А Сергей Иванович не сказал, а выдохнул:
— Хочу, товарищ маршал, хочу…
— Так если хочешь командовать, то почему у тебя морской десант высаживается раньше перехода главных сил дивизии в наступление? Мы же с этим государством не в состоянии войны! Другое дело, что на его территории сосредотачивается группировка войск стран, с которыми мы уже воюем, и принято решение внезапным ударом ее разгромить. Но переход государственной границы — это прерогатива правительства, а не ваша, полковник. Метод и место высадки нормальные, а время не годится. Вам дадут добро на начало действий только после того, как правительство объявит, что мы с этой страной в состоянии войны, поскольку она нарушила наш договор о недопущении на свою территорию войск других государств. Переделайте эту часть, и тогда мы вас будем слушать, — заключил маршал.
Переделать он, конечно, переделает, но какое напряжение ему пришлось перенести! Чего это стоило!
Учение прошло напряженно, но без особых потрясений. Конечно, маршалу В. И. Чуйкову хотелось, чтобы войска действовали активнее, но фактически с техникой, тем более тяжелой, они могут продвигаться только на дорожных направлениях. Обходящие отряды могли быть только легкими и состоять, как и в прошлом, из подразделений на лыжах и волокушах. А в начале зимы, когда снег еще не глубокий, и весной, когда снега много, но уже образовалась твердая, заледеневшая корка наста, могут быть использованы отряды на ГТС.
В ходе учения в основном исследовались вопросы тактики и оперативного искусства. Какое они нашли окончательное выражение в выводах — нам так и не удалось услышать. В связи с этим невольно приходят на память командно-штабные оперативно-стратегические учения, которые проводились маршалом Советского СоюзаР. М. Малиновским в 1957 году, когда он только вступил в должность министра обороны СССР. На разборе, который он сделал почему-то в Кандалакше в Доме офицеров, было четко и ясно сказано, что противника в наших условиях и летом и тем более зимой надо не прижимать к морю (океану), а, наоборот, отсекать от него и загонять в сопки, в тундру. А море для него является кормушкой, коммуникацией. Кстати, тогда еще в 131-й стрелковой дивизии была рота собачьих упряжек. Малиновский решил подняться на одну из сопок, где располагался командно-наблюдательный пункт, но неудачно — нарты на полпути перевернулись и он скатился к подножию сопки, как шар. Однако все обошлось, он ничего не повредил, а в моральном плане сей случай только вызвал у него веселую шутку:
— Ну, вот теперь я обогатил свой опыт еще и в этой области.
Учения, проведенные Малиновским, носили крупномасштабный характер. На разбор были приглашены все командиры полков и выше Северного военного округа, а также представители Северного флота. Были сделаны четкие и ясные выводы. А исследовательское учение, проведенное Чуйковым, было оперативно-тактическим. Оно решало вопросы как бы в развитие учения министра, — как надо отсекать противника от моря и как его загонять в тундру, какие при этом должны быть методы и способы действия войск — подразделений, частей, соединений.
Однако на разборе этих учений мы не услышали выводов исследования. Возможно, нам и не должны были сообщать эти выводы, вероятно, требовалось еще обрабатывать весь накопленный фактический материал учений. Очевидно, поэтому и разбор носил другую направленность — разбирались детально действия войск, штабов и командиров. Ну, а тональность оценок в устах В. И. Чуйкова всегда одинаковая — беспощадная, безжалостная критика.
Главным недостатком считалось то, что все и всё привязано к дорогам, а темпы наступления — крайне низкие. «Нет свободного, смелого маневра, выхода во фланг и тыл противнику», — говорил Чуйков. А мы сидели, слушали и думали: а как его совершить в зимних условиях с той техникой и вооружением, которое у нас имеется? Будь у нас аэросани или гусеничные вездеходы с крайне малым удельным давлением на грунт — другое дело. А с теми средствами, что мы имеем, — это просто невозможно.
Но маршал делал другой вывод: причиной всему этому является слабая обученность войск и отсутствие творческого мышления у командиров и штабов. Кто виноват? Армия. Командование 6-й армии и лично командующий армией генерал Лосик. И минут двадцать Чуйков в своей манере посвятил критике Лосика.
Разбор проходил в Мурманском гарнизонном Доме офицеров. В первых рядах восседал штаб руководства и исследовательская группа, затем командование и штаб армии, далее — участники учения до командира батальона и, наконец, приглашенные на разбор из других дивизий армии. Я сидел у центрального прохода приблизительно в десятом-одиннадцатом ряду слева. А Олег Александрович Лосик — тоже у прохода, но на седьмом-девятом ряду справа. Поэтому я хорошо видел его почти в профиль. Он, конечно, тяжело переживал от тех беспощадных несправедливых ударов, которые наносил Чуйков. Крупные слезы катились по щеке, и Лосик их не смахивал. Я смотрел на него, сам переживал, но и думал: «Что же ты, боевой генерал, Герой Советского Союза, сидишь и слушаешь все это? Почему не встанешь и не уйдешь, если не можешь оборвать маршала? Почему терпишь?»
А он сидел и терпел. Так уж устроен. У каждого в этом отношении свои взгляды.
Наконец разбор закончился. На улице мела пурга. Прогноз на завтра (на воскресенье, на которое назначена охота) — еще хуже. У меня было смешанное настроение: тяжелый осадок от разбора скрашивали радостные вести синоптиков, я надеялся, что охота в пургу, конечно, не состоится. Хотя медвежатники, представьте, все-таки нашли на вертолете двух шатунов и одну берлогу, причем недалеко от дороги. Когда я поинтересовался о маршале, то мне сказали, что он уже приехал в свой вагон и там будет ночевать. Сегодня вечером вагон цепляют к поезду «Мурманск — Москва». Маршал знает о прогнозе погоды на завтра, поэтому охота не состоится. Для меня это была наиболее приятная информация.
Пробыв в должности заместителя командира дивизии два с половиной года, я, конечно, приобрел значительные навыки руководства войсками. Практически все вопросы жизни, быта, боевой учебы и т. д. командиры частей Печенгского гарнизона, где я возглавлял оперативную группу дивизии, решали со мной на месте. Лишь особо важные и принципиальные проблемы обязывали их звонить командиру дивизии в Мурманск или разрешать их, когда комдив приезжал в Печенгу. Приезды его были частыми и знаменательными, Сергей Иванович, не торопясь, выходил из машины, закладывал правую руку за борт шинели, вторую — за спину и, как правило, спрашивал:
— Ну, как тут у вас дела, печенеги?
А я в тон комдиву отвечал:
— А у нас с вами, товарищ командир, дела в Печенге идут неплохо.
И начинал подробно докладывать по установившейся схеме, но уже в штабе оперативной группы. В заключение предлагал порядок работы — в зависимости от того, на сколько дней он приезжал. Конечно, каждый его приезд оживлял работу в частях. А в целом боевая учеба шла нормально.
Периодически проверяли дивизию и армейские начальники. Как правило, это был заместитель командующего армией по боевой подготовке генерал-майор В. Г. Ягленко — бывший командир этой дивизии. Частенько с его приездом в нашей жизни тоже появлялось оживление. Вот один из примеров.
Как-то зимой просочились данные, что вроде к нам в армию должна нагрянуть инспекция — во всяком случае, так нам объявили. Естественно, командарм принимает решение ряд соединений армии предварительно проверить своими комиссиями и тем самым подтянуть войска. К нам старшим приезжает Ягленко. Большая часть комиссии во главе с ним отправляется в Печенгу, а часть остается в Мурманске для проверки местного гарнизона. Вообще-то это не столько была проверка, сколько оказание помощи, но весь ее ход — по почерку инспекции.
Началось со строевых смотров полков. Приехали мы в танковый полк. После определенного церемониала с выносом боевого знамени приступили к опросу личного состава — есть ли у кого жалобы и заявления. Обычно он проводится отдельно по категориям военнослужащих: вперед выходят старшие офицеры полка и стоят в одной шеренге, в нескольких шагах от них — младшие офицеры, остальной личный состав остается в строю на месте. Закончив опрос старших офицеров, Ягленко начал обходить шеренгу младших. Я, естественно, рядом, тут же кадровик и представители разных служб. Дело подходило к концу, как вдруг нам попадается старший лейтенант, которому уже за 40 лет. Ягленко остановился и удивленно смотрит на него, а затем, чтобы как-то смягчить обстановку, говорит ему:
