— Нас ожидает очень серьезное испытание, мистер Брисбейн, — сказал он. — Мы должны быть готовы ко всему: от разочарования до возможного шока. Как видите, я не склонен относиться к нашей задаче легкомысленно, и потому буду просить вас поставить свою подпись под моим рапортом, где я детально опишу все, что с нами произойдет и свидетелями чему мы с вами окажемся. Если сегодня ничего не случится, мы повторим нашу попытку завтра, а при необходимости и послезавтра. Вы готовы?

Мы спустились с палубы и вошли в каюту. Оглянувшись в дверях, я увидел неподалеку в коридоре Роберта, смотревшего на нас с присущей ему жалостливой улыбкой, как будто он знал, что должно произойти что-то непоправимое. Капитан притворил за нами дверь и запер ее на засов.

— Давайте поставим к двери ваш чемодан, — предложил он. — Тогда кто-нибудь из нас сможет сесть на него, и ничто не способно будет покинуть каюту. Иллюминатор надежно закрыт?

Подойдя к иллюминатору, я нашел его в том же состоянии, в котором оставил утром. Без рычага, подобного тому, каким пользовался я, вряд ли кто-нибудь смог, бы его открыть. Я раздвинул занавеси верхней койки, чтобы она хорошо просматривалась из любой точки каюты. Следуя совету капитана, я зажег свою дорожную лампу и расположил ее таким образом, чтобы ее свет падал прямо на верхнюю койку. Капитан занял место на чемодане, объяснив свое решение желанием иметь возможность присягнуть, что никуда не отлучался от двери.

Затем он попросил меня тщательно обыскать при нем каюту, и я проделал это довольно быстро, так как вся операция заключалась не более чем в беглом осмотре свободного пространства под нижней койкой и скамьей перед иллюминатором. Там было совершенно пусто.

— Ни одна живая душа не, сможет проникнуть в наготу, — заключил я, — равно как и открыть иллюминатор.

— Очень хорошо, — согласился капитан. — Значит, если мы что-либо увидим, то это будет игрой воображения или проявлением сверхъестественных сил.

Я присел на краешек нижней койки.

— Впервые это случилось в марте, — сказал капитан, закинув ногу за ногу и прислонившись спиной к двери. — Пассажир, занимавший верхнее место в этой каюте, оказался лунатиком — по крайней мере, как потом выяснилось, он был немного не в себе и отправился в плавание, не поставив в известность никого из знакомых. Однажды посреди ночи он выскочил из каюты, промчался по коридору и выбросился за борт, прежде чем вахтенный офицер смог остановить его. Мы заглушили двигатели и спустили на воду шлюпку. Ночь выдалась тихой, как это бывает перед штормом, но найти его нам не удалось. Разумеется, его самоубийство позже было объяснено охватившим его приступом временной невменяемости.

— Полагаю, такое случается часто? — спросил я, чтобы поддержать беседу.

— О нет, совсем нечасто, — ответил капитан. — В моей практике такого раньше не было, хотя я, конечно, слышал о подобных происшествиях на других судах. Так вот, как я уже сказал, случилось это в марте. В том плавании… Куда вы смотрите? — неожиданно спросил он, прервав свое повествование.

По-моему, я ничего не ответил. Взгляд мой был прикован к иллюминатору. Мне показалось, что массивная гайка начала медлейно проворачиваться на болте, настолько медленно, однако, что я не мог бы поручиться в этом. Я внимательно следил за ней, мысленно зафиксировав ее положение, и пытался определить, не меняется ли оно. Проследив за моим взглядом, капитан тоже повернулся к иллюминатору.

— Она движется! — убежденно воскликнул он. — Нет, не движется, — тихо добавил он через минуту.

— Если бы дело было в вибрации болта, — сказал я, — гайка свинтилась бы с него в течение дня, но вечером я убедился, что она затянута так же туго, как утром.

Я встал, подошел к иллюминатору и потрогал гайку. Вне всяких сомнений, она была ослаблена, так как я легко мог вращать ее пальцами.

— Еще одна странность заключается в том, — проговорил капитан, — что второй пропавший пассажир, как считается, выбрался из каюты именно через этот самый иллюминатор. Задал же он нам тогда хлопот! Была самая середина ночи, погода стояла отвратительная. Команда была поднята по тревоге, когда выяснилось, что один из иллюминаторов открылся и судно заливает вода. Я спустился сюда и обнаружил, что воды в каюте было уже по щиколотку и при каждом крене судна ее становилось все больше и больше. Иллюминатор, как вы понимаете, был распахнут. Ну, кое-как нам удалось закрыть его, но вода к тому времени уже успела причинить достаточный ущерб. Вот с тех-то пор здесь иногда и попахивает морской водой. Мы предположили, что живший здесь пассажир выбросился из иллюминатора, хотя одному только богу известно, как ему это удалось. Стюард постоянно жалуется, что здесь все открывается само по себе. Что он только ни делал! Поверьте мне на слово… Вот он, вот он, этот запах! Чувствуете? — воскликнул капитан, лихорадочно принюхиваясь.

— Да… совершенно отчетливо, — согласился я и поневоле вздрогнул, ощутив, что стоялый смрад океанской воды стал заметно сильнее. — При таком запахе каюта должна быть мокрой, как губка, — продолжал я, — однако сегодня мы с плотником обшарили ее вдоль и поперек и не нашли даже пятнышка сырости. Это полностью противоречит моим… Эй!

Моя дорожная лампа, стоявшая на верхней койке, внезапно погасла. Света, однако, в каюте было достаточно — он проникал через матовое стекло окошка в двери из коридора, где горела дежурная лампа. Корабль сильно раскачивало на волнах, и занавеси верхней койки ритмично колыхались, то вспархивая крыльями к самой середине каюты, то отстраняясь к боковой стенке. Я торопливо встал с нижней койки, намереваясь снять лампу и осмотреть ее, когда услышал удивленный возглас капитана и краем глаза заметил, что он резко вскочил с места. В следующую секунду он уже отчаянно звал меня на помощь. Стоя лицом к койке, я не сразу сообразил, что произошло, но тут же развернулся и бросился к нему. Выбиваясь из сил, капитан боролся с гайкой иллюминатора. Та медленно поворачивалась в его руках, несмотря на все его старания удержать ее на месте. Я схватил свою трость, тяжелую дубовую палку, с которой предпочитаю не расставаться ни при каких обстоятельствах, просунул ее в кольцо гайки и налег на нее всем своим весом. Однако прочное дерево неожиданно треснуло, и я по инерции рухнул на скамью под иллюминатором. Когда мне снова удалось вскочить на ноги, иллюминатор был уже раскрыт настежь, а капитан, бледный как полотно, стоял у двери, прижавшись к ней всем телом.

— Там, на койке, там что-то есть! — сдавленно воскликнул он, глядя на нее столь широко распахнутыми глазами, что ог одного только вида его меня бросило в дрожь. — Держите дверь, а я посмотрю… Что бы это ни было, мы его не упустим!

Но вместо того, чтобы встать к двери, я запрыгнул на нижнюю койку и, протянув руки, схватил то, что лежало наверху.

Там оказалось нечто настолько неопределенное и омерзительное, что это невозможно описать словами, и оно стремилось высвободиться из моей хватки. На ощупь оно было похоже на давным-давно утонувшего человека, но тем не менее, казалось, обладало мощью десяти крепких мужчин. Я изо всех сил стискивал в своих объятьях эту тварь, скользкую, мокрую, невыразимо гадкую. Мне казалось, что из темноты на меня уставились неподвижные мертвые белые глаза, казалось, что я ясно вижу блестящие пряди мокрых волос, в беспорядке свисающие, с оскаленного черепа. Тошнотворная вонь протухшей морской воды настойчиво забивалась в ноздри. Я боролся с мертвецом. Он бросился на меня, вынудив отпрянуть к стене, и чуть было не сломал мне руку. Холодными скрюченными пальцами он схватил меня за горло, этот живой труп, и повалился на меня сверху так, что я, издав последний крик, упал на спину и вынужден был разжать руки.

Когда я выпустил тварь, она перепрыгнула через меня и бросилась на капитана. До той поры он так и стоял, бледный как простыня, прижавшись спиной к двери и плотно сжав губы. Мне показалось, что капитан нанес твари сокрушительный удар, но в следующую секунду он ничком рухнул на пол, оглушительно прокричав в ужасе что-то нечленораздельное.