Аудитория сдержанно поаплодировала.

— Уделю пару слов чисто практическим, так сказать, видам предстоящего времяпрепровождения его высочества, — продолжал князь. — В период, потребный для уточнения подходов к водворению высшей власти, его высочество будет постоянно пребывать в расположении Ордена; как вы понимаете, такая установка диктуется в первую очередь соображениями безопасности его особы. Мы постараемся сделать пребывание его высочества приятным, насколько это возможно в наших условиях, и уж во всяком случае полезным, ибо он получит здесь знания и опыт, которые в дальнейшем будут необходимы ему для отправления государственных обязанностей. Для того, чтобы растущий его организм не пострадал от длительного пребывания под землею, мы предусмотрим выходы на поверхность, занятия спортом и прочие надлежащие меры — разумеется, с соответствующими предосторожностями. С определенного времени его высочество начнет совершать приемы; каждый из вас получит возможность быть принятым. По этому поводу все, господа.

Аудитория вновь поаплодировала.

— Теперь же позвольте, — сказал князь, — завершить мою, смею надеяться, не слишком длинную речь. Одна из великих задач, стоявших перед Орденом, выполнена. Сейчас мы можем позволить себе всецело сосредоточиться на очередной важнейшей задаче — на водворении монарха, властелина Российской империи; именно этому теперь будет посвящен наш каждодневный труд. Все вы знаете свое дело; все вы хороши. Более того — с этого дня все вы друзья его высочества, как он соблаговолил объявить; будем же, господа, достойны этой высокой чести. Не стану призывать вас к сплочению рядов, поскольку сегодняшнее собрание ясно показывает, что наши ряды и так сплочены; но призову вас к бдительности, к энергии, к движению; призову все к тем же трудам, а коли придется, то и к жертве — не показной, но полезной. Я кончил, господа.

Князь сел на свое место, и встал человек рядом с ним. Марина узнала этого человека. Именно он восседал в центральном кресле на возвышении, когда она впервые зашла в этот зал. Она не встречала его в подземном департаменте князя.

— Единственной церемонией, одобренной быть совершенной сегодня, является принесение каждым из присутствующих личной присяги на верность его высочеству. При том его высочество получит возможность ближе рассмотреть каждого из нас, а быть может, многих и запомнить с первого же раза. Прошу вас, начиная с левой стороны третьего ранга, подняться сюда по одному и засвидетельствовать свою верность в любых выражениях, приличествующих случаю и идущих от самого сердца.

— Я хочу в круге, — неожиданно сказал царевич.

Человек смешался и вопросительно посмотрел на князя. По рядам пронесся вначале негромкий ропот, а затем благожелательный и тоже негромкий смех.

— Мне очень нравится всё, как вы сделали, — сказал царевич посреди возникшего замешательства, и все шумы моментально умолкли. — Я это запомню. Я вас полюбил. Но там, в круге, голоса звучат громче, чем здесь. Я хочу, чтобы каждый, кто подойдет ко мне, слышал меня громче… — И, немного подумавши, он добавил: — И себя чтобы тоже слышал громче… вместе со мной.

Князь встал, выразительно посмотрел на распорядителя церемонии, склонился перед царевичем и произнес:

— Как будет угодно вашему высочеству. Мы счастливы, что со столь юных лет вы проявляете поистине глубокую мудрость.

Царевич легко встал и, сопровождаемый слегка сконфуженным распорядителем церемонии, двинулся в круг. Он старался идти медленно и величаво, но Марина видела, с каким трудом это ему удалось. Она вспомнила круг. Дай ему волю, подумала она, побежал бы вприпрыжку. Наверно, для него все это выглядело как сказочное приключение; вряд ли он что-либо уже осознал. Подумав такое, она сразу же отругала себя за столь вольные мысли и немедленно их пресекла.

Царевич забрался рукой под мантию и извлек оттуда маленький, очень красивый, сверкающий меч. Началась присяга. Фигуры в голубом подходили к отроку, опускались на колено, произносили свои слова, всякий раз в чем-то новые, и тихо, умиротворенно выходили из зала. Очередь Марины была одной из последних.

Собственно, последней была очередь всего высшего ранга; из первого ряда Марина пошла присягать самая первая. Она очень волновалась. Может быть, как-нибудь потом, думала она, я обрету в отношениях с его высочеством ту же непринужденную легкость, с какой мне довелось провести с ним не менее двух часов… а пока что мне даже труднее, чем всем остальным, так как они видят его царевичем изначально… не то что я… С этими мыслями она подошла к границе круга и преклонила на этой границе колено, как и все ее предшественники.

— Ваше высочество, — сказала она просто, радуясь звуку своего усиленного голоса, — я Мария. Всем телом и всей душою клянусь быть вам верной до гробовой доски. Все.

И она поцеловала благосклонно протянутую руку и ощутила на своем плече легкий удар меча.

— Принимаю твою клятву, Мария, — сказал отрок. — Ты мой друг; я твой друг.

И он незаметно и озорно подмигнул ей, отчего ее сердце возликовало.

— Благодарю вас, ваше высочество, — сказала она, поднялась, опустила глаза и тихонько, опять-таки как ее предшественники, вышла из зала.

Наверху — точнее, в другом зале, значительно большем размерами и расположенном значительно выше — уже был накрыт большущий праздничный стол. Марина с удовольствием заметила, что никто или почти никто из бывших на собрании не ушел. Десятки людей в голубых мантиях вели себя теперь более непринужденно, делились служебными и личными проблемами и громко смеялись, рассказывая друг другу свежие анекдоты. Жаль, что среди офицеров Ордена так мало женщин, подумала Марина. Что ж, утешила себя она, в конце концов это не царский двор; уж там-то позаботимся, чтобы у каждого было по паре. Она подумала, что пора бы записывать дела, назначенные ею на будущее.

И, конечно, обратить внимание его величества на пренебрежение ритуалом. Она не осмелилась сказать князю, как глубоко ее уязвило решение комиссии, возглавляемой им — ведь она была в числе тех, кто настаивал на подробном регламенте церемонии, чем немало удивила князя. «Ты вечно нарушаешь регламент, — сказал тогда князь, — большего нарушителя во всем Ордене не сыскать. И ты хочешь деталировки?» — «Поймите, ваше сиятельство, — отвечала она, — одно дело текущие заботы, а совсем другое — событие, внушенное Духом Живым…» — «Не смей так говорить! Все здесь внушено Духом Живым». — «Ну и что… Ну и подумаешь… А вот в Испании…» Они тогда едва не поругались.

А ведь эти солдафонские принципы, подумалось ей, могут быть очень живучи. Ведь они запросто перекочуют и в двор. Сейчас это — да, единое целое, думала она, глядя на атласное братство, но что будет, когда царская воля расставит все по своим местам? Одни заслуженно встанут рядом с троном; другие, менее достойные, обидятся, права начнут качать… плести интриги… заговоры… Какой ужас! Но это уже не ритуал — это политика… на то князь, на то службы безопасности и все, что уже существует сейчас… Значит, все же они понадобятся. Какой непростой вопрос! Вот, вот где нужно копать в Испании — изучить, уяснить, систематизировать расстановку сил, сложившихся к смерти Jefe… да! нефть нефтью, банки банками… а власть властью; расстановка сил в самом центре — вот где точность решает все! Она вспомнила формулу от 10 августа -5-го года — константы, исчисленные ею до шестого знака после запятой. Вот оно! Вот как надо работать.

И этикет. Без этикета никак нельзя. Как жаль, что я не дворянка, думала она, приближаясь к месту, отведенному для нее, и ласково улыбаясь в ответ на сыпавшиеся с разных сторон комплименты. Что за авторитет будет у меня при дворе? Однако здесь всего сто человек; а дворян из них менее половины. Почему бы его величеству не удостоить звания всех своих друзей… разумеется ограничившись сегодняшним, первейшим кругом… Во всяком случае, за свою особую заслугу перед ним я-то могла бы рассчитывать… Надо бы разузнать — не предлагал ли король Жанне д’Арк дворянства? Легко было Хуану Карлосу! Наследственный двор… наследственная герольдия…