Таким образом, наше руководство тоже было по-своему право. Если бы не было агрессии со стороны ЮАР, а это, конечно, зависело и от США, то Советскому Союзу нечего было бы делать в Анголе, тем более что и просьб от руководства этой страны не могло последовать. А в том конкретном случае другого выхода не было — мы обязаны были протянуть руку помощи.
Нет слов, организованный нами мощный воздушный мост Москва—Луанда с регулярной и объемной поставкой военного имущества в Анголу впечатлял, но и раздражал американцев. Наблюдая большие возможности Советского Союза, они испытывали явное беспокойство. Однако Л. И. Брежнев их успокаивал и говорил, что события в Анголе ни в коем случае не должны рассматриваться с позиций противостояния и противоборства США и СССР. Хотя именно с этих позиций американской стороной и рассматривались все эти действия. Кто же был прав? На мой взгляд, в ангольском вопросе не было правых. Там совершалось очень много ошибок. И ошибки совершали все.
Таким образом, в середине 70-х годов обстановка в мире была сложной. Запад, в первую очередь США, умышленно и активно накалял обстановку вокруг СССР.
А внутри СССР царила атмосфера ожидания чего-то, каких-то свершений. Прежде всего люди ждали улучшения международной обстановки, снятия напряженности. Народ был готов на все, чтобы не допустить войны. Везде, где в те годы мне довелось встречаться с каким-нибудь коллективом, первым делом спрашивали: «Война будет?» А нужна ли нашему народу война?» На этот вопрос хорошо отвечала очень кстати у нас появившаяся в то время песня «Хотят ли русские войны?».
Приблизительно в нач але февраля 1976 года мне позвонил начальник Генерального штаба ВС генерал армии В.Г.Куликов и предупредил, что в марте месяце на базе нашего округа (точнее, на базе Львовского учебного центра) министр обороны будет проводить стратегическое командно-штабное учение. Предупредил также, что продлится оно неделю, а на учение привлекаются Генеральный штаб, главнокомандующие видами Вооруженных Сил с оперативными группами, тыл, главные и центральные управления ВС, а также все командующие войсками с оперативными группами, но только европейской части страны до Урала включительно, в том числе и все группы войск. Виктор Георгиевич ориентировал, что подробный расчет будет направлен через неделю. Если же потребуется какая-то помощь, то я обязан доложить.
Я ответил, что пока мне все понятно, но чтобы все хорошо осмыслить, необходимо время. Во всяком случае было уже ясно, что фактически все руководство Вооруженных Сил страны до командующего войсками округа сосредоточивается на учение у нас. Это, конечно, накладывало большую ответственность на округ — нам предстояло создать необходимые условия для проведения такого учения. А поскольку мы сами выступаем в роли его участников, то капитально готовиться надо уже сейчас.
Для меня было только не совсем ясно, почему министр обороны избрал именно наш ПрикВО? Ведь учения такого масштаба и характера лучше всего проводить на базе Генштаба или на базе Группы Советских войск в Германии. Может, министр опасался, что в Москве его, как и других начальников, будут отвлекать? А от Группы войск он, возможно, отказался, так как проведение учений такого масштаба в ГДР потребует больших расходов. Однако мне было совершенно ясно, что в сложившихся условиях учение крайне необходимо. ЦРУ, конечно, пронюхает об этом учении. Это и хорошо. Пусть знают, что наши Вооруженные Силы постоянно совершенствуются и на их шаги в военной области мы ответим соответственно. Антисоветская же истерия просто обязывает нас трезво оценивать ситуацию и быть готовыми к любому развертыванию событий.
Учение проводилось в первой половине марта. Оно охватывало Северо-Западное, Западное и Юго-Западное стратегические направления. По вполне понятным причинам содержание учения я опущу, лишь подчеркну, что в ходе его весьма эффективно были отработаны методы ликвидации стратегических ядерных средств передового базирования противника, а также нанесение поражения его главной группировке (вначале отражался удар агрессора, а затем проводилось наше контрнаступление).
При этом было отработано огромное количество карт, схем, графиков. И по каждой позиции — расчеты, доказательства, предложения, убедительные доводы. У Гречко просто так не «прокатишься» — задает такие вопросы или подкидывает в ходе действий такие дополнительные вводные, что надо думать капитально и в то же время быстро и принимать безошибочное решение. Но если он видел, что подопечный оказался в тупике и сразу отреагировать не сможет, то говорил: «Вы подумайте, а мы пойдем дальше». В то же время министр обороны мог «спровоцировать» такую горячую дискуссию и так наподдать жару, что ее участники даже забывали ранги и служебное положение. Но зато какое исключительное удовлетворение испытывали все потом, когда приходили к общему знаменателю. Это была настоящая «мозговая атака», и проходила она творчески, а не формально.
В ночное время основная масса людей отдыхала (правда, по 5–6 часов), поэтому вся неделя проходила в плодотворных занятиях. Бодрствовали ночью только лица, которые к утру должны были подготовить документы, и дежурная служба.
В нашем учебном центре смог разместиться только Генеральный штаб вместе с главными и центральными управлениями Министерства обороны. Всем остальным были отведены расположенные поблизости военные городки, санаторий «Шкло», районы сосредоточения штаба управлений округа. Министр обороны базировался на озере Майдан. Обычно утром к 7.30 я заезжал за ним, и мы отправлялись в учебный центр, где дислоцировалось все ядро. Однажды я, как обычно, еду за министром и вдруг вижу — навстречу движется «Чайка». Я, конечно, остановился, вышел из машины. Министр, подъехав, пригласил меня в «Чайку». Он был один, поэтому я расположился рядом, и мы тронулись в путь.
— Что-то я сегодня плохо спал после вчерашнего позднего разговора с Леонидом Ильичом, — посетовал вдруг Гречко.
Я посмотрел на Андрея Антоновича — он действительно выглядел уставшим. Во всяком случае не таким бодрым, как обычно. Но промолчал.
— Из Москвы хоть не выезжай! — сердито говорил между тем Гречко. — Казалось бы, определились по всем вопросам. Нет, опять надо им вносить поправки в сокращаемые ракеты! И все это Устинов со своей компанией. Двадцать раз ему говорил, — продолжал возмущаться Андрей Антонович, — с какой стати мы должны холуйски склоняться перед требованиями американцев? Почему мы не идем на сокращения на равных? Почему должны постоянно уступать? Ведь у нас в основе всех переговоров должен быть принцип равной безопасности.
Выслушает ОН нашу позицию — и вроде соглашается. Пройдем с ним все контрольные цифры — все нормально. Стоит мне уехать, как на НЕГО начинают наседать, и он тут же соглашается уже с другой позицией.
Совсем ОН ослаб. А эти… пользуются его слабостью. Конечно, если бы это шло на пользу нам. Или хотя бы было не ущербно. Но ведь мы во вред своей обороне все это делаем! И специалистами этого вопроса почему-то становятся технари, а не военные, которые по своему предназначению именно за безопасность страны и отвечают. У нас же есть Генеральный штаб, есть главнокомандующие видами Вооруженных Сил, а у них в свою очередь главные штабы. И везде офицеры-специалисты. Это же ведь наше общее мнение! Нет, у НЕГО, видите ли, Устинов первый знаток по всем проблемам — и в промышленности, и в сельском хозяйстве, и в науке, и в культуре, и, конечно, в военном деле. Был уже у нас такой мастер на все руки… Постоянно идти американцам на уступки — значит обречь себя. Ну, как это не понять?
И вот в таком духе Андрей Антонович продолжал высказываться до самого учебного центра. В принципе А.А.Гречко был по характеру человеком малоразговорчивым и обнажал далеко не все, что было у него на душе. И уж тем более он почти не посвящал свое окружение в те вопросы, которые разбирались на Политбюро ЦК, кроме военных. Но сейчас, видно, у него так накипело, что он, не удержавшись, выговорился даже в моем присутствии.
