Он начал смутно надеяться на что-то. На что, не мог понять: той беде, что случилась вчера, помочь было невозможно. И всё же он шагал с ожиданием какой-то перемены.

Облако над городом погасло. На площади стало сумрачно, а в зажатом высокими домами переулке оказалось совсем темно. И тепло: ещё не остыли нагретые дневными лучами камни.

Где-то опять простучали быстрые шаги. Что-то крикнул в отдалении звонкий голос. И вдруг Яр увидел, как над головой, на верхних этажах неярко зажглись окошки. Их было немного – три или четыре на весь переулок.

"Всё-таки кто-то живёт здесь", – подумал Яр. Свет в окнах казался спокойным и ласковым.

Впрочем, скоро окна скрылись из вида. Переулок вильнул и вывел Яра в совершенно тёмную улицу. Вернее, в прямой проход между глухих стен. Стены были неровные, с выступами и каменными подпорками. Кое-где на них смутно белели выложенные из плиток узоры и неясные буквы. Но не было ни одного окна.

Дорога между стенами поросла травой. В траве очень громко трещал ночной кузнечик.

Стены были высокие. Небо, ещё не совсем погасшее, висело над Яром неширокой синевато-серой полосой. Эта полоса в конце улицы делалась очень узкой. Там в небо врезался тонкий силуэт башни. Верхушка её была похожа на шахматную фигуру.

Впереди засветился крошечный жёлтый квадратик. Яр, сам не зная отчего, ускорил шаги. Кузнечик в траве надрывался от треска. Чёрная башня вырастала над Яром, уходила точёной вершиной в высоту.

Улица упиралась в основание башни. Это здесь и горело оконце. Метрах в трёх от земли. Под ним Яр, приглядевшись, различил дверь. Не старинную, а простую, как в комнате обычной квартиры. Яр не колебался. Нащупал ручку и потянул.

Он увидел…

А что он увидел? Ничего особенного. Пустую комнату с цементным полом и грязными исцарапанными стенами. Под потолком горела мутная лампочка. У стены валялись разломанные ящики и бочонок. Вот и всё.

Яр ощутил, как возвращается к нему прежняя тоска. Он беспомощно и всё же с остатками надежды осмотрелся. За грудой ящиков была, кажется, ещё дверь. Он торопливо шагнул туда. Правильно, дверь. Даже две. Грязные, в чешуе облупившейся краски… А это что? Что это?!

В узком простенке, зацепившись лапкой за ржавый крюк, висел бормотунчик.

Конечно, это был другой бормотунчик. Не из платка, а из полинялой трикотажной тряпицы (скорее всего, из обрывка мальчишечьей майки). И лицо его нарисовано не сажей, а мелом. Но выражение улыбчивой рожицы было таким знакомым…

Яр замер. Он понимал, что бормотунчиков умеют делать многие мальчишки на Планете и что этот, забытый и разрядившийся, висит здесь в запустении с давних времён. И всё-таки…

Бормотунчик вдруг шевельнулся. Уцепился за крюк второй ручкой, покачался. Спросил голосом капризной куклы:

– Ты зачем пришёл? Слушать? Хочешь правдивую, красивую, прекрасную сказку про ветерков?

– Кто тебя сделал? – шёпотом спросил Яр.

Бормотунчик нервно дёрнулся:

– Ты спрашиваешь? Это вопрос? Я могу ответить лишь на один вопрос! Потом кристаллы разрядятся.

– Нет-нет, – испуганно сказал Яр.– Не отвечай. Я задам другой вопрос.

– Поскор-рей,– недовольно потребовал бормотунчик.

Яр знал, о чём спросить: "Скажи, как вернуться на крейсер". Надо вернуться. Здесь нечего делать. Некого ждать, не на что надеяться. А очнувшись у пульта, Яр сможет вспомнить Планету и ребят как сон. Светлый и страшный. Он убедит себя, что это т о л ь к о с о н. Ничем другим это и не может быть.

И жёлтая тоска больше не тронет Яра.

"Тронет, – сказал вечный спорщик, который сидит внутри каждого из нас. – Потому что не сон это. И от себя не убежишь".

"Но что мне делать здесь?"

"А что делать т а м?"

Яр, понурившись, рассматривал замызганный цементный пол.

"Тебя позвали с ю д а", – настойчиво толкнулась мысль.

"Но тех, кто позвал, теперь нет!"

"Зато есть надежда…"

"Какая?" – горько усмехнулся Яр. Он удивлялся, что эта надежда – слабенькая, беспомощно-детская – нет-нет да и шевелилась в нём. Будто может произойти неожиданное. Такое, что ослабит беду и как-то утешит Яра.

Что могло ослабить, как утешить? И на кой чёрт утешение?

Был нарушен какой-то закон, детство не повторяется, поэтому всё кончилось так страшно…

– Ты скоро? – нетерпеливо дёрнулся бормотунчик.

– Сейчас, сейчас, – прошептал Яр.

А что "сейчас"?

И он беспомощно проговорил:

– Ну скажи, что мне делать?..

Бормотупчик закачался. Хихикнул.

– Ты хитрый. Ты решил задать сто вопросов в одном… Хо-ро-шо!.. Хочешь вернуться – иди в правую дверь. Хочешь чего-то другого – иди в левую…

– Чего другою? – вырвалось у Яра.

– А того, что…– Бормотунчик вдруг пискнул и беспомощно повис. Успел выдавить угасающим голоском: – Дурак ты…

– Прости, я не хотел,– с испугом сказал Яр.

Бормогунчик висел тряпичным кульком.

"Прости", – ещё раз подумал Яр.

Перед ним были две двери. Боясь раздумывать, Яр ухватился за ручку левой.

Рванул.

За дверью была почти такая же комната. Лишь поменьше и почище. На дощатом столе валялся на боку большой продырявленный барабан и горела, оплывая, очень толстая свеча.

В углу на драном тюфяке спал Игнатик.

Белый домик стоял на мысу, над спокойным зеленоватым заливом. Каменный, широко застеклённый, с плоской крышей и решётчатой башенкой маяка. В домике находилась диспетчерская служба порта.

Порт был крошечный. Его деревянные причалы прятались в бухточке за мысом. Большие суда к ним не совались. Торчал здесь голубой катер береговой охраны, да отстаивались днём крутобокие мотоботы рыбачьих артелей. Перед закатом они уходили на ночной лов. Диспетчерская главным образом и работала для промысловых экипажей.

К домику примыкал неказистый павильон с пышной чёрно-золотой вывеской:

Бар

У НЕПТУНА ЗА ПАЗУХОЙ

Здесь был постоянный приют не занятых ловом рыбаков и свободных от дежурства диспетчеров.

Яр зашёл к "Нептуну", когда солнце уже катилось к морю и делалось оранжевым.

Бармен Чёрный Яков, маленький, похожий на подростка, но с морщинистым личиком, обрадовался:

– Яр! Давно не заходил! Кружечку, а?

– Табаку, Яков. Пачку "Субмарины".

– Пачку "Субмарины" и кружечку. А?

– Мне через час на вахту.

– Кружечка холодного "Бомбардира" перед вахтой – самое дело, – уверенно сказал Яков.

Яр засмеялся:

– Ну, давай.

Кружка была из мятой тонкой жести, пиво сквозь неё холодило ладони. Яр оглянулся. У больших бочек, заменявших столы, было почти пусто. "Вот и хорошо", – с облегчением подумал Яр. Но тут же его окликнули:

– Эй, Яр! К нам иди…

У окна с частым переплётом "ошвартовались" двое: болтливый маячный мастер с длинным прозвищем Пауль Верхняя Душа и механик с мотобота "Креветка" Захар Лира. Захар был молодой, слегка ленивый, с широким бабьим лицом. В отличие от многих, нелюбопытный. У него в доме Яр снимал для себя комнатку.

Разговаривать не хотелось, но обычай требовал: зовут – подходи. Нарушать поселковые обычаи Яр остерегался.

Пауль Верхняя Душа суетливо подвинул ящик из-под консервов.

– Ты садись, садись, Яр, садись с нами. А то, гляжу, всё один да один. Сумрачный что-то. Служба, что ли, не ладится?

– Служба нехитрая, – обронил Яр и спрятал за кружкой лицо.

– А чего же тогда? А?

– Не копай ты чужую душу, Пауль, – с зевком сказал Захар. – Мало ли что у человека. Мы вот в одном доме живём, я и то не копаю.

– А чего и не копнуть? – не согласился Пауль. – Иногда копнёшь, а человек выскажется, и бывает ему облегчение…