– Не угадал, друже, – Аникий с размаху воткнул топор в еловый пень. – Есть у меня дума одна, коли получится все, то быть нам богатыми…

– А ты нам скажи! – подал голос Василий Никифоров. – Может, и мы тебе советом поможем…

Подумал Аникий, прикинул и так, и эдак, и вымолвил:

– Хочу на этом месте солеварню поставить, соль варить да в Москву и Новгород возить на продажу.

– Эк ты махнул, – присвистнул Василий. – Дело тяжелое…

– А я так думаю, что с Божьей помощью все должно получиться, – поддержал друга Иван. Потом раскинул руки, сладко хрустнули косточки… – Ну что уселись, за работу!!!

Поставить солеварню оказалось делом ой каким непростым! Нужно было срубить лес, очистить место, выкопать глубокую яму, сложить избу наподобие бани, чтоб топить ее по-черному. Все лето и осень стучали топоры рядом с соленым озерцом около реки Услоки. Работали не разгибая спин, от зари до зари.

Внутри избы выкопали большую яму, где потом день и ночь станут гореть поленья, а жаркий огонь станет лизать толстые бока салги – большого котла, в котором будет из озерной воды рождаться соль.

Думал ли Аникий, что, начиная сие дело, создаст он великую соляную империю? Наверное, нет, главная задача, которая стояла перед ним, была заработать деньгу, чтобы не умереть с голоду.

– Но, но! – пошла, – прикрикивал на пегую лошаденку Василий Никифоров. Животное попалось мало того, что цвета непонятного, так еще с норовом, словно какой рысак необъезженный. – Ах ты, волчья сыть, – щелкнул кнутом парень. – Пошевеливайся!

Лошадь сделала неприступный вид, но шагу не прибавила. Видимо тяжело вести было ей огромную бочку с озерной водой. Пар вырывался из больших лошадиных ноздрей, обволакивая морду легким и сизыми облачками. Конец октября был морозным. Расхлябанные осенними дождями дороги прихватило легкой коркой, поэтому из-под копыт то и дело вылетал звонкий хруст.

– Прууу, приехали, да стой же ты, маета! – Василий с силой натянул поводья. – Стой!

Пегая лошаденка фыркнула, из вредности прошла еще пару шагов и остановилась.

– Не животина, а чисто аспид, – выругался Василий, слезая с телеги.

Из варницы к нему навстречу вышел Аникий. Из раскрытой двери вылетел за ним жаркий тяжелый дух. Красные глаза парня слезились. Он сильно закашлялся.

– Ну как? – спросил Василий.

– С божьей помощью завтра, может быть, снимем первую соль, – устало улыбнулся Аникий. Он с жадностью вдохнул морозного воздуха, словно хотел запастись им на долгое время, пока будет в варнице. Взял два ведра, зачерпнул соленой озерной воды, и, низко наклонившись, нырнул обратно.

В варнице было дымно, пахло гарью. Иван стоял около огромного котла и огромной ложкой, похожей на весло, мешал рассол.

– Сегодня – последний день, – сказал Аникий, подливая воду в салгу, – завтра пусть кипит, будем соль снимать.

Иван только махнул в знак согласия головой. Силы были на исходе. Рассол злобно кипел, шипел, расплескивая по стенкам котла белесые брызги. Так на глазах у людей рождалась соль. Аникий внимательно следил, чтобы вода ушла, но соль не пригорела. И как только белые кристаллики соли начали опадать со стенок салги, он приказал братьям затушить костер. Когда железо котла и соль остыли, осторожно соскреб Аникий соль со стенок, разложил на тряпице, чтобы окончательно ее просушить. Драгоценного продукта оказалось не так много как хотелось бы. Тем бережней держал Аникий в руках вываренную соль.

– И это все? – удивленно спросил Иван. Он с жадностью вглядывался в серовато-белую кучку крупинок, лежащую в руках у Аникия.

– Пока да, – тихо ответил тот. – И это только начало.

Всю зиму валили лес друзья, возили воду из озера, варили соль. За тяжелой работой возмужали, окрепли парни. Особо о делах своих никому не рассказывали. Да знамо ли, такое богатство оказывается в руках у них?..

В начале февраля собрал Аникий друзей в отцовом доме.

– Вот что я хотел вам сказать, – начал он. – Наварили мы с вами соли 7 пудов, если ехать продавать ее в Новгород, то продадим мы ее по полторы копейки, а в Москве цену дают 19 копеек за пуд.

– Ты что ж, собрался в Москву с обозом ехать? Не боишься? – спросил младший из Никифоровых.

– Не боюсь, – тихо ответил Аникий, но стало понятно, что никто и ничто не удержит его от намерения. – Хочу, Василий, предложить тебе со мной отправится, а ты, Иван, в варнице будешь заправлять. Возьмешь в подмогу еще людей. Денег на то я тебе дам. Отец оставил.

Тихо скрипит снег, медленно едут груженые сани. Обоз из Архангельской волости собрался богатый, везут купцы пушнину, мед, рыбу, жемчуг, едет с тем обозом и Аникий. Как и что сложится у него в стольном граде – размышляет, переживает. А планов у него – множество. Хочет он соль постоянно возить на продажу, да на том деле деньги зарабатывать. Рядом на санях сидит друг Василий, одно слово, что сидит, мерный ход саней укачал парня, носом клюет, треух на лоб сполз.

– А что Аникий, сын Федоров, не боязно тебе в Москву ехать? – спрашивает с лошади нанятый для охраны воин Михаил.

– А чего страшиться то? Чай везде – люди, – пожимает плечами Аникий. – Сердится он, что отвлекли его от мыслей насущных.

– Люди! – рассмеялся охранник. – Это ж Москва! Там кого только нет! А палаты княжеские знаешь какие? А церкви?

– Ну и у нас не хуже будут.

– Это ж как?!

– А вот так! Даст Господь благополучно добраться до стольного града, да продать все – построю церковь в Сольвычегодске на свои деньги! – с вызовом в голосе сказал Аникий.

Гулко рассмеялся охранник, ничего не сказал в ответ, ударил лошади по бокам, чтоб бежала быстрее: надо ж рассказать, как Аникий бахвалится. Вот смеху-то будет! Посмотрел парень вслед удаляющейся в снежных брызгах лошади, прищурил правый глаз, и сделал небольшую такую зарубочку в памяти. Так, на всякий случай.

Ох, и огромна Москва, криклива, говорлива, все смешалось в этом городе. И благочинные церкви с монастырями, и постоялые дворы с хмельным вином и срамными девками. Дивится Аникий, да виду не подает. Разговаривает со всеми на равных, даром, что недавно усами обзавелся. И есть в этом молодом крепком парне что-то такое, что заставляет смотреть на него уважительно, не позволять себе сальных шуточек в его адрес.

– Сбитень, горячий сбитень, – горланит во всю Ивановскую верткий мальчишка в драном зипуне.

– Калачи, бублики, пироги с визигой, с рыбой! – словно в ответ кричит дородная тетка со связкой бубликов и калачей на шее. Шум, гам на базарной площади. Аникий себя держит ровно. Василий кричит с саней.

– Соль! Самая лучшая! Архангельская! Кому пуд? Кому полпуда? Походи, а то не успеешь!

– Это ж откуда такие молодцы к нам пожаловали? – у воза остановился богато одетый купец.

– Из Сольвычегодска, – отвечает Аникий. – Соли у нас там много, вот решили и Москву попотчевать…

– Сколько ж хочешь за пуд?

– Да двадцать копеек и вся недолга…

– А что, хороша соль-то?

– Так с ней и каша – вкуснее и щи – наваристее, – не уступает в торге Аникий.

– Сам то пробовал?

– Да каждый день ем!

– А еще привезешь? – спрашивает купец. Глаз у него серый с прищуром, борода то ли инеем подернулась, то ли проблески седины видны.

– Если сразу весь воз возьмешь еще и в цене уступлю, – не задумываясь, отвечает Аникий.

Крякнул от неожиданности покупатель, покрутил ус.

– По рукам! Забираю у тебя весь товар. К Петрову дню сможешь еще воз доставить?

– Конечно! – радостно сияя, ответил купец и солевар Аникий.

Василий, раскрыв рот, слушал весь разговор. Ну, Аникий, ну друг! Это ж надо же так сторговать и этот товар, и будущий! Пока мешки с солью перекладывали с одного воза на другой, вслушался он в речь дальше.

– Зовут меня Некрас, дом мой рядом с Неглинкой, большой, с резными воротами, не ошибешься, да и если спросишь – всяк тебе скажет, – напутствовал юного купца более опытный. – Привезешь товар сразу ко мне, возьму все, что есть, как условились.