но сквозь камень глянуло на него, — нечто, что будет беспрестанно за ним следить, и для этого оно не нуждается в зрении. Местечко явно стало действовать ему на нервы — еще бы, после такой кошмарной находки! К тому же и свет начинал убывать, а поскольку фонаря при нем не было, он понимал, что скоро придется уйти.
Тогда-то в густеющих сумерках ему и почудился в разнобоком камне слабый проблеск свечения. Он попытался не смотреть, но какая-то темная сила понуждала его взгляд вернуться. Не светился ли камень едва приметным радиоактивным свечением? Что там говорилось в записках покойного о Сияющем Трапецоэдре? И вообще, что такое это брошенное гнездилище космического зла? Что здесь творилось, что могло и по сю пору таиться в сумраке, пугающем птиц? Вдруг показалось, что неуловимый намек на злосмрадие возник где-то рядом, но источника его не было видно. Блейк схватил долго зиявшую откинутой крышкой шкатулку и защелкнул ее. Крышка плавно скользнула на своих немыслимых петлях, полностью скрыв рдеющий камень.
В ответ на резкий щелчок захлопнутой крышки сверху, с той стороны люка, из вековечной глухой темноты шпиля донесся звук как будто мягкого шевеления. Крысы, что же еще?.. Единственные живые твари, дававшие о себе знать в проклятой каменной громаде с того самого момента, как он вошел. И все же это шевеление в шпиле ужасающим образом его испугало, так что в исступлении он ринулся по винтовой лестнице вниз, через мерзостный неф и сводчатый подвал, вон на опустевшую площадь, прочь от кишащих людьми и наваждаемых страхом улочек и закоулков Федерал-Хилла, прямо к здравомысленным улицам в центре и уютно-домашним тротуарам университетского городка.