Эдна Сент-Винсент Миллей Любовный хлеб Стихотворения «От воскрешенных утром сновидений…» От воскрешенных утром сновидений Печалью день пронзен. Везде – укор. Хочу читать – но слез поток осенний Стекает на руки, туманит взор. Скорбь на корню сильней, чем грусть в предгрозье: Та скорбь в плену у тайны роковой Выбеливает щеки алой розе, Мертвит бутон и сушит лист живой. Глубокий пруд у берегов прозрачен, Искрится солнцем, тянется к цветам, А в омуте его покой утрачен: Чернея, бьется чье-то сердце там. Сны прогоняют сон; я слез не прячу: Заплачу – и проснусь, проснусь – и плачу. «Ложь! Время боли не смягчит такой…» Ложь! Время боли не смягчит такой, Такой тоски оно не исцелит. О милом дождь, рыдая, говорит, О милом что ни день шумит прибой. Из сада тянет прелою листвой, Со склонов горных талый снег бежит, Но прежней страстью все еще горит Душа моя; в ней – прежних мыслей строй. В иных местах мне страшно – там кругом Жизнь памятью о нем напоена. Порой скажу, легко войдя туда, Где мой любимый не был никогда: «Здесь нет его!» Скажу, и вмиг о нем Я вспомню, мыслью этой сражена. «Ты – в памяти оттаявшей земли…» Ты – в памяти оттаявшей земли, Дороги пыльной, вешнего цветенья, В неторопливом лунном восхожденье; Ты – в каждой птичьей трели, что вдали Звенит в разгаре лета, в запустенье Гнезд, что когда-то свили журавли, Во всех ветрах и бурях, что прошли Над миром в годовом круговращенье. Вверх по тропе, исхоженной рассветом, Ты не пойдешь, и шума птичьих крыл Ты не услышишь в воздухе прогретом, Когда птенец давно уж в небо взмыл, – Но ты пронизан красотой и светом, И долгий год тебя не позабыл. «О, если до меня домчится весть…» О, если до меня домчится весть, Что ты погиб, тебя на свете нет – В газете, скажем, я могу прочесть, Которую в метро листал сосед, Что на углу (указано, каком, С дотошностью газет), толпою скрыт, Бегущий человек с твоим лицом Сегодня ровно в полдень был убит, – Не вскрикну я: в метро, среди людей, Нельзя же так в отчаянье впадать! За бегом станционных фонарей Чуть пристальней я стану наблюдать, С чуть большим интересом два столбца Прочту – рекламу кремов для лица. «В беседе нашей я зову вас другом…» В беседе нашей я зову вас другом. Да, вы мне друг; но знаем наперед – Укоренится чувство, зацветет Цветок душистый на стволе упругом. Он выживет наперекор всем вьюгам. Цветок на нас свой аромат прольет, Смутимся мы, и голова пойдет, Как водится, у нас обоих кругом. Но здесь поддельной страсти места нет: В нас бьется страсть Изольды и Тристана; Гиневра Ланселоту свой привет Как будто шлет из вражеского стана; Франческа на Паоло нежный свет Струит, роняя книгу непрестанно. «Обеты я не слишком свято чту…» Обеты я не слишком свято чту: Не будь ты так прелестен, мой любимый, С другим нашла бы я свою мечту В погоне за красой неуловимой. Не будь ты редким яством для меня И вечным утоленьем дикой жажды, Я бы сбежала среди бела дня Искать другого, как тебя однажды. Но ты блуждаешь с ветром заодно; Приязнь твоя изменчивей прибоя. Непостоянной быть немудрено – Ведь я меняюсь следом за тобою. Любовь моя беспечна и вольна: Я неверна, когда тебе верна. «Опять в мои засушливые дни…» Опять в мои засушливые дни Пришли, как ветер, дующий с полей, Пришли, как пенье ледяных ключей, Воспоминанья о тебе; они – Погибель мне: напрасно искони Я доверяла щедрости твоей; Твоя земля – пустыня; нет на ней Ни деревца – пески текут одни. Опять, неведеньем просвещена, Стремлюсь я за твоим миражем вслед: Рыдаю, падаю, лежу без сна, Встаю, опять бреду на смутный свет, Туда, где цель желанная видна, И к ней тянусь… но ничего там нет. «Тебе в лицо глядела непрестанно…» Тебе в лицо глядела непрестанно – Так, что порой глазам невмоготу. Ты словно солнце в мареве тумана: Как вынести такую красоту? И поневоле взор я отвратила От света: он – не для моих очей. Я слишком засмотрелась на светило, Совсем ослепла от его лучей. Теперь мне кажется каморкой мрачной Обыденная жизнь: я здесь брожу, Среди вещей, их тесноты невзрачной Мучительно дорогу нахожу, Не в силах приподнять тоски покрова, К потемкам жизни привыкая снова. |
