Главное — у Линареса вызывает бешенство любая неточность в ответах «задержанного», как он уже мысленно окрестил Хусто. Натренированное ухо палача восприимчиво к фальши. Он готов поклясться, что мальчишка помнит его приказ конвоирам. Нет, это не главное. Линарес боится признаться самому себе, что он — шеф ищеек, наставник не одного десятка провокаторов, осторожнейший из осторожных — мог сболтнуть при мальчишке об убийце Адальберто Барильяса.
— Выпей, Хусто! — говорит Линарес, протягивая ему хрустальный фужер, наполненный до краев. — Выпей, и у тебя пройдет дрожь!
— А я не дрожу, полковник!
— Что же, ты боишься чокнуться со мною? — насмешливо подзуживает Линарес мальчика. — Или дом Линареса плох для наследника дона Орральде?
Хусто — Мигэль опрокидывает в рот содержимое фужера. Густая влага обжигает рот, горло, желудок, на глазах выступают слезы, стены ходят перед ним ходуном, он чуть не падает в кресло.
— Крепко? Запей этим. Полегчает.
Хусто — Мигэль мотает головой, но полковник насильно разжимает ему зубы и вливает в него такую же порцию рома, смешанного с виски; мальчишка сейчас начнет буянить и выложит все начистоту. «Ну, вставай же, дурачина, мне нужно знать, зачем ты вертишься в моем доме, если тебе не по душе я и моя девчонка!»
— А, полковник, — кричит Мигэль, — мы славно чокнулись!
— Ты замечательный парень, — смеется полковник, — не зря тебя любит дон Кастильо.
— Вы называли его самозванцем, полковник! — орет Мигэль и с хитростью грозит пальцем. — Я помню.
Линарес бледнеет.
— Что ты еще помнишь, Хусто? — вкрадчиво спрашивает он.
— Давайте петь, полковник — веселится Мигэль. — Хотите, я научу вас расчудесной песне.
Он взлетает на спинку кресла и, ударяя по струнам воображаемой гитары, распевает во все горло:
И если наш Педро смеется,
Богач от него не спасется.
— Подпевайте, полковник! — командует он.
Богатому гранду
Достанутся банты,
А счастье к пеону вернется.
Остановись, Мигэль! Остановись, пока не поздно! Взгляни, как насторожился палач, как медово зазвучал его голос:
— Где ты взял эту песню, Хусто?
— Я взял ее в Пуэрто!
Да остановись же, мальчик! Спиртное кружит тебе голову, развязывает язык. Ты губишь себя, Мигэль.
— Ты долго жил в Пуэрто?
«Пуэрто, Пуэрто, — набатным колоколом отдается в голове Мигэля. — Я прожил в тебе всю жизнь. Каждый уголок твой знаю. В заливе твоем купался каждое утро. Пуэрто. Отец Каверра...»
Он озирается. Где он? Кому он хочет разболтать о своей жизни? Он не Мигэль. Он Хусто.
— Ты долго жил в Пуэрто? — повторяет свой вопрос полковник.
— Долго. С моим опекуном. В отеле дель Hopтe. Почему вы не поете, полковник?
Линарес подносит ему еще бокал, но Мигэль выбивает его из рук полковника. «Дядя Карлос, почему вы не забираете меня отсюда?»
— Я хочу домой, — жалобно просит Мигэль.
— Сейчас ты пойдешь домой, Хусто, — увещевает его полковник. — Только скажи мне... Кому ты говорил об Андресе?
— Я не знаю. Я ничего не знаю. — Он вдруг закрывает лицо руками и хрипло кричит: — Только посмей открыть кран, Бочка Желчи, я перекушу тебе горло...
Что-то новое сквозит в его тоне! У Хусто Орральде не может быть такой жгучей ненависти к пыткам.
— Как тебя зовут? — орет Линарес.
— А будто ты не знаешь, полицейская крыса! — дерет глотку Мигэль, но разъяренные глаза полковника пробуждают в нем какую-то мысль, и он начинает хныкать: — Я пожалуюсь президенту, как ты обращаешься со мною, скотина... Президент меня любит... Я стрелял в него... Я стрелял в его врагов — вот что! Выкусил?
Вбегает Аида.
— Папа, что здесь происходит? Хусто, в каком ты виде?
— А, Бочкина дочка заявилась, — хохочет Мигэль. — За поцелуйчиками прибежала? Лови!
Он показывает ей кукиш и пританцовывает в кресле:
— Дайте адресочек, — подражает он ее голоску. — Я бегу из этого дома. Я великая артистка... Все мы артисты...
Аида заливается слезами.
В дверях появляется дон Леон, и его плотно сбитая фигура, растерянный вид напоминают Мигэлю, что он делает глупости.
Он бросается к опекуну и кричит:
— Дон Леон, возьмите меня отсюда. Я совсем пьян... Я не знаю, что говорю...
— Нет, он знает, что говорит, — отвечает Линарес на недоуменный взгляд дона Леона. — Вам придется оставить его у меня, полковник.
— И не подумаю! — заявляет Леон. — Напоили мальчика и желаете производить над ним собачьи опыты. Мы едем домой, Хусто.
— Едем! Едем! — пляшет Мигэль. — А артистку, — он тычет в сторону Аиды, — и Бочку Желчи с собой не возьмем.
Леон хохочет. Линарес отзывает его и шепчет ему длинно и нудно.
— У вас бред, любезный полковник, — отмахивается Леон и багровеет. — Или вы хотите... ошельмовать меня в глазах президента? Не выйдет, любезный полковник! Хусто Орральде — любимец президента и мой воспитанник. Не выйдет.
Их спор доходит до брани. Линарес остывает первым.
— Обещайте одно: что до завтра мальчишка и носу не высунет на улицу.
Просыпается Мигэль ночью, в своей широкой кровати в особняке опекуна. Треск в голове, пересохло горло. Он тихо стонет и слышит голос полковника:
— Ну, ну. Мужчина не должен распускаться из-за лишней кружки рома. Пожуй лимон — и тебе полегчает.
Мигэль жует лимон. Полковник расхаживает по спальне. Мигэль видит, — он взволнован.
— Если не спится, расскажи, как было дело.
Мигэля обожгла мысль: он что-то забыл, забыл самое важное. Как было дело? Он пришел в гости к сеньорите Аиде. Заявился офицер из Сакапа. После обеда офицер и Линарес ушли в кабинет. Через час вернулись. Потом вбежал стражник и шептался с Линаресом.
— А потом началось, — всхлипнул Мигэль. — Он оскорбил нашу фамильную честь. Он кричал на меня и угрожал мне.
— Что он хотел от тебя, Хусто?
— Я толком не понял. Он гнусавил: «Ты знал, что я жду студента?» А откуда мне знать? Я был в кабинете, когда он ошпарил студента кипятком, а больше я ничего не знаю. Какое мне дело до арестанта!
Но что-то главное Мигэль забыл.
Полковник Леон гасит ночник и, кряхтя, залезает под одеяло.
— Чертовски трудная жизнь, — ворчит он. — Каждый лезет не в свое дело. Чако спугнул мою цветочницу, и она испарилась. А я уже несколько дней целюсь на эту явку.
Мигэль хочет спросить: какую цветочницу? Но на сегодня довольно вопросов.
«Цветочница Росита, не тебя ли они спугнули? Я должен тебе передать... Очень важное... Только я забыл, — что должен... Голова разламывается, Росита. А что, если они не выпустят меня отсюда?»
С этой мыслью он засыпает. Сновидения приходят страшные — бочки с вытаращенными глазами, раскаленные струи воды, тюремные стены... Мигэль мечется по кровати, бессвязно кричит, стонет.
Легкий стук в дверь. Мулатка Дора заглядывает в комнату, — заметив, что мальчик проснулся, она входит и поднимает шторы. Комнату заливает яркий солнечный свет. Мигэль жмурится.
— Молодому сеньору велено подать кофе, — говорит Дора.
— А где полковник?
— Сеньор полковник заперся в кабинете еще с одним полковником.
— Дора, какой он из себя? — с беспокойством спрашивает Мигэль.
— Ну, такой, — Дора разводит руки вширь. — И такой, — она надувает шеки. — И такой, — очень смешно она сдвигает брови к переносице и щурит глаза.
Но Мигэлю не до смеха. Линарес его опередил. Что будет? Что будет?
— Дора, ты не собираешься в лавку?
— Нет, мне не нужно в лавку, молодой сеньор. Хусто тоже не пойдет в лавку, — с лукавством замечает мулатка. — Полковник приказал никому не выходить из дому: ни слугам, ни хозяевам.
