— Абсолютно! — радостно воскликнула Алена.

— И ты не подвергаешь себя никаким опасностям? — в голосе матери послышалось легкое подозрение.

— Ну что ты! — она даже хохотнула. Вышло замечательно.

«Театральный мир много потерял, что я пошла в журналистику, — в который раз решила для себя Алена. — Если мне удается провести собственную мать, значит, я по-прежнему — потрясающая актриса!»

Положив трубку, она задумалась: «До чего же остро материнское чутье!»

Стоило попотеть, чтобы мать раздумала садиться в первый же самолет из Вены в Москву. А ведь она уже была к этому готова.

"Ну надо же! Бросить все — спокойную жизнь, карьеру жены дипломата, приятных знакомых, мужа, в конце концов. Да еще покинуть все это не в самое лучшее время, когда в Вене как раз происходит налаживание важных дипломатических связей, практически разорванных за период войны в Югославии.

Мать играет там пусть не ведущую, но вполне ощутимую роль. Так вот, бросить все это без оглядки ради меня", — усмехнулась Алена, приходя к выводу, что она как раз из тех детей, которым родительские жертвы меньше всего нужны.

В этот момент что-то легкое коснулось ее сознания. Она застыла, пытаясь уловить эту мимолетную догадку, но, как всегда, тщетно. Что бы там ни щекотнуло ее мысли — оно все равно улетело, так и не обнаружив себя в мозгу чем-то путным. Алена закрыла глаза, пытаясь понять, к какой области, ее многогранной жизни относилась эта самая мимолетная мыслишка.

И тут звонок заставил ее вздрогнуть. Это был не телефон. На сей раз позвонили в дверь. Она замешкалась, решая, открывать или нет, — все-таки ей самой скоро выходить из дома, и гости типа нечаянно нагрянувшей тети Таи, которая на минутку не забегает, а приходит основательно, часа на три, и которую невозможно выставить, сославшись на занятость, ей совсем не нужны. Звонок повторился. «Ай, была не была!»

Природная вежливость победила искушение не обнаружить себя. Алена быстро очутилась в прихожей и распахнула дверь, на ходу сообразив, что совсем спятила, если даже не удосужилась поинтересоваться:

«Кто там?»

А надо было! В следующее мгновение ее что-то опрокинуло на спину так быстро, что она и пикнуть не успела. И пока в голове ее судорожно вспыхивали слова матери о кошмарных снах и тревогах, с ними связанных, она уже лежала на полу, придавленная чьими-то довольно сильными руками. Чулок, который она так и не сняла за все время общения по телефону, грубо стащили с ее головы, и ее ошарашенный взгляд встретился с точно таким же взглядом Вадима.

— Ну, знаешь ли! — разом и облегченно выдохнули оба и замолчали, продолжая пялиться друг на друга.

— Если когда-нибудь поеду в Венецию на карнавал, черта с два приглашу тебя с собой, — наконец зло прошипела Алена. — Ты там всех ряженых передушишь!

— Тебе больно? — испугался он и отпустил ее.

Дышать стало легче.

— И как этот прием называется?

— А черт его знает, — усмехнулся он. — Я совсем не ожидал, что ты станешь разгуливать по дому в костюме убийцы. Так что название приема придумать не успел.

— Значит, ты решил, что кто-то явился меня убить? — с издевкой полюбопытствовала она и села.

— Учитывая род твоих интересов, особенно в последнее время, я это не исключал. — Он пожал плечами с деланным равнодушием.

— Ну разумеется! — хохотнула Алена. — Наемные убийцы так всегда и поступают — открывают дверь зашедшему на огонек капитану с Петровки. Смотри не поделись этой версией с коллегами, профессионал!

— Да какой уж там профессионал. — Он встал и подал ей руку. — Рядом с тобой я себя уже и дилетантом не чувствую. Так — сплошное недоразумение.

— Слушай, а чего ты вообще пришел? Он перехватил ее затравленный взгляд, брошенный на настенные часы, и усмехнулся:

— Ты очень радушная хозяйка.

— В другое время несомненно, — парировала она с той же издевкой в голосе.

— А теперь?

— Теперь… — «Ну и положеньице. Что ему сказать такого, чтобы походило на правду и не явилось бы поводом упечь меня в изолятор, как обещал он давеча?»

Алена тянула с ответом. Наконец, подняв глаза к потолку, решила говорить правду до тех пор, пока это не угрожает ее свободе. — Я спешу.

— Куда, если не секрет? — Он еще раз оглядел ее с ног до головы и озадаченно потер переносицу.

«Все, правде конец. До чего же дотошный тип?»

Она покраснела и начала неловко врать:

— У меня… у меня встреча.

— С Бетменом, полагаю?

— Почему обязательно с Бетменом?

— Кто же еще поймет тебя в таком прикиде? Пока она раздумывала, сойдет ли Кузьмин-Зорин за Бетмена, да и вообще, с чего действительно она так вырядилась, Терещенко взял ее за руку, отвел в гостиную, усадил в кресло, сам присел перед ней на корточки и заглянул в глаза так проникновенно, что ее тело свело судорогой.

— Та-ак, — протянул Вадим, — судя по всему, ты все-таки влезла в какую-то дрянь! Алена скривилась:

— Фу, каким ты стал грубым!

— Это ты меня плохо знаешь. Вот когда попадешь ко мне на допрос, я еще покажу себя во всей красе, — злорадно пообещал он и легонько встряхнул ее за плечи. — Ну-ка, выкладывай.

— Я уже на допросе?

— Не обольщайся. Я все еще пытаюсь быть корректным.

— Вот почему честных, людей таскают на допросы, а всякие мошенники живут себе припеваючи?!

Она посчитала своим долгом возмутиться.

Протест был отклонен посредством еще одного встряхивания:

— Не тяни, выкладывай.

Она отвела глаза к окну, пытаясь справиться! волной удушливой злобы, которая моментально проступила на щеках красными пятнами. «Просто гад какой-то, а не следователь — рушит все дело. На встречу к Зорину я уже катастрофически опаздываю. Он ведь может испугаться и передумать».

— Ну хорошо! — «Вот теперь тебе мало не покажется! Я знаю, чем затушить огонь твоего любопытства!» — Я собиралась на свидание к Бунину. А черный костюм я дома ношу, потому что убиралась весь день в квартире. Тебе кажется это подозрительным?

— Что именно? — Он заметно побледнел.

«Так ему и надо! Не будет совать нос в чужие дела».

— Ты думал, что уборку производят в вечерних нарядах? Ты безнадежно отстал от жизни!

— Ну да, теперь убирают в квартире с чулком на голове. — Он поднялся на ноги. — Но тем не менее я сделал вид, что поверил.

— Премного благодарна! — Она встала с горьким чувством, что швырнула личное счастье в пламя политической борьбы.

Словом, дура — она дура и есть!

— Я могу тебя проводить? — В его голосе прозвучала скука.

— Как ты себе это представляешь? — Теперь и в ее голосе тоже.

— Ты права. — Он направился в прихожую, в дверях обернулся и смерил ее напоследок грустным взглядом.

«Боже! Как он хорош! Следователь не имеет права быть таким потрясающе красивым! Нет! Человек, который ее разлюбил, просто последняя сволочь, раз остался таким восхитительно… потрясающе… ох!»

В тот момент, когда она уже собралась крикнуть ему, что ненавидит Бунина и готова признаться во всех своих, а равно и чужих тайнах, за Вадимом захлопнулась входная дверь.

* * *

«В конце концов, на мне огромная ответственность, — попыталась успокоить она себя, когда вылета из подъезда. — Я эту кашу заварила и не имею морального права бросать все на полпути».

Алена выбежала на проспект и подняла руку, пытаясь поймать машину. На метро она доедет как раз спустя час после назначенного времени, а за эти долгие шестьдесят минут писатель Зорин может шестьдесят раз отказаться от участия в деле. Ведь он и так не слишком-то пылко воспринял ее идею.

«И какими глазами я буду смотреть на Павла? Да что там на Павла — на Валентину Титову!»

У обочины затормозила какая-то дряхлая иномарка. Ее владельцем оказался молодой человек, одного вида которого было достаточно, чтобы принять решение никогда не садиться в его машину. Но Алене было наплевать на разумные доводы своего забитого чувства самосохранения. Она спешно прыгнула в салон и назвала адрес. Колени ее тряслись, но вовсе не от предвкушения острых ощущений, связанных с проникновением в тайны чужих афер, и не от страха перед этим бритоголовым водителем, а от сознания непоправимой ошибки, которую она допустила пять минут назад, соврав Терещенко про свидание с Буниным. И сознание величия собственного духа, которое, она испытала, отказавшись от личного счастья ради общего блага, ее почему-то не успокаивало. На кой черт ей вообще сдалось это величие?!