— Ну, я смотрю, ты карьерист!

— Так точно. Вся карьера из одной только ступеньки — взводный командир.

— Так когда ты окончил училище?

— Как когда? Мы же с вами не только одно училище окончили, но и учились в одной роте. Вы что, меня не узнаете?

Старший лейтенант еще раз назвал свою фамилию и имя. Ягленко достал из кармана большой носовой платок и долго сморкался, вытирая заодно и глаза.

— Вот дела-то какие. Это же надо?! Ну, а как это так получилось? — допытывался генерал.

— После училища четыре года войны. Потом попал служить на Украину. В одном полку прослужил долго, вдруг дивизию расформировывают. У меня взвод был отличный. Переводят в другую дивизию. Пока там служил — хвалили. Потом кадровики говорят, что я долго служу на Украине — надо в Заполярье. Приехал в 67-ю стрелковую дивизию. Затем она стала 116-й мотострелковой. Шесть лет оттрубил — дивизию расформировали. И вот два года служу здесь.

— Но ты же знал, что я командую этой 131-й дивизией?

— Конечно, знал.

— Почему же не пришел или не прислал письмо?

— Да зачем приходить? Уже увольняться пора.

— Нет, нет! Мы хоть как-то это дело поправим.

Он мне запомнился навсегда: этот стройный, высокий (рост явно не для танкиста) офицер, крутые плечи, мужественное лицо с умными, открытыми глазами, твердо стоял на земле. Иногда говорят: вот служба распорядилась! Да нет, не так все это. Я допускаю, что в бою — дело случается — рядом убило, а ты жив. Но в мирное время судьба офицера зависит от командиров и кадровых органов. К сожалению, есть такие командиры частей, которые не только не уделяют должного внимания росту офицеров, их карьере, но держат подолгу на одной должности тех, кто хорошо работает. Тянет? Ну, и пусть дальше тянет.

Вот почему у меня фактически на протяжении всей службы одним из принципов было отыскание «застоявшихся», точнее, забытых или умышленно не продвинутых по службе взводных, ротных командиров и батальонных офицеров.

После строевых смотров начались стрельбы. Естественно, зимой стрельбы шли в условиях полярной ночи. И вот мы с Ягленко на танковой директрисе. Танки стреляют по целям, которые обозначают себя мигающими огоньками — имитаторами стрельбы. В очередном заезде один из экипажей, потеряв ориентировку, ерзал, ерзал, развернулся на 180 градусов и выстрелил из пушки по нашей вышке, откуда шло управление стрельбой. Выстрелил и попал! Снаряд «прошил» нашу каланчу и улетел в тыл. Хорошо, что стреляли практическими снарядами (т. е. болванками) и никто не пострадал. Такое, к сожалению бывает.

Генерал, расстроившись, прекратил стрельбы, распорядился перенести их на завтра и, забрав меня, поехал в Печенгу. Полигон находился километрах в тридцати по дороге в сторону Никеля и Заполярного.

Летом 1962 года у меня была первая встреча с Виктором Георгиевичем Куликовым. Сейчас он маршал Советского Союза, а тогда — генерал-майор, первый заместитель командующего армией. Заменил генералаВ. И. Давиденко, которого перевели в центральный аппарат. Знакомство с генералом произошло при особых условиях. Я вернулся с полигона в Печенгу и, как всегда, зашел в оперативную группу узнать у дежурного — какие были звонки и возможные распоряжения. Дело происходило в середине дня. Дежурный докладывает, что позвонили из 10-го мотострелкового полка — туда на стрельбище приехал какой-то генерал и всех там разогнал. Это рядом с Печенгой, поэтому через пять минут я был уже на стрельбище. Я знал, что в 10-м полку, в связи с тем, что «пробило» главный кабель, сгорели два электромотора на подвижных целях и из-за этого и других неприятностей стрельбище закрыли на два дня для ремонтных работ и профилактики. Заместитель командира полка подполковник Малышев, отвечающий за боевую подготовку и учебную материальную базу, лично руководил работами подразделений и ремонтных бригад, которые были для этой цели выделены командиром полка полковником Смирновым.

Приезжаю и наблюдаю такую картину: нигде не видно ни одного человека, кроме генерала и подполковника. Стоят они на расстоянии 15–20 метров друг от друга, генерал мечет гром и молнии, а подполковник, понурив голову, покорно их воспринимает. Я остановился, вышел из машины и приблизился на такое же расстояние, какое было у «собеседников». Решил не перебивать генерала (это было бы нетактично, тем более речь у него была на подъеме), а представиться в удобный момент. Он, конечно, видел, как я подъехал и тем более как подошел, но делал вид, что не замечает. Инцидент начинал затягиваться. Но самое главное — генерал «полощет» Малышева незаслуженно. Называет его бездельником и что он воспитывает таких же бездельников, как и он сам, что он загубил боевую подготовку, тем самым нанес ущерб боевой готовности полка, что этого он так не оставит. Что во всех нормальных частях стреляют день и ночь, а у него, подполковника, стрельбище в нерабочем состоянии, что таких, как подполковник Малышев, надо гнать и т. п.

Видя, что дальше терпеть уже нельзя, решил вклиниться в генеральскую тираду и представиться Куликову:

— Товарищ генерал, заместитель командира 131-й мотострелковой дивизии полковник Варенников.

— Ну и что?

— Не знаю, кто вы, но…

— Я первый заместитель командующего 6-й армии генерал Куликов, — перебивает меня Виктор Георгиевич.

— Тем более, товарищ генерал, я обязан вам доложить, что, во-первых, на стрельбище нет занятий по техническим причинам. Я разрешил на два дня прекратить стрельбы и провести ремонтные работы, поэтому все обвинения должны быть адресованы мне. Во-вторых, подполковник Малышев — один из самых лучших офицеров нашей дивизии, представлен на выдвижение, на должность командира полка. В-третьих, вы впервые у нас, первый раз видите и наших офицеров, поэтому я готов вам доложить подробно всю обстановку и дать характеристику каждому, кто вас будет интересовать.

Генерал взорвался:

— Мне теперь понятно, откуда все это исходит.

И далее начал говорить о долге, о боевой учебе и т. д. Заключив, что нам, т. е. мне и подполковнику Малышеву, это говорить бесполезно, сел в машину и укатил. Я со стрельбища позвонил в оперативную группу, предупредил, что сейчас приедет первый заместитель командующего армией — надо, чтобы его встретили, дали все справки и разместили в доме Военного совета. Дал также команду, чтобы оповестили все части гарнизона, что у нас появился новый начальник. Одновременно позвонил командиру дивизии и посетовал на то, что никто нас не предупредил о возможном приезде Куликова.

— Мы с ним договорились, что он вначале посмотрит части в районе Мурманска, а затем в Печенге. Дал ему офицера. Не захотел, чтобы я с ним ехал. А он вдруг уехал в Печенгу. Ну, да ничего, — сказал комдив.

Вечером того же дня я позвонил Куликову в домик и поинтересовался его дальнейшими планами. Он ответил мирным тоном, что намерен завтра познакомиться с гарнизоном и вечером уехать в Мурманск. Когда же я сказал, что по Уставу я обязан его сопровождать и в связи с этим в какое время мне удобнее к нему завтра подъехать, он резко прервал мой вопрос:

— Не нуждаюсь в сопровождении. Разберусь сам. У меня есть такой офицер.

Я, конечно, доложил об этом командиру дивизии. Решили с ним Куликова не раздражать — пусть действует сам.

Но на этом день не закончился. Уже поздно вечером звонит мне из Петрозаводска кадровик полковник Чичвага. Оказывается, ему сообщили о том, что мой рапорт о моем желании учиться в Военной академии Генерального штаба находится в Главном управлении кадров в Москве. Я, естественно, поблагодарил его за это приятное сообщение и еще раз подумал, какие все-таки есть до удивления внимательные и обязательные люди. Вот именно таким и только таким, как Чичвага, можно и должно работать в кадровых органах. Всегда бескорыстно делает добро. Я вспомнил наш с ним разговор на эту тему при очередном его приезде в дивизию.

— Валентин Иванович, — сказал он, — у вас сейчас такая категория, которая позволяет поступать в Военную академию Генерального штаба. Можно было бы написать и рапорт.