— Да.

— Извините за беспокойство, — робко сказал дежурный по общежитию, — но похоже, что к вам посетитель.

— Змей, — недовольно сказала она, — у вас на столе лежит список комнат, принимать в которые запрещено. Моя комната там на первом месте.

— Не совсем так, — поправил дежурный, — накануне сверху был вписан еще один номер, правда карандашом, так что ваша комната теперь вторая по списку.

— Карандашом не считается.

— Я забыл добавить, — сказал дежурный, — что после этого он был обведен чернилами. Боюсь, ваша комната все же вторая.

— Ну, пусть так, — сказала она рассерженно, — ну и что; все равно я никого не принимаю, и вам не следовало даже звонить по этому поводу.

— Но посетитель настаивает.

— Дайте ему от ворот поворот, — посоветовала она.

— Это не так-то просто. Он показывает членский билет коллегии адвокатов.

— А его имя случайно не Корней?

— Сейчас посмотрю… Будьте любезны, — услышала она голос дежурного, отдалившийся от трубки, — покажите ваш документик еще раз.

Она услышала в трубке чей-то еще более отдаленный голос. «Но-но, — говорил он, — из моих рук, пожалуйста. Я стреляный воробей, — добавлял, — меня на мякине не проведешь…» Ей показалось, что это голос Корнея. Странный лексикон для Корнея, подумала она; впрочем, если пьян…

— Да, — подтвердил дежурный; — вы угадали.

— Гони его в шею, — сказала Марина.

— Это тоже непросто, — приглушенным голосом сказал дежурный, — он сильнее меня и нетрезв.

— Тогда действуй согласно инструкции.

— Это значит, что я должен вызвать милицию, — сказал дежурный, — но подумайте, удобно ли это? Ведь он говорит, что хорошо вам знаком.

— Нет и нет.

Она услышала напряженный диалог. «Проживающая не желает вас принимать, — говорил дежурный, — если вы не уйдете, я приглашу милицию». — «Что мне милиция, — нагло отвечал Корней, — я и есть самый главный милиционер». — «Вы не милиционер, — говорил дежурный, — я знаю разницу между милиционером и адвокатом…» — «Я внештатник». — «Уходите, пожалуйста, от греха подальше…» — «Дайте мне трубку, я сам с ней поговорю». — «Не положено-с». — «Положенных е--т». — «Что за выражения, — возмутился дежурный, — думаете, если адвокат, вам все позволено?» Трубка упала, послышалась возня. Через какое-то время дежурный поднял трубку и, тяжело дыша и почему-то пришепетывая, сказал:

— Ваш совет гнать его в шею оказался правильным; мне это удалось.

— Вот и хорошо, — похвалила Марина.

Ее слегка взволновала эта попытка вторжения прошлого в ее нынешнюю жизнь. Она уняла это волнение и снова принялась было за анализ данных; но в стекло щелкнул камешек, меткой рукой пущенный со двора, и она, вздрогнув, поняла, что попытка еще будет иметь продолжение.

Она открыла окно и перегнулась через подоконник. Внизу, под тонкой березкой, стоял Корней и, задрав голову, строил ей рожи.

— Эй, — сказал он, — я нашел тебя. Я все знаю.

— Зачем ты пришел? — спросила Марина. — У нас нет никаких общих дел; я занята и не хочу с тобой разговаривать. Уходи.

— Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.

Кровь бросилась ей в голову.

— К тебе? — гневно переспросила она. — К тебе, который предал меня? Который подбил правоохрану на секретное распоряжение? Убийца!

— Все наоборот, я пытался спасти Его! Если бы Его отпустили раньше… это все равно бы произошло…

— Как знать, — горько сказала она.

— Это произошло бы, — убедительным тоном повторил Корней. — Он все время был болен.

— Не смей говорить мне об этом! — вспылила она опять. — Ты все время знал это… ты все мне врал! Все эти якобы подстроенные тобой экспертизы… Ты просто хотел меня удержать; ты обманывал меня так же, как и Семенов. Вы оба одинаково использовали меня, только он для карьеры, а ты — для собственного удовольствия.

— Я люблю тебя.

— А я тебя — нет. Уходи.

— Это несправедливо, — сказал он, — разве нам с тобой было плохо?

Теплый вечерний воздух разносил их голоса далеко вокруг. Все общежитие, не занятое чем-то особенным, притихло и внимательно прислушивалось к их разговору.

— Все прошло, — сказала она.

— Но ты тоже пыталась меня обмануть, — обратился он, видно, к последнему аргументу, — перед тем, как ушла от меня… думаешь, я не знаю, что ты готовила тайный побег?

— Ты следил за мной, — сказала она с отвращением. — Подонок!

— Я оберегал тебя, — сказал он, — тебя и Его, вас обоих. Вам не удалось бы сесть на поезд тем вечером.

Она заплакала.

— Позволь, — попросил Корней, — я поднимусь и осушу твои слезы.

— Зачем, — плача, сказала она, — я не хочу опять в прошлое… Зачем ты пришел? Ты знал, что я не приму тебя… Уходи, прошу. Мы не можем быть вместе.

— Почему?

— Потому что твой Царь слаб. Потому что ты раб своего змея.

— Я сделаю, как ты скажешь! — крикнул Корней. — Я укрощу змея, правда… но я должен сломать тебе целку! Только сделаю это — и сразу же укрощу!

Воздух взорвался свистом и гиканьем.

— Молодой человек, — кричали Корнею из разных окон, — вы пошляк! Как можно? Уходите отсюда немедленно!

— Подруга, — кричали ей с верхних этажей, — пошли его на х--!

— Мариша, — предложил сосед снизу, здоровенный медбрат, — хочешь, я сейчас выйду и покажу ему, где раки зимуют? Только скажи!

— Ты видишь, Корней, — сказала Марина. — Я другая. У меня другая жизнь. У меня много друзей, так что уходи подобру-поздорову.

— Ладно же, — сказал Корней, — я уйду… но я еще вернусь!

— Не надо, — тихо сказала Марина.

Вечер был безнадежно испорчен и потерян для исследований. Одетая, она лежала в темноте и думала про Корнея. Если членский билет коллегии не поддельный, значит, ему удалось вернуться в Москву. Значит, он так и будет теперь доставать ее время от времени.

Но этот мрачный прогноз оправдался лишь раз. Это случилось буквально на следующий же вечер. Вечер был так же тепл и спокоен; она снова анализировала данные, и снова камешек снизу резко щелкнул в стекло.

Марина вздохнула и высунулась.

— Опять ты… Ну зачем?

Он был еще не настолько пьян, как накануне, но зато держал бутылку в руке. Он размахивал этой бутылкой и прихлебывал из нее время от времени.

— Марина… я не все тебе рассказал…

— Что еще? — спросила она с досадой.

— Это касается Ольги — помнишь? Я рассказал тебе, как было у нас с ней. Но у нее были собственные ее рассказы, и весьма неординарные… Два из них глубоко врезались мне в память… вот послушай… это обязательно должно тебя заинтересовать…

— Корней, — попросила она, — уходи… мне это не интересно…

— А по-моему, пусть бы рассказал, — послышался тоненький голосок с верхнего этажа. — Похоже, сегодня он ведет себя гораздо приличнее; отчего его не послушать?

— Это было между моими поездками, связанными все с тем же делом, — начал Корней, вдохновленный нежданой поддержкой. — Я только-только вернулся из очередной такой поездки и намеревался обсудить с Ольгой ее результаты. Человек, к которому я ездил, управлял одним из подпольных Ольгиных производств. Я должен был снабдить его информацией о якобы связи этого производства с крупной организацией ветеранов афганской войны. Нет нужды говорить, что организация эта, злоупотреблявшая правительственными льготами, уже была накануне разгрома; также ясно, что информация была сфабрикована мною и Ольгой и предназначалась для следствия, уже начатого в отношении подпольного производства и его управляющего.

Это была типичная схема моей тогдашней работы. Через проверенные, старые контакты я выходил на следователей по месту размещения Ольгиных производств и предлагал им простейшую сделку. Я выдавал им данные об этих производствах, достаточные, чтобы начать расследование или даже завести уголовное дело. Когда Ольгиного резидента брали за яйца… или, в зависимости от пола, за грудки…

— Только без пошлостей, — раздался голосок с верхнего этажа.

— Извините, — сказал Корней. — Я полагал, что говорю лишь с Мариной; но раз уж вы все равно слушаете, постараюсь учесть и ваши интересы. Будет похоже на серенаду: исполняется для конкретного лица, но доступно для всех окружающих.