- Нет. Я буду дальше обижаться, - ответила она и попыталась сбросить мой палец со своего предплечья.

- На обиженных балконы падают.

- Детский сад, - вздохнула она и перевернулась обратно на спину, - Ладно, твоя взяла, козел.

- Мы не сможем дружить, если ты продолжишь называть меня козлом, - заметил я. На самом деле мне было плевать, как она меня называет. Хоть обезьяной – я не обидчивый.

- Окей, козел. Я перестану называть тебя козлом, - она немного помолчала, - Козел.

- Фантастика, - ответил я, - Кто из нас в детском саду?

- Ты.

- Оу, ну разумеется, - я поставил руку на локоть и показал ей свой мизинец. Соседка нахмурила лоб, соображая, что я такое делаю, - Ну ты чего? Давай свой мизинец, - она повторила мое действие и поставила руку на локоть. Я сцепил свой мизинец с ее, - Мирись, мирись, мирись…

- Как ты умудряешь быть таким милым, но в то же время таким… Раздражающим? - спросила Катастрофа, все еще держа мой мизинец. Я пожал плечами.

- Не знаю, - ответил я, - Обычно я либо очень милый, либо очень раздражающий. Это ты заставляешь меня путать эти характеры.

- Не получается играть свою роль?

- В смысле?

- Ну, рядом со мной у тебя не получается быть тем, кем ты привык. Я это чувствую. Возможно, чувствуешь и ты, - я посмотрел на наши сплетенные пальцы, - Мы, как люди, попавшие в экстренную ситуацию, не можем притворяться. Мы освобождаем в себе то, что пытались спрятать.

- Как в «Повелителе мух», - сказал я.

- Да.

- Это сложно, - вздохнул я, - Ты действительно пробуждаешь во мне что-то, чего я не чувствовал давно. Возможно, мы могли бы стать действительно хорошими друзьями.

- После такого веселенького вечера у нас просто не остается выбора, как ими стать, - ответила соседка. Я положил наши руки на плиту. Они так и оставались скрепленными мизинцами. Небо стало фиолетово-синим, повсюду зажглись огни. Тысячи маленьких желтых огонечков мелькали вокруг нас, словно звезды. Туч не было, поэтому металлическая луна, словно декорация к спектаклю, висела посередине темного полотна. Будь я художником, то обязательно нарисовал бы эту картину. Но я не художник, а просто бездарный человек с руками, растущими не из того места.

- Есть хочется, - сказал я, прослушав очередную жалобную песню своего желудка.

- Да, мне тоже, - ответила Катастрофа, - У меня есть жвачка, - обрадовала меня она.

- Чудно, - я протянул руку, ладонью вверх.

- О, она одна осталась, - соседка разломила подушечку жвачки и положила одну половинку мне на ладонь, - Для тебя ничего не жалко.

- Очень мило с твоей стороны, - ответил я и закинул в рот жвачку. Она была уже порядком подтаявшей.

- Так странно, - Катастрофа присела, - Вокруг электричество есть, а в этом доме нет.

- Может быть авария.

- И только в этом доме нет электричества? – сказала соседка, - Сомневаюсь.

- Я не электрик, сказать точно не могу, - она поджала губы, но не ответила, - Надо спуститься в лифт и достать оттуда твои балетки и мой кардиган, - сказал я и поднялся на ноги.

- Я не полезу.

- Не лезь.

- Ой, ну ладно, - она встала и поплелась за мной.

- Ты, кажется, не хотела идти, - спросил я и ухмыльнулся.

- А ты кажется снова на «козла» нарываешься, - ответила она и злобно на меня зыркнула.

- Ладно, маленькая Катастрофа, я молчу.

- Не называй меня так, - буркнула она. Не знаю, какая муха укусила эту девчонку, но то, что у маленьких зверьков, оказывается, есть зубы, позабавило меня. И да, она совершенно точно врет, что ненавидит меня. Такое очарование, как я, трудно ненавидеть, да? И пока вы не ответили на этот вопрос, вспомните, что я немного неуравновешен и склонен к скачкам своего настроения. Вспомнили? Отлично. А теперь можете отвечать на вопрос, очарователен ли я.

Сегодня звезды решили поглумиться надо мной по полной программе. Почему? Помните, я описывал совсем недавно, какое чистое и синие небо распростерлось над нами? О том, что на небе нет ни облачка? Так вот, забудьте об этом, потому что, когда мы спустились обратно в лифт, то услышали громкий раскат грома. Замечательно, не правда ли? Учитывай то, что в доме все еще не наблюдалось электричества, а мы, голодные, порядком уставшие, сидим в вонючем лифте, то да, этот день стоит записать в список наших общих с Катастрофой промахов. Как я с такой потрясающей кармой дожил до 26?

- Ох, наконец-то я в обуви, - вздохнула соседка и улыбнулась, глядя на свои уже порядком потрепанные балетки, - Думаю, что нужно оставаться здесь, пока дождь не кончится.

- Да, давай останемся здесь, - ответил я и сел обратно на кардиган, что все так и валялся на полу.

- Моя сестра, наверно, начала беспокоиться.

- У тебя есть сестра? – удивился я.

- Да, две… Ну одна, - она помолчала, - Младшая.

- Моя невеста наверно тоже волнуется, - сказал я. Волнуется? О, нет. Это слишком мягко сказано. Я думаю, что она в бешенстве. Если я здесь выживу, то точно приму смерть от ее руки.

- У тебя есть невеста? – теперь была ее очередь удивляться.

- Да, - я поморщился, - Есть. Это вроде как… Ну, было ожидаемо. Мы учились в одном классе, но я никогда особо не обращал на нее внимание. Мои родители наоборот, спали и видели, как сосватать меня с ней. Когда мне было двадцать… Кое-что произошло. Я был разбит, полностью. А Ксюша вытащила меня из депрессии. Я, если честно, и сам не понял, как мы стали встречаться.

- Это сложно, - соседка села на вторую половину моей кофты, - Почему твои родители так хотят, чтобы ты на ней женился?

- Мой папа уже три раза занимал пост главы нашего городского района, помимо этого, у нашей семьи есть бизнес. Объединение его с кампанией Ксюшиных родителей откроет много новых путей для нас обоих.

- Ты говоришь, как брокер, который пытается продать акции предприятия, что изготавливает снегоуборочный аппарат, работающий на песке.

- Ну да, - усмехнулся я, - Дело в том, что я слышал это уже тысячу раз. Наверно, эта фраза встроена в мой мозг по умолчанию.

- В каком-то смысле, мне тебя жаль, - сказала Катастрофа, - Меня никто не принуждает выходить замуж ради выгоды бизнеса.

- Меня не вынуждают, - ответил я, - Они просто грамотно привели меня к этому решению. Они дали мне возможность шесть лет назад проявить собственную инициативу, словно, говоря: «Ну, ты побалуйся, а мы подождем, пока ты не сообразишь, что мы все знаем лучше». Тогда я был уверен, что сделаю все по-своему, но мне никогда не везет. Помимо того, что я разрушил свою жизнь, так еще и испортил все другому человеку и его семье, - я глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Думать об этом было больно. Больнее, чем выглядит. Осознание собственной вины вообще не бывает простым, но говорить об этом вслух? Практически невозможно. Тем более для такого ничтожества, как я.

- Я бы хотела, чтобы кто-то решил все за меня, - соседка опустила голову, - В моей жизни все очень непросто и непостоянно. У меня есть младшая сестра, о которой нужно заботиться, есть бабушка, которой тоже часто нужна моя помощь, но я не справляюсь. Мне иногда нужно, чтобы кто-то снял все это с моих плеч, но этого человека уже давно нет рядом, чтобы помочь, - она посмотрела на меня, - По крайней мере, если ты поплывешь по течению, то осчастливишь близких людей, - соседка помолчала, - Но сам останешься несчастным.

- Знаешь… Я не думаю, что когда-нибудь мне выпадет второй шанс на счастье, - я опустил глаза, - Первый я уже профукал.

- Это и есть та история, что ты не хочешь рассказывать? – спросила она. Я кивнул.

- Я просто физически не могу этого делать, - ответил я, - Я несколько долгих месяцев лежал, словно в коме. Я не чувствовал ничего, кроме боли. Мне все время кажется, - я сглотнул, - Что если расскажу кому-нибудь об этом, то оно повторится.

- Я не думаю, что от слов мир рухнет.

- Может и не рухнет весь общий мир, зато рухнет мой собственный. Как карточный домик, пух, и все разлетится.