Литмир - Электронная Библиотека

Дмитрий открыл папку и положил перед задержанным фотографию. На убийцу смотрела его жертва. Марина Сорокина, такая, какой она была до той минуты, когда открыла дверь своего дома, вернувшись в неурочное время. Красивая улыбающаяся женщина с пышными светлыми волосами.

– Вам знакомо это лицо? – спросил Самарин.

– Извините, я почти не вижу без очков, – ответил Пуришкевич. Он сощурился и пристально вгляделся в снимок. – Нет, – наконец ответил он и отрицательно покачал головой, – не знакомо.

– Никогда ее не видели?

– Кажется, нет.

– То есть вы не уверены, видели ее или нет?

– Я ее не помню. – Пуришкевич покачал головой более определенно:

– Нет, не могу вспомнить.

– Знакомы с ней не были?

– Нет.

– Хорошо. А что вы делали поздно вечером двадцать второго октября?

– Двадцать второго… Какой это был день недели?

– Среда, – подсказал Самарин.

«Наверняка есть уже готовое алиби. Такие все удумывают заранее. Ну давай, вешай свою лапшу на уши».

– Я… – Пуришкевич потер виски, будто пытался вспомнить. – В среду больница закрыта для посещений. Значит, днем я ходил в библиотеку, а потом поехал на дачу.

– Где находится ваша дача?

– На станции Школьная.

– Но опознать эту женщину вы не можете. А ведь это ваша соседка по дачному поселку. Вы могли видеть ее на станции, в магазине, на улице.

– Не помню, – беспомощно повторил Глеб. «Какой же он малахольный, – подумал Самарин. – Трус, тряпка. Так испугался за свою шкуру, что вот-вот в штаны наложит».

– Итак. двадцать второго октября вы ездили на дачу, расположенную на станции Школьная. В котором часу вы возвращались?

– Вечером. Это была предпоследняя электричка… Кажется, гдовская… Я мог поехать на последней, но, знаете, сейчас так часто бывают отмены, что я, решил подстраховаться.

– Цель вашей поездки?

– Надо было взять варенье, мама просила. Она лежит в больнице. Потом она хотела, чтобы я проверил, как работает АГВ, мы обычно включаем так, чтобы в доме был небольшой плюс.

«Мама просила, мама хотела… Маменькин сынок!»

– В каком вагоне вы ехали?

– Где-то в середине, точнее не могу сказать.

– И вы всегда садитесь в середину?

– Нет чаше стараюсь ближе к началу – я выхожу на Цветочной и иду пешком до «Электросилы». Но было поздно, холодно….

"Марина села в последний вагон, – пронеслось в голове Дмитрия, – если бы она ехала домой, на Фурштатскую, ей было бы выгоднее сесть в начало поезда.

Значит, домой она не собиралась. Ехала к родителям на Московский проспект".

– Когда вернулись домой? – задал он следующий вопрос.

– Около двенадцати, наверно, – пожал плечам! Пуришкевич, – пока сел в метро, пока дошел…

– Что на вас было надето?

– Да что и сейчас.

«Все по показаниям свидетелей: темная куртка, шапка…»

– В руках что?

– Сумка с овощами, я патиссоны вез… Портфель… Туда я банки с вареньем сложил.

«А также запасные брюки, на тот случай если эти испачкаются. И вероятно, железнодорожный ключ».

– Кто может подтвердить факт вашего возвращения домой в указанное время?

Задержанный задумался.

– Никто, – обреченно ответил он наконец. – Мама в больнице, я уже говорил.

Так что никто.

«Маменькин сынок. Малахольная тряпка! Патиссоны вез! Какая же сволочь! С ним все ясно – нереализованные сексуальные потребности. Возможно, подспудная ненависть к матери, переродившаяся в ненависть ко всем женщинам вообще… Вот бы ее и резал, свою старую каргу».

Пуришкевич поднял глаза и сразу опустил. "В глаза смотреть не может.

Слизняк!" Если полчаса назад он даже немного волновался перед встречей с убийцей, то теперь этот человек не вызывал в Самарине ничего, кроме презрения.

Пуришкевич как будто прочел мысли следователя. Он затравленно взглянул на него, обхватил голову руками и пробормотал:

– Это какой-то бред…

– Вы подозреваетесь в убийстве Марины Сорокиной, происшедшем поздно вечером двадцать второго октября в электричке Гдов – Санкт-Петербург.

Задержанный судорожно сглотнул.

– Я… – хрипло произнес он наконец. – Этого… не может быть…

В кабинете повисло напряженное молчание. Задержанный тяжело дышал, как выброшенная; на берег рыба.

– Я не убивал. Я не убивал! Гражданин следователь, я не убивал! – Он снова взглянул на Самарина и прошептал:

– Вы мне не верите, я вижу. Но я… Я не убивал…

– Факты свидетельствуют против вас, Глеб Сергеевич. Посудите сами. Марина Александровна Сорокина села на электричку Гдов – Санкт-Петербург на станции Школьная. В ту самую предпоследнюю электричку, что и вы. Она села в последний вагон, где к ней подошел мужчина. С ним она вышла в тамбур, а затем далее, в кабину машиниста. Там она была убита. К счастью, нашлись свидетели. С их помощью мы составили фоторобот, который был разослан всем отделениям транспортной милиции города и области. На станции Школьная вас по нему опознали.

Пуришкевич опустил голову.

– Пока обвинение вам не предъявлено и вы не считаетесь обвиняемым, – продолжал следователь, – пока вы – подозреваемый, и мы имеем право задержать вас.

– Задержать… – повторил Глеб. – Я должен в больницу…

«Собирается под невменяемого косить? Не так уж прост, оказывается…»

– Мама будет волноваться… Вы разрешите ей позвонить…

– У вас право одного звонка, – сурово ответил Дмитрий. – Это не я, а уголовно-процессуальный кодекс. – Он вышел в коридор и позвал сержантов:

– Уведите.

– Здравствуйте, Николай Степанович, мы вас отпускаем.

Гринько стоял посреди следовательского кабинета и мрачно смотрел на Самарина.

– Но, – продолжал Дмитрий, – вы должны дать подписку о невыезде. И по первому требованию, по первому моему звонку вы являетесь в следственный отдел транспортной прокуратуры. Вам понятно?

Гринько молча кивнул.

– И все-таки на прощание я хочу вам задать один вопрос. Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы мне сказали о себе: «Темная личность. Что-то хотел скрыть – то ли труп, то ли краденое. Или и то и другое…» Это ведь не ваши слова, так, Николай Степанович?

– Мои. – Это было первое слово, которое произнес путевой обходчик.

– Ну, значит, мы с вами мыслим одними и теми же словами, – усмехнулся Самарин, – потому что так сказал я, разговаривая с капитаном Жебровым. Вы с ним знакомы?

– Нет, – отрезал Гринько.

– Вот как? – поднял брови Самарин.

– С говном не знакомлюсь, – отрезал Гринько.

– Я вас не понимаю. – Самарин был поставлен в тупик. – Вы противоречите сами себе, Николай Степанович. Вы с ним не знакомы – и в то же время твердо знаете, что он плохой человек, так скажем.

– Допустим, я знаю, что Чубайс – говно, – пожал плечами обходчик. – Это же не значит, что я с ним обязательно знаком лично.

– Ну, капитан Жебров не такая важная фигура. Вам кто-то рассказывал о нем?

Кто же? Гринько снова пожал плечами.

– Вам-то что? – Он поднял голову и посмотрел на следователя:

– Или вы думаете, что это он поджег мой дом? А что? Я, пожалуй, поддержу такую версию. – он улыбнулся.

Лицо его сразу изменилось, он показался моложе, в глазах промелькнуло что-то мальчишеское. Но улыбка мелькнула и тут же погасла. Перед Самариным снова сидел мрачный бирюк, ненавидящий весь белый свет.

– Больше вы ничего не хотите мне сказать?

– Я должен дать подписку, – ответил Гринько.

– Да, – сказал Самарин. Он быстро оформил обходимый документ. – Подпишитесь. Гринько взял бумагу.

– Кстати, это вы отвели в отделение милиции негритенка?

– Я, – спокойно отреагировал Гринько.

– Вы знаете, что он пропал?

– Как это может быть? – Гринько удивленно поднял брови. – Я же сдал с рук на руки дежурному по отделению… – он внимательно посмотрел на Самарина, – собирались вызвать инспектора.

– Того самого Жеброва, – напомнил Дмитрий. – Он приехал и должен был отвезти мальчика в приемник-распределитель. Но не довез. Мальчик исчез.

42
{"b":"19785","o":1}