– Угу. Не можешь вспомнить, не так ли? Это было так давно.

Она отрицательно помахала мне лопаточкой.

– Я помню, словно это было вчера. Это было, когда ты сломала руку, поехав на велосипеде в школу. Я приготовила тебе яйца Бенедикт[11]. Ты любила их.

Я улыбнулась в свой чай.

– Мам, я была тогда в пятом классе.

Она повернулась к плите с самоуверенным сопением.

– Я только указала, что был случай, когда я готовила тебе завтрак.

– Обычно только если ты что-то хочешь от меня, так и угощенье. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Если это включает переодевание в наяду, чтобы резвиться вокруг ручья как ты заставила меня сделать прошлым летом, ответ – нет. Одной дозы ядовитого плюща достаточно мне на всю оставшуюся жизнь.

Она плюхнула французский гренок на сковородку, ничего не сказав, пока  не положила его на тарелку и не вручила мне. К моему удивлению она села за стол напротив, вместо того чтобы приготовить порцию для себя.

– Франни, я беспокоюсь о ярмарке. Это воровство – если оно продолжится, ярмарка обанкротится, и мы должны будем отправиться домой.

Домой! О, люди, как же я хотела отправиться домой! Домой, в наш маленький дом, с крошечным цветочным садиком, домой, к своей комнате с двумя протечками, когда усиливался дождь, домой, ко всему знакомому и нормальному, где у меня было свое место и никто там не беспокоил меня. Дом – звучит для меня просто прекрасно.

К сожалению, мама не чувствовала того же самого. Она подписала годовой контракт на круиз с ярмаркой, распространяя свои зелья и магию, покамест, вошла в контакт с Европейской Виссканской общиной. Она предвкушала этот год с нетерпением, которого я никогда у нее не видела. В течение трех долгих месяцев она ныла о том, как волнующе будет увидеть Европу, и что обучение я могу пройти с ней. Она даже убедила школьный департамент, что ее образования доктора философии будет вполне достаточно для обучения меня в течение школьного года, пока меня будут таскать по всей Восточной и Западной Европе.

Не поймите меня превратно; это не из-за того, что я люблю школу и ли что-то вроде, но, по крайней мере, мне это подходило. Сравнительно. Пока я никого не касалась. Большинство детей думали, что я была просто застенчивой, и меня это устраивало. По меньшей мере, никто не думал, что я была чудной.

– Я думала, Абсент сказала, что последняя группа сбежала с деньгами? Если они сбежали, как они могли еще украсть деньги?

Она побултыхала свою чайную чашку, ее ложка звякнула о края, когда она размешивала чай в дофиглионный раз.

От этого звука у меня свело зубы. Я намазала маслом свой французский гренок и размазала по нему малиновый джем.

– Питер сказал этим утром – это строго конфиденциально, Фран, ты не можешь никому шепнуть и слово об этом, даже Имоджен – что сейф был снова ограблен после того, как Абсент положила туда вечернюю выручку. Он сказал, что оказался перед необходимостью звонить в полицию, но я не вижу, что  из этого выйдет какой-нибудь толк. Кто бы не украл деньги, это сделано очень умно. Он или она не настолько глупы, чтобы оставить свои отпечатки пальцев на сейфе. Особенно, если не…

Она остановилась и опустила взгляд на свой чай, когда отряхнув ложку, положила ее на стол.

– Если что? – спросила я сквозь набитый французским гренком рот.

Ее светло серые глаза поднялись, встретившись с моими.

– Если кто-то использовал свою специальную силу чтобы украсть деньги.

Я сглотнула.

– Но кто?

– Не знаю. Абсент не знает. Питер не знает. Никто не знает.

Я слегка пожала плечами, не собираясь признавать, что была бы несказанно счастлива, если бы ярмарке пришел конец и мы отправились домой.

– Полиция, возможно, нашла хоть что-то.

– Это не в ведении полиции, Фран. Есть только одна персона, которая вероятно сможет установить, кто вор.

Я не поверила своим ушам. Я вообще слабо верила всему, что могло раз и навсегда  доказать полнейшее отсутствие даже самых маленьких экстрасенсорных клеточек в моем теле. По крайней мере, не провидческих. Я запихала другой кусок французского гренка в рот.

– И кто это?

– Ты.

Я подавилась, слезы брызнули из глаз, когда я захрипела, пытаясь набрать воздуха в легкие в обход большого куска французского гренка, застрявшего в горле.

– Ты единственная, кто сможет найти вора, Фран.

– Я ничего не смогу сделать, если задохнусь до смерти, – я задыхалась.

Она нахмурилась.

– Я серьезно.

– Как и я.

Она вручила мне мою кружку с чаем.

– Франни, ты должна сделать это. Я знаю, что тебе не нравится касаться кого-то… – я вытерла слезящиеся глаза тыльной стороной руки.

– Нет.

– … но это – чрезвычайная ситуация.

Я покачала головой, сделала глоток чая, снова закашлялась, и шмыгнула носом, их которого после удушья всегда текло.

– Нет!

– Я не просила бы тебя, если бы это было не так важно.

– Это не наша проблема! Абсент и Питер могут выяснить это сами, или сможет полиция.

– Они не смогут, детка. Если бы они могли, уже сделали бы. Ты должна помочь им.

– Я ничего не должна делать, – пробормотала я своему полусъеденному французскому гренку.

– Пожалуйста, Фран. Все наше будущее на кону…

– Это не наше будущее! – Заорала я, хлопая рукой по столу, так что затряслись кружки. Я вдруг настолько взбесилась, что не могла все объективно воспринимать. – Дом – наше будущее, а не это шоу фриков! Я не позволю превратить меня в монстра как они! Я просто хочу быть нормальной как все остальные. Ты понимаешь – нормальной, а? Не такой как ты!

Ее глаза расширились, и я поняла, что она собирается перейти к лекции «ты не фрик, тебя благословили, одарили умением, о котором другие только мечтают», я слышала ее примерно раз в месяц, и, по меньшей мере, раз в каждые пару дней после того, как мы прибыли на ярмарку, но я не могла выдержать этого снова.

Не теперь. Не тогда, когда я была так смущена на счет Бена и всего прочего.

– Куда ты идешь? – завопила она, когда я выпрыгнула из-за стола и схватила сумку.

– Прочь.

– Франческа Мэри…

Я хлопнула дверью на ее слова, спрыгнула с металлических ступеней, прижимая сумку плотнее к груди, и побежала сквозь лабиринт трейлеров расположенных в дальнем конце большого луга, где проводилась ярмарка. Несколько человек с ярмарки пожелали мне «доброго утра», но я проигнорировала всех их и перешла на ровный бег вприпрыжку, которого, я знала, мне хватит на пару миль. Я пробежала через деревья окружавшие луг, вниз по небольшому травянистому склону, потом на дорогу, ведущую в город Капувар.

Машины проезжали по дороге из города и в него, поднимая пыль, которая окутывала меня, попадала в рот и оседала в волосах. Я замедлила бег вприпрыжку до рыси, потом перешла на шаг, тащась мимо полей с коровами, лошадьми, козами и всякими другими овцами. Я переделала на новый лад аргумент своей матери, изменив его так, что у меня оказались все хорошие слова роли, а аргументы оказались бы настолько убедительными, что она должна была склониться перед моими незаурядными рассуждениями и признать, что нам надлежит вернуться домой, а не в сердце Венгрии. Я бормотала про себя, когда прошла большой белый грузовик с деревянными, щелястыми боками, вроде того, что используют для перевозки домашнего скота. Пожилой мужчина, вел грязного серого конягу и спорил с высоким, тощим парнем в дорогих туфлях. Высокий парень продолжал оглядывать его, словно от того чем-то воняло. Девочка на несколько лет моложе меня, стояла рядом с изгородью, очевидно пытаясь не заплакать.

Я остановилась, потому что любила лошадей, а у серой клячи были красивые линии, мощная изогнутая шея, округлые ляжки, крепкая грудь, и большие-пребольшие душевные карие глаза.

– Что происходит? – спросила я девочку, забыв на мгновение, что я не вернулась домой, где каждый говорит на английском. Она повернулась и фыркнула.

– Это Тесла, моего дедки– дедушкин – конь. Милош забирает его. Ты американка?