А на моем горизонте появилась — Испания…

Согласно карте, путь к достопримечательностям вел через те самые средневековые ворота старого города, к которым они как бы уже привыкли за обедом…

Воспоминание заело. Он помотал головой, ускоренно прокручивая память; в глазах зарябило, фрагменты слились в сплошной трудноразличимый ряд. Он прикрыл глаза и резко затормозил где попало, остановился совсем, передвинул иглу проигрывателя, включил «play» на первом же случайном эпизоде.

…Оргас — так назывался городок, а гостиница называлась «Хави». Она была просто подарком судьбы, так как в ней, в отличие от всех встреченных ими в тот день гостиниц, действительно оказались комнаты. И вообще она была в своем роде маленьким идеалом. Она стояла прямо возле шоссе, отделенная от него лишь живой изгородью. Она была большей частью одноэтажной, напоминая длинный деревенский дом, а над окнами вдоль фасада тянулся навес, под которым можно было поставить машину.

Старик портье встретил их с улыбкой на лице. Он назвал умеренные цены. Он показал им — на выбор — очень уютные комнаты, отделанные темным деревом, а также обеденную залу, еще и украшенную охотничьими трофеями. Правда, комната на троих, которую они захотели (из соображений экономии и единства семьи они тогда снимали комнаты на троих), так вот комната на троих была всего одна, а третьей кроватью в ней оказалась детская колыбелька. Портье посмотрел на Сашеньку, а потом на колыбельку. Потом опять на Сашеньку и на колыбельку. «Кажется, — озабоченно сказал он, — ваша chica здесь не поместится». — «Похоже на то, — отозвался Филипп. — Возможно, вы правы». — «Понимаете ли, — объяснил портье, — ваша chica большая. А эта кроватка маленькая, да». Филипп не стал возражать. «Но это не проблема, — сказал портье. — Я принесу раскладушку».

Они лежали в этом уютном номере, вяло беседуя перед сном, и в окне картинно белела крыша «ситроена». Филипп был счастлив. Зайка была счастлива, и даже ворчливая chica, похоже, была счастлива. Филипп чувствовал, что они прожили один из самых счастливых дней в своей жизни. И в тот день ему было плевать на гнусные дела, которые ожидали его в Москве. Это потом, думал он; через неделю, даже через одиннадцать дней… в общем, позже. А в тот день Москвы как бы не существовало. Что существовало, так это Оргас. Существовал Толедо: теперь, наконец, он был уверен в этом полностью и бесповоротно.

Мой онанист, я обожаю тебя! Ты еще не давал мне такого подробного описания. Ты раскочегарил меня так, что я кончила четыре раза. Я еще не кончала больше трех от одного твоего письма! Мне вообще трудно много раз подряд — я кончаю бурно и расходую много сил — так я знаешь что сделала? Я открыла твое последнее письмо на следующий день! Это не по правилам, да? Я согрешила? Ты будешь меня ругать? Не ругай меня, пожалуйста! Может, я и согрешила, но зато я сейчас тебя научу одной штуке. Я сама ее придумала!

Я решилась на это сразу же, как только поняла, что четвертый раз подряд мне не кончить, а душа просила еще. Тогда-то я и решила, что завтра займусь этим снова. Я понюхала свой палец — он был еще пахучий, но уже сухой. Он высох, пока я приходила в себя после третьего оргазма. Тогда я вставила палец в мою пизду, которая, к счастью, была еще мокрой. Потом я вынула палец и понюхала его. Потом я вытерла его об экран ноутбука. На экране осталось длинное пятно. Оно быстро высохло, но если посмотреть сбоку, то его было видно вполне отчетливо.

Потом я пошла спать, потому что если бы я стала его нюхать или просто долго на него смотреть, то могла бы возбудиться снова, а это было незачем. Утром я посмотрела на это пятно, но не возбудилась, так как спешила на работу, и вообще я утром не люблю. На работе я вспоминала о пятне — первый раз перед обедом, второй раз сразу после, а потом вспоминала еще много раз — чем позже, тем чаще. Вспотела, башка закружилась, писька пару раз увлажнялась так, что нужно было бежать в туалет — еле удержалась, чтобы там не кончить; в общем, с трудом дотянула до конца рабочего дня. Почему-то мысль об этом пятне возбудила меня даже больше, чем ожидание твоей почты. Ведь ты не обидишься, верно?

Я так торопилась, что села за стол прямо в пальто. Я села и стала нюхать пятно. Конечно, оно пахло значительно слабее, чем накануне, но этот слабый запах возбудил меня, может быть, даже больше ожидаемого. О, змеиный яд… ты прав, милый! Я лизнула пятно — осторожно, с самого краешка. На вкус оно было скорее сладковатым, чем соленым, но, может быть, мне лишь показалось. Я все-таки сильно спешила. Я поцеловала пятно и открыла твое письмо. Пока оно загружалось, я расстегивала костюм, задирала свою юбку и стаскивала трусики. Потом я сделала все как обычно.

Я кончила всего один раз, но зато так, что у меня просто не хватило сил на большее. Я собиралась описать тебе детали, но чувствую, что не могу, потому что снова возбуждаюсь. После твоего анализа правой и левой руки мне просто стыдно, что я, в отличие от тебя, не могу писать и мастурбировать одновременно. Увы! Я пробовала, правда. Я могу описать только самое начало, а потом лишь оперировать, скажем так, историческими фактами. Но беда в том — и это я пишу тебе впервые — что писать после акта у меня тоже не очень-то получается, потому что как только я нахожу нужные слова, сразу же опять начинаю возбуждаться, и так каждый раз, пока я окончательно не

Вот, кончила. Я могу еще и буду еще, только для этого нужно писать о чем-то не настолько эротическом. У тебя это получается классно. Ты вообще эстет. Как ты выглядишь? Не хочешь ли послать мне свое фото? Или хотя бы фото своего члена? (Хотела написать другое слово, ты знаешь какое, но поняла, что стоит мне его употребить, увидеть написанным, как я сразу

Сумасшедший кайф. И всего-то от одного слова, да даже и не написанного, а лишь промысленного. Странно. Когда я вижу его на заборе, мне противно и больше ничего. А тут… Сейчас я еще могу об этом писать, потому что кончила минуту назад — должно пройти какое-то время, пока моя пизда будет опять готова. Чувствую, впрочем, что оно не за горами. Побыстрее — пока могу — напишу пару общих слов. Как ты живешь? Здоров ли ты? Не вздумай ходить без трусов в холодное время! Ты как будто и сам это знаешь, но я уже изучила тебя: начнешь обязательно пробовать и что-нибудь застудишь. Ну, может быть, не застудишь, но на потенции скажется. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Я не могу без тебя. Я так к тебе привыкла. Я хочу пососать твой хуй. Я опять возбуждаюсь. Совсем забыла: расскажи мне о своей жене. Расскажешь? Я беру его в рот. Я сосу его. Расскажи мне, как ты ее трахаешь. Я сосу, сосу его, причмокивая и отрываясь от него только затем, чтобы облизнуться от удовольствия. Расскажи, как вы с ней еб

P.S. Я не согласна с твоими аргументами насчет чата. Точнее, согласна, но только с первым. Эти юнцы противны и глупы, как ругательство на заборе. А вот чат на двоих, мне кажется, был бы прекрасен. О том, как нам отметить нашу годовщину, я еще не думала, некогда было. Я хочу спать, я пошла спать. Я счастлива. Я люблю тебя.

Как виноград в пустыне, Я нашел Израиля; как первую ягоду на смоковнице, в первое время ее, увидел Я отцов ваших, — но они пошли к Ваал-Фегору и предались постыдному, и сами стали мерзкими, как те, которых возлюбили.

Осия, IX, 10

Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива.

И послал Давид разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина.