кую мысль о том, что враг с пером в руке никак не может быть

честным человеком, есть такие, которыми я невольно восхи

щаюсь и которые навсегда останутся одним из великих приме

ров гражданского мужества, проявленного профессором права.

Это выступление профессора Франка перед целым курсом Сор

бонны, на лекции о праве наследования: когда он ввернул в

свою речь комплимент по адресу г-на де Монталамбера, это не

понравилось его аудитории, поэтому он решил наброситься на

«Анриетту Марешаль» и стал поносить ее, к великому удоволь

ствию всех «Деревянных трубок» *, слушавших его курс.

Наконец-то мы теперь почти наверняка знаем, кто прикон

чил нашу пьесу: это императрица. Все дело здесь в том, что

хозяйка салона в Тюильри завидует хозяйке салона на улице

Курсель, завидует родственнице, окружившей себя художни

ками и писателями. Передовая статья в газете Ла Героньера,

подписанная Поленом *, — да, передовая статья, направленная

против пьесы! — и слухи, идущие со всех сторон, в достаточной

мере открывают нам глаза на зависть и на недоброжелатель

ство по отношению к пьесе, вышедшей из этого салона.

25 декабря.

< . . . > Люди, разговаривающие на улице, люди, беседую

щие в ресторанах, — весь Париж говорит о нас прямо нам в уши.

27 декабря.

В Гавре.

Мы счастливы, что вырвались из этого ада. Съесть изы

сканно вкусного бекаса, вдыхать соленый морской воздух: не

много животного счастья.

29 декабря.

Весь день ветер раскачивал, едва не срывая их, все вывески

матросских цирюльников. Сегодня вечером море дает представ

ление «Бури».

Мы на конце мола, среди волн, ветра, неистовой пены, се

кущей нам лицо, как хлыстом; мы провели здесь два часа,

одни, захлестываемые воздухом и водою, и мертвенно-бледная

луна сияла в ночи над тускло-зеленым грозным океаном.

524

< . . . > Наше правительство думает и внушает всем, что оно

очень сильное, — на самом же деле это самая трусливая из всех

властей. Когда ему пришлось выбирать между нами, — а мы

для него только два литератора, — и одной или несколькими

«Деревянными трубками», то есть чем-то вроде бунта, пользо

вавшегося некоторым сочувствием среди студентов, — оно ни

минуты не колебалось в выборе. Нам был почти обещан орден

к 1 января: оно нам его не даст, из страха, чтобы это не расце

нили как протест против «Деревянной трубки». Оно позволило

«Деревянной трубке» отнять у нас верный заработок приблизи

тельно в пятьдесят тысяч франков. Наше счастье еще, что «Де

ревянная трубка» не потребовала от него большего.

31 декабря.

Последняя наша мысль в этом году, когда мы оба сидим у

камина в своем гостиничном номере и ждем полуночи, чтобы

поцеловаться друг с другом, — мысль о том, что в это время в

Марселе играют нашу «Анриетту Марешаль».

ГОД 1866

Гавр, 1 января.

< . . . > В искусстве видеть — значит находить.

Академическая догма о том, что прошлым вдохновляется

будущее, противоречит всем фактам. Искусства, у которых от

прошлого остались совершенные образцы, теперь пришли в пол¬

ный упадок. Достаточно назвать хотя бы скульптуру. < . . . >

Сегодня вечером я слышал за табльдотом, как капитаны тор

говых судов с негодованием говорили о мирном царствовании

Луи-Филиппа, — французские пушки в то время всегда салю

товали первыми. Правительствам еще больше, чем людям, не

обходимо создать о себе такое впечатление, что они способны

драться. <...>

Бальзак в совершенстве понял женщину-мать в «Беатрисе»,

в «Бедных родственниках». Для матери не существует мелочной

стыдливости. Они как святые или монахини; они перестают

быть женщинами. Как-то ко мне пришла одна мать; она хотела

узнать, где ее сын, и говорила, что пойдет искать его куда

угодно, — даже в публичный дом!

6 января.

Ездили обедать к Флоберу в Круассе. Он самоотверженно

работает по четырнадцать часов в сутки. Это уже не работа,

это подвижничество. Принцесса написала ему о нас, по поводу

нашего предисловия: «Они сказали правду, а это преступле

ние!»

526

8 января.

Я как бы нравственно разбит от того, что нами так много

занимались. В конце концов громкая известность производит

слишком громкий шум. Мечтаешь, чтобы вокруг стало тихо.

15 января.

У Маньи.

Тэн утверждает, что все талантливые люди — порождение

своей среды *. Готье и мы утверждаем противное, то есть что

они — исключение. Где вы найдете корни экзотизма Шатобри

ана? Это ананас, выросший в казарме! Готье считает, что мозг

художника не претерпел никаких изменений со времен фарао

нов до наших дней. Что же касается буржуа, которых он назы

вает текучим ничтожеством, то у них, возможно, мозг изме

нился...

20 января.

Вот человек, который разъезжал по курортам следом за

г-жой де Солмс и на счет г-на де Поммерэ, человек, наделен

ный всеми низкими страстями, пороками свихнувшегося но

тариуса, человек, который надоел даже своему другу Жанену,

беспрерывно занимая у него в Спа по сорок су. Этот человек

добился места сенатского библиотекаря и должен был оставить

его из-за дуэли: пришлось таким способом защищать свою ре

путацию, сильно пострадавшую в связи с этим назначением.

Вот человек, который разыгрывал в Компьене лакейские пьесы-

«пословицы», за что выклянчил у императора пятьдесят тысяч

франков милостыни, а после этого просил еще тридцать тысяч,

готовый ползать на коленях и, как нищий, проливать слезы на

руки принцессы. Вот он, чистый, честный, великодушный, —

все рукоплещут ему, — он — триумфатор порядочности! *

А мы — о, ирония судьбы!..

21 января.

< . . . > Мы испытываем известную гордость с примесью го

речи, наблюдая рядом с нашим грандиозным провалом гранди

озный успех «Семьи Бенуатон» *, нашумевшая оригинальность

которой — карикатура на нашу «Рене Мопрен». < . . . >

1 февраля.

< . . . > ХIХ век — одновременно век Правды и век Брехни.

Никогда еще столько не лгали — и никогда так страстно не

искали истину. < . . . >

527

5 февраля.

< . . . > Для нас сейчас ужасное время. Мнимая безнравствен

ность наших произведений вредит нам в глазах ханжеской

публики, а наша личная нравственность делает нас подозри

тельными для властей. < . . . >

Сейчас нет ни одного провинциального репортеришки, ко

торый не считал бы, что даже самый крошечный провинциаль

ный театр будет опозорен, если в нем пойдет «Анриетта Маре-

шаль».

< . . . > Великолепная фраза для комедии, фраза нашего

родственника: «В таком-то году мой отец умирает, ну хо

рошо!» <...>

8 февраля.

< . . . > Быть может, меньше глупостей говорят, чем печа

тают.

Со стороны драматурга неосторожно писать книгу, так как

она служит мерилом его литературных способностей. Я хорошо

понял это, когда сегодня Флобер читал мне «Роман одной жен

щины» *. Хуже знать самую элементарную грамоту стиля не

возможно.

12 февраля.

Госпожа Санд приехала сегодня обедать к Маньи. Она си

дит рядом со мной, я вижу ее прелестное, красивое лицо, в ко

тором с возрастом все больше проявляется тип мулатки. Она

смущенно смотрит на всех и шепчет на ухо Флоберу: «Только

вас я здесь не стесняюсь!»

Она слушает, сама молчит, а когда читают одно из стихо