– Ну, вот ты же… – без обиды привел пример Энкино.

Лодия остановила его отчаянным жестом:

– Просто пойдем. Будет хуже, если я попадусь здесь с тобой.

Энкино медлил. Он обвел взглядом тесную комнату, где столько недель смотрел на огонь. Пламя свечи играло в драгоценных инкрустациях на переплете книги.

– И свечу… погасим? – уронил он.

Лодия дунула на свечу.

– Быстрее.

Поколебавшись, Энкино взял со стола книгу.

Через миг они вместе вышли в коридор. Энкино – тоже в одежде служителя, в темно-синей хламиде, которую принесла ему Лодия.

Они миновали стражу у главного входа. Энкино ожидал, что их окликнут. У него даже капельки пота выступили на лбу. Он пытался придумать объяснение: что двое в одежде служителей делали ночью в замке Князя? Засиделись в библиотеке? Их вызывал зачем-то наставник Мирт?

Но стража неподвижно стояла возле крыльца. Высшие доверяли друг другу безусловно.

«Зачем тогда стража, если она не сторожит? – с отчаянно бьющимся сердцем подумал Энкино и догадался. – Затем же, зачем и воины, которые ни с кем не воюют. Это опора власти, тут слишком много рабов…»

От свежего воздуха у него закружилась голова. Энкино посмотрел вверх. Темное зимнее небо было бездонным. Во мраке горели созвездия. Энкино знал их названия по книгам и умел определять путь, хотя до сих пор никогда не пробовал сам, работает ли это в настоящем путешествии. «Плохо, что я так ослабел взаперти», – думал Энкино.

Под ногами – грязь: рабы, ходящие через площадь, совсем затоптали снег. Энкино плотнее закутался в длинную хламиду.

Площадь надо было пересечь наискосок. Внезапно Энкино увидел что-то, что принял сначала за памятник. Приблизившись, он разглядел очертания – высокий столб и прикованный цепями человек. Он стоял, низко опустив голову: цепи крепко держали его и не дали бы упасть, даже будь он уже мертв. Энкино закусил губу: они с Лодией проходили место казни. Но человек у столба был жив. Он вдруг сильно повел плечами, зазвенел цепями, поднял голову.

Лодия даже не замедлила шаг. А Энкино не мог оторвать взгляда от человека. Волосы прикованного были в снегу, он дрожал от холода. Вблизи Энкино видел, как глубоко в тело человека врезались цепи, на которые он налег всей тяжестью. Короткая светлая борода, упавшие на лицо влажные пряди… Энкино узнал его, и больше всего потрясли глаза: помутившиеся и вместе с тем лихорадочно блестевшие, переставшие быть знакомыми.

– Идем! – нетерпеливо окликнула Лодия. – Он приговорен к смерти.

Энкино обернулся к ней:

– Это Берест!..

Он однажды упросил Лодию узнать что-нибудь о его спутниках: Хассеме, Иллесии и других. Лодия обещала, но все, что она могла рассказать Энкино, – о двух боях на ристалище, из-за которых в городе заговорили о Бересте.

Энкино быстро подошел к столбу.

– Берест… это я… – тихо произнес он.

Берест не узнавал Энкино. Тот, путаясь в хламиде служителя и в дорожной сумке через плечо, вытащил флягу с вином.

– Идем! – снова окликнула Лодия.

Энкино потряс Береста за плечи:

– Пей. Вино. Ты согреешься…

Он поднес флягу к его губам, другой рукой поддерживая Бересту голову. Лодия гневно сказала, приглушив голос:

– Раб приговорен к смерти, зачем ты мешаешь ему умереть?! – она отняла у Энкино флягу и потянула его за рукав. – Перестань делать глупости!

– Почему ты в этой одежде? – вдруг прохрипел Берест, узнав его.

Энкино безмолвно отшатнулся и пошел с Лодией, оглядываясь на ходу. Гневно недоумевающий вопрос Береста полоснул по самому сердцу. «Да ведь все бессмысленно! – подумал он. – Я заблужусь в лесу, а если и выберусь к морю, то у меня нет корабля!». Ему хотелось сказать Лодии, что побег – глупая затея, и сбросить с себя дурацкую хламиду.

Лодия торопила его. Энкино прибавил шагу. Они миновали запертые на ночь бараки рабов и вышли из города.

– Теперь уходи. Уходи к себе, – Лодия внезапно остановилась.

– Там нет ничего моего, – признался Энкино, указав рукой в темноту.

– Куда же ты пойдешь? – с участием спросила Лодия.

Ей не верилось, что они больше не увидятся.

Энкино пожал плечами, поглядел на созвездия.

– По звездам…

В доме у Радко ярко горели светильники. В проем узкого высокого окна было видно, как падает снег. Радко вместе с Нейвином, сидя на низких скамьях у камина, пили вино.

Накануне смотритель ристалища назначил новый отрядный бой. Рабов для этого боя не выбирали по жребию. Нейвин велел вывести на ристалище тех, кто вместе с Берестом одержал верх в прошлой схватке. Это были пятеро выживших, жребий добавил к ним только пятерых недостающих. Нейвин хотел проверить, в самом ли деле «рабский бой» позволяет невольникам из казарм противостоять высшим? И вот…

– Рабы опять взяли верх, – рассказывал он, глядя в огонь. – Из них только трое погибло, а наши воины полегли все, – тонкие губы Нейвина презрительно и гневно скривились. – Стая сменила вожака – теперь им стал Снодрек. Превосходство высших поколеблено… А мне так и не дали сразиться с Берестом! Я говорил: его нельзя ставить к столбу! Теперь он ушел непобежденным, а должен был умереть в бою от руки высшего!

– Ты прав, прославленный Нейвин, – подтвердил Радко. – Получается, что мы не смогли убить его на ристалище – и заморозили у столба, – он недовольно наморщил лоб.

– Пока он еще был жив, – вспомнил Нейвин, – я требовал его отковать, вернуть ему его женщину и заставить драться. Я ходил к самому наставнику Мирту и просил передать мою жалобу Князю. Князь должен знать, что права высших нарушены. Право высших – побеждать, не так ли?

– Я был бы рад увидеть, как этот раб умрет от твоего или от моего меча, прославленный Нейвин, – поддержал Радко.

Нейвин одним глотком осушил кубок с вином.

– Но он умер не от меча, а от холода. Его сняли с цепи мертвым на другое утро.

Ночью у столба Берест думал: может, и к добру, если Ирица опять вернется в родную чащу, а летом оживет вместе с травой ирицей? Насобирает дикой конопли, спрядет и соткет простое длинное платье, украсит себя бусами из ягод, венком из лесных цветов и древесной корой. Она не будет ничьей женой, но будет смотреться в ручьи, танцевать на полянах, зимой заберется в большое дупло, чтобы там спать. Зачарованная королевна из Королевства Белок, за которой не явится из-за моря богатырь, чтобы увезти в дальние края. Безмолвная лесовица, она, увидев человека, отступит на шаг в заросли и сольется с лесом. Она забудет, что ее зовут Ирица. Забудет и северянина, что дал ей имя. Не вспомнит даже тогда, когда в лесу увидит высокое дерево, что у людей зовется берест: лесные создания не знают, как называются деревья у людей.

А вдруг это не так? Хоть, правда, без нужных обрядов, но все равно Ирица по любви и без обмана – жена человека. Что, если его волшебная жена стала смертной, как и он сам? Верно ли, что она вернется в свой лес и возродится во время летнего солнцеворота?

«Вот и умираю», – понимал Берест, чувствуя, что только цепи еще удерживают его на ногах. Предки Береста верили, что после смерти человека ждет долгий путь. Старики говорили: через дремучий лес, через огненную реку. По дороге человек обретет много новых сил и умений, если, конечно, ему хватит храбрости и ума, но еще больше – если он привык быть честным и добрым. Ведь там, на том пути, все по справедливости… Куда придешь этой дорогой, Берест не знал. Что спрашивать, оттуда никто не возвращался! И то уже диво, что старики слыхали про саму дорогу. С нее ведь тоже никто назад не бывал.

«Вот и мне теперь…» – неясно думалось Бересту. Было ему не так страшно. Увидим, что за дорога. Еще поборемся. Но неужто и Ирица окажется на этом пути? Одна? Кто ее защитит? Она растеряется, испугается: ведь земнородные не рождены для такого посмертного путешествия, они так привязаны к своим полянам и рекам, к этому миру…

«Ирица! – мысленно окликал Берест. – Ирица! Смотри, не уходи без меня. Недолго осталось ждать… Я муж твой, жди меня, Ирица!».