«Вы и здесь угадали, — с грустью ответила Анна Сергеевна, — мне действительно будет плохо без Марины; но почему Вам не приходит в голову, что это не я пожелала, как Вы выразились, от нее отказаться, а наоборот, она сама решила уйти от меня?»

«О, простите, — сказала я смущенно, — я чувствую, что едва ли не обидела Вас… Вероятно, такова инерция мышления. Просто я помню, что раньше домработницу действительно было трудно найти, и за хороших домработниц держались хозяева; теперь же все наоборот — трудно найти работу… и, если с обеих сторон нет каких-нибудь особенных требований… а оплата соответствует объему труда…»

«Не беспокойтесь, — мягким тоном сказала моя собеседница, — я на Вас не в обиде; видно, я должна разъяснить Вам возникшие отношения так, как сама их понимаю. В своей работе на дому Марина видит не только способ заработать деньги, но и возможность быть полезной людям, которые нуждаются в ее… даже не труде, а скорее помощи или, если хотите, участии. По причинам, обсуждать которые я полагала бы неэтичным, она не может или не желает завести собственную семью; но у нее есть потребность ощутить семейный уют, пусть вначале чужой, который, однако, делается для нее своим, если она видит, что без нее обойтись трудно. Когда-то давно, в пору моего детства, домработницы зачастую становились для хозяев более близкими, чем иные члены семьи… К несчастью, сегодняшняя обстановка в нашей семье сильно отличается от той, в которой у нас появилась Марина. Тогда, то есть год назад, жена моего сына — а мы живем вместе с его семьей — была на последнем месяце беременности; и в то же самое время мой муж слег с тяжелой болезнью. Я не могла позволить себе бросить работу за год до пенсии. Мы были натурально в отчаянии. И тут Бог послал нам Марину. Для всех нас это был трудный год…»

Ана помолчала, закурила еще одну.

— А дальше? — спросила Вероника.

— Дальше она заплакала, — хмуро сказала Ана. — Я растерялась, стала ее утешать. В последующем разговоре выяснилось, что муж ее два месяца назад умер. Невестка отняла ребенка от груди и занялась хозяйством. Наконец, сама она, моя тезка, оформила себе пенсию. На следующий же день, по ее словам, Марина заявила, что уходит.

— Это согласуется с ее учением о миссии Марины, — заметила Вероника. — Три бабы в одной кухне, явный перебор.

— Положим, не только это, — сказала Ана. — Муж имел какой-то доход. Муж умер — дохода не стало, а домработнице-то надо платить. Сын, видно, не слишком богат, если квартиру не разменяли… Вдобавок еще непонятно, какие отношения были у Марины с той невесткой. Сдается мне, не самые лучшие.

— Ну ясно… Молодая и привлекательная…

— Возможно, — уклончиво сказала Ана, — и к тому же человек свекрови… Не завидую я этой Анне Сергеевне.

— Постой, что значит «возможно»? — насторожилась Вероника. — Ты сказала, ты ее взяла?

— Взяла, да…

— Так что ж — было так трудно определить, привлекательна она или нет?

Ана слабо улыбнулась.

— Представь себе. Она и в самом деле какая-то другая. Она… как бы это сказать… миловидна, да. Но насчет привлекательности… — Ана пожала плечами. — В общем, будь я мужиком, я бы на нее не клюнула.

— Ох, Зайка, — неодобрительно покачала головой Вероника, — не было у бабы забот… На кого она хоть похожа?

Ана задумалась.

— Блондинка, очень светлая, с зелеными глазами… Высокая… Нет, не то, — досадливо перебила она себя, — этак я тебя только с толку собью… Впрочем… помнишь голливудский фильмец про русалку? Милую такую комедию? Не помню актеров…

— Да… кажется… да, да.

— Она похожа на ту актрису… или русалку…

— Сигаретку будь добра, — пошевелила пальцами Вероника. — Значит, ты взяла эту похожую на русалку Марину и создала себе проблему. Так?

— Дорогая, — сказала Ана, протягивая подруге курительные принадлежности, — ты права и не права одновременно. Я и впрямь создала себе проблему, но эта проблема вовсе не в Марине как таковой. Я же сказала тебе — это психоаналитическая проблема. Не знаю, поймешь ли ты меня… Рассказывать дальше?

— Вообще-то, — поджала губы Вероника, — я считаю себя твоей подругой… или тебя — своей…

— Да, ты права, — решила Ана, — я должна тебе рассказать. Но тогда потребуется еще что-нибудь… например, «шеридан»… и сигарета…

— Третья подряд, — бесстрастно отметила Вероника.

— Хорошо, — кротко вздохнула Ана, — обойдемся… Вадик!

Она сделала заказ. За соседний столик с шумом опустились двое русских бизнесменов, выложили на скатерть джентльменский набор — сигареты, зажигалки, электронную записную книжку, авторучку, журнал, трубку сотового телефона. Вадик принес «шеридан».

— Итак, — сказала Вероника.

— Моя проблема, — сказала Ана, — не в Марине, а во мне самой. Ты же знаешь — у меня с Филом все в порядке. Говоря высоким слогом, я по-настоящему счастлива.

— Проблема в том, что ты счастлива?

— Если хочешь, да; я слишком привыкла быть счастливой и вдруг поняла, насколько уязвима эта позиция. Однако, мы никогда всерьез не обсуждали эту тему — понимаешь ли ты, что такое счастливая женщина? Поговорим о счастье.

В отличие от австралийского города под названием Лейвертон, в существовании Мадрида Филипп никогда не сомневался. Мадрид был столицей; он был реален, как испанский язык; более того, он был Real, то есть королевский. Он был парадоксально Real, как понял Филипп, когда жарким временем сиесты, в сквере прямо напротив королевского дворца, компания таких же, как в России, цыганок лишила их налично-денежной ценности.

Толедо же обретал свою реальность постепенно.

Рекламка в витрине бюро путешествий.

Кружочек — большой! — на карте автодорог.

Голубой транспарант на шоссе — указатель направлений. Toledo. Еще Toledo. И еще.

Цифры справа — километры до города.

И все меньше и меньше. И вовсе ноль.

Они въехали в город.

Среди изрядного множества новых процедур, долженствующих стать бытовыми традициями в новом жилище Филиппа, одна стояла неким особняком и была мила своей сибаритски-снобистской сущностью, а именно — совершение выбора: душ или джакузи. Это не было похоже на прежний выбор между душем и ванной, определяемый соображениями в основном узко прагматическими — то есть, запасом собственного времени, возможностью занимать единственный в квартире санузел, текущей стабильностью горячего водоснабжения, степенью общей усталости тела, а также конкретной гигиенической потребностью. Нет, не то было теперь. Поскольку и душевая кабинка, и джакузи, сделанные по наивысшим стандартам, призваны были доставлять человеку радость во всех отношениях, начиная со своих сияющих внешних форм, выбор между ними определялся теперь в первую очередь эстетическими запросами момента, в некотором роде капризом, прихотью; так гурман выбирает в хорошем ресторане блюдо, слабо руководствуясь при этом собственно чувством голода. Уже само то, что он, Филипп *ов, ежедневно делает этот сложный и красивый выбор, наполняло его приятными, самодовольными ощущениями. На своей сумасшедшей работе ему ежедневно приходилось решать массу разных проблем, в том числе и сложнейших, и даже таких, которые было по силам решить только ему, одному человеку из многомиллионного города; но этот факт, которым он мог бы по праву гордиться, доставлял ему отнюдь не удовольствий, а лишь неврозов перед лицом огромной ответственности. А вот выбор между душем и джакузи, не требующий ни умения, ни заслуг, почему-то был для Филиппа источником гордости, чувства собственного достоинства и покоя.

На сей раз он выбрал душ, как средство мобилизации к предстоящей ему телефонной атаке. Он уже знал за собой это новое качество, новый навык или, может быть, прием — за четверть часа до встречи, до важной беседы кратко обежать мыслью вокруг созданной ими со Вальдом империи… правда, совсем еще маленькой, но все же империи: ему нравилось это надменное слово, и маршальский жезл все яснее прощупывался в захламленной глубине его бывалого жизненного ранца. Итак — объять рачительным, въедливым взглядом любимое детище, прикинуть его нынешний потенциал, нащупать слабинки, разглядеть скрытый резерв, потом — выше: обнаружить его среди многих подобных, увидеть, чем оно лучше других и чем, не дай Бог, уступает — это плохо, но это нужно знать; и, наконец, движение в сторону — к клиенту, партнеру, конкуренту: что мы предложим? чем прельстим? не попадем ли в ловушку? не напустим ли благостных пузырей сверх меры? И дальше: что за люди? чего хотят? что дадут? а что могли бы? И еще: с кем связаны? от кого зависят? и кто зависит от них?