— Перестаньте называть мейя дядюшкой Отисом! — рявкнул он. — Никакой я вам не дядюшка! И сестры у меня никогда не было! Меня зовут Юстас Лингем, и у меня болит голова. Сейчас я выкурю сигару и отправлюсь спать, а утром поеду обратно в Кливленд.

Он развернулся, вошел в дом и затопал вверх по лестнице.

Я осторожно крался за ним следом, изо всех сил пытаясь придумать какой-нибудь действенный план, а тетушка Эдит на цыпочках замыкала процессию. Остановившись на верхней площадке, мы смотрели, как дядюшка Отис вошел в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

Потом мы услышали, как под ним скрипнули пружины кровати. Раздалось чирканье спички о коробок, и через секунду до нас донесся легкий запах сигарного дыма. Дядюшка Отис перед отходом ко сну всегда позволял себе выкурить одну сигару.

— Отис Моркс! — услышали мы из-за двери его ворчание, сопровождаемое стуком упавшего на пол ботинка. — Чего только люди не придумают! Разыграть меня хотят, что ли? В жизни не поверю, что существует человек с таким именем! — И наступила тишина. Мы, затаив дыхание, ждали, когда упадет на пол второй ботинок… А когда миновала целая минута, мы окинули друг друга встревоженным взглядом и распахнули дверь его комнаты.

Мы с тетушкой Эдит замерли на пороге. Окно было закрыто и заперто на щеколду. Тонкая струйка сизого дымка поднималась от сигары, лежавшей в пепельнице на столике у кровати. Покрывало в середине было придавлено, как будто кто-то на нем только что сидел, но уже начинало медленно выпрямляться. На полу рядом с кроватью сиротливо валялся один ботинок дядюшки Отиса.

Но дядюшки, как вы понимаете, в комнате не было. Он не поверил в самого себя, а потому и перестал существовать…

Кеола женился на Лехуа, дочери Каламаке, мудреца из Молокая, и стал жить вместе с отцом жены. Не было на островах человека более знающего, чем этот пророк. Он умел читать по звездам, он умел общаться с богами с помощью тел умерших и злых сил, он отваживался уходить один в самые высокие горы и в места, где жили гоблины, и расставлял там ловушки, в которые попадали духи древних.

По этой причине во всем королевстве Гавайи не было другого человека, к которому бы чаще обращались за советами. Предусмотрительные и осторожные люди покупали, продавали, женились и планировали свое будущее, руководствуясь его рекомендациями; даже сам король дважды приглашал его в Кона для поисков сокровищ Камехамеха. И никого не боялись на островах больше, чем его. Ибо одних врагов его внезапно поражали тяжелые и неизлечимые болезни, вызванные его заклинаниями, а другие и вовсе исчезали бесследно, и никому не удавалось отыскать даже их костей. Ходили слухи, что он обладает искусством или даром древних героев. Рассказывали, что видели его по ночам над горами, когда он шагал по ним, переступая с одной скалы на другую. Видели его гуляющим и в лесах, когда голова и плечи его возвышались над деревьями.

Облик Каламаке был странным и непривычным. Он происходил из самых достойных родов Молокая и Мауи, отличавшихся чистотой крови, и, несмотря на это, кожа его была белее, чем у любого чужеземца, волосы его были цвета высушенной травы, а благодаря глазам его, красным и незрячим, возникла популярная на островах поговорка: «Слепой, как Каламаке, способный видеть завтрашний день».

Обо всех деяниях своего тестя Кеола знал только то, что говорили другие, кое в чем он его сам подозревал, а остальное просто игнорировал. Одно только постоянно беспокоило его. Каламаке никогда не скупился, покупая себе еду, питье или одежду, и всегда расплачивался за покупки новенькими блестящими долларами. Еще одна популярная поговорка Восьми островов гласила: «Яркий, как доллары Каламаке». Однако он ничего не продавал, не выращивал и не брал взаймы, а той платы, которую он иногда получал за проведение магических ритуалов, было явно недостаточно, чтобы объяснить, откуда у него такое количество серебряных монет.

Однажды случилось так, что жена Кеолы отправилась в гости на подветренную сторону острова, а мужчины собирались выйти в море на рыбалку. Однако Кеола был настолько ленив, что предпочитал лежать на веранде и наблюдать, как волны прилива разбиваются о берег, и слушать птичьи крики над скалами. Как всегда, одна мысль одолевала его — навязчивая мысль о блестящих долларах. Ложась спать, он задумывался, откуда у тестя так много денег, просыпаясь, терялся в догадках, почему они всегда такие новые, и никогда эти мысли не покидали его голову. Но в этот день, решил Кеола, он обязательно проникнет в тайну своего тестя. Дело в том, что накануне он обнаружил место, где Каламаке хранит свои сокровища, и этим местом был запиравшийся на ключ сундук у стены большой комнаты, стоявший под портретом Камехамеха Пятого и фотографией королевы Виктории в короне. И уже следующей ночью Кеола нашел способ заглянуть в сундук и обнаружил в нем мешок, но тот оказался пустым. А это был день прибытия парохода, он уже видел дымок, курившийся над Калаупапой; скоро пароход причалит к пристани, и с него сойдут купцы с товарами и разложат копченую лососину, джин и все те роскошные безделушки, которые так любит Каламаке.

«Если он сегодня найдет деньги, чтобы расплатиться за свои покупки, — подумал Кеола, — я буду наверняка знать, что этот человек — колдун, и доллары он достает из кармана самого дьявола».

Пока он думал так, за спиной у него возник тесть, лицо которого было серьезным и озабоченным.

— Это пароход? — спросил он.

— Да, — ответил Кеола. — Сначала он зайдет в Пеле-куну, а потом будет здесь.

— Что ж, времени у нас осталось немного, — сказал Каламаке. — Я посвящу тебя в свою тайну, Кеола, так как более достойного помощника мне уже не найти. Следуй за мной в дом.

Вдвоем вошли они в богато обставленную комнату. Стены ее были оклеены обоями и увешаны картинами, здесь же стояли кресло-качалка, письменный стол и диван в европейском стиле. Полки были полны книг, посреди стола лежала семейная Библия, а у дальней стены располагался запиравшийся на ключ сундук, так что любой вошедший сюда сразу видел, что живут здесь люди состоятельные.

Каламаке приказал Кеоле закрыть ставни на окнах, а сам тем временем запер все двери и отомкнул замок на крышке сундука. Затем достал из сундука два ожерелья с амулетами и ракушками, пучок сухих трав, сухие листья деревьев и зеленую пальмовую ветвь.

— То, что я собираюсь сделать, — сказал он, — превосходит все известные тебе чудеса. Наши предки обладали большой мудростью, им по силам были многие изумительные деяния, одно из которых ты сейчас увидишь. Но это чудо они могли совершать только под покровом ночной темноты, при свете звезд и в пустыне. Я же повторю его в собственном доме средь белого дня.

Сказав так, он спрятал Библию под диванную подушку, тщательно укрыв ее со всех сторон, достал из сундука коврик удивительно тонкого плетения и высыпал травы и листья в оловянную миску. Затем они с Кеолой надели ожерелья и стали друг напротив друга на противоположных углах коврика.

— Время пришло, — молвил колдун. — Ничего не бойся.

С этими словами он поднес огонь к травам и принялся бормотать заклинание, помахивая пальмовой ветвью. Ставни на окнах были закрыты, и потому света в комнате почти не было, но вскоре травы разгорелись, пламя полыхнуло из них яркими языками, комната озарилась дрожащими сполохами, от трав поднялся дым, от которого у Кеолы закружилась голова и потемнело в глазах, а в ушах звучало монотонное бормотание Каламаке. Вдруг по коврику, на котором они стояли, пробежала дрожь, быстрая, как молния. В то же мгновение комната исчезла, исчез и весь дом, и Кеола едва не задохнулся от удивления. Тонны солнечного света ворвались через глаза в его голову, и он вдруг понял, что стоит на берегу океана под палящим солнцем, а у ног его ревет могучий прибой. Они с колдуном все так же стояли на коврике, не в силах произнести ни слова, и только смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами и проводили ладонями по утомленным лицам.