Нрав адмирала не смягчился, когда, по прибытии в Ярмут, выяснилось — командующий флотом сэр Хайд Паркер находится не на море, но проживает на берегу в гостинице «Рестлерз армз» с девятнадцатилетней девушкой, недавно женившись на ней вторым браком. Самому сэру Хайду, сыну адмирала, зятю адмирала, отцу мичмана, которому тоже в один прекрасный день предстояло стать адмиралом, стукнуло шестьдесят четыре года. Он ушел в море совсем мальчиком и служил с тех пор на базах в Северной Америке, Вест-Индии, Средиземноморье, на Балтике. Опытный моряк, однако же, не обладал живым воображением и уж совсем не способен был на неожиданные решения. Коллингвуд находил его человеком «спокойным, чрезвычайно тщеславным, весьма надутым и поверхностным в знаниях». Добродушный, шумливый, плотный, краснощекий и очень состоятельный, он походил скорее на фермера-йомена, нежели на морского офицера, и не менее, чем делами вверенного его командованию флота, был озабочен тем, чтобы его веселая толстушка-жена, одна из четырех дочерей сэра Ричарда Онслоу, называемая всеми «взбитым тестом», не скучала на берегу. В настоящий момент все его помыслы поглотила подготовка бала в свою честь.
Естественно, такой человек и его поведение не могли понравиться Нельсону. «Славно, должно быть, лежать в постели с молодой женой, когда твои корабли сечет холодный ветер», — говорил он, ревниво сравнивая прелести быта командующего с тем, как приходится жить ему самому — в разлуке с любимой женщиной, в его отсутствие наверняка ставшей предметом внимания других мужчин, особенно принца Уэльского, чьи коварные замыслы никак не давали ему покоя, всячески подогревая жгучую ревность. «Места себе нынче не нахожу, — изливается он в письмах Эмме. — Раньше такого не было. О голова моя, бедная голова! Нет, нет, надо лечь и попытаться успокоиться во что бы то ни стало… Покойной ночи, я скорее мертв, чем жив, но все равно — весь твой до самой могилы… О Боже, Боже… Ты — НА ПРОДАЖУ… Право, у меня кровь закипает…»
Как бы беспокойно, однако, не проходили ночи, с рассветом Нельсон, по воспоминаниям подполковника Стюарта, был на ногах. В шесть ему подавали завтрак — уже поздно, по его мнению. Однажды, в восемь утра Нельсон, в сопровождении Стюарта, появился в вестибюле гостиницы и велел доложить о себе адмиралу. Сэр Хайд спустился, наскоро переговорил с подчиненным и, не отдав никаких распоряжений, вернулся в постель.
Терпение Нельсона иссякло. Он незамедлительно написал Томасу Тру бриджу, сделавшемуся при новом первом лорде, графе Сен-Винсене, одним из лордов адмиралтейства, требуя инструкций, «не позволяющих валяться в кровати до одиннадцати часов». Письмо возымело действие, Сен-Винсен направил Паркеру резкое послание:
«До меня донеслись слухи, будто Вы собираетесь задержаться в Ярмуте, занимаясь какими-то пустяками (имеется в виду готовящийся бал). Не знаю уж, о чем идет речь, да и выяснять не хочу, в надежде, что все это действительно только слухи… Тем не менее я направил Вам как своему личному другу письмо, смысл которого сводится к следующему: дальнейшая задержка с отплытием нанесет непоправимый ущерб Вашей репутации».
Подстегнутый этими словами, влюбленный муж хоть и неохотно, но отослал домой «взбитое тесто» и поспешил на борт флагмана «Лондон», чем весьма порадовал Нельсона, выразившего свое удовлетворение тем, что на бал «наплевали», а «офицеры, вместо танцев с юными красотками, вышли в море». И тем не менее до сих пор, сетовал он, до конца не ясно, какая же задача поставлена перед флотом. «Торжественно заявляю — мне так и не известно, иду я в Балтику или нет, — пишет Нельсон Александру Дэвнсону, — и это еще не самое плохое. Сэр Хайд ходит мрачнее тучи. Стюарт утверждает, всем бросается в глаза, как он со мной обращается. Ему вторит Диксон — сегодня он заходил ко мне только затем, чтобы сказать, как флот буквально скандализован тем небрежением, какое он ко мне проявляет. Уничтожьте мое письмо… Это позволит Вам утверждать, будто сведения получены из другого источника».
Разумеется, Нельсон знал из газет о существовании так называемого Вооруженного нейтралитета Севера, созданного по инициативе известного почитателя Наполеона, полоумного русского царя, союза государств, куда входили Россия, Швеция, Пруссия и Дания (вместе с Норвегией, бывшей тогда ее частью). Эти страны, не желающие долее терпеть положение, когда английские корабли останавливают и обыскивают их торговые суда, а порой и вовсе захватывают груз, предназначенный для Франции, — объединили свои усилия, намереваясь прорвать блокаду Франции со стороны Англии. Но Нельсон не знал, что сэр Хайд Паркер получил приказ направиться в Данию и во что бы то ни стало — действуя либо силой, либо путем «дружеского убеждения» — уговорить датчан выйти из Вооруженного нейтралитета Севера и только потом атаковать русский флот. А сэр Хайд не торопился обсуждать приказ с ближайшим помощником, опасаясь со стороны последнего каких-нибудь безрассудных действий, могущих привести к катастрофе. Главное, считал сэр Хайд, — осторожность. Да, в его распоряжении имеется сильный флот — пятнадцать военных кораблей и еще три на подходе. Но страны Северной Европы могут собрать против него куда большее количество, пусть даже все говорят, будто их суда гораздо хуже вооружены и команда на них поменьше. Ко всему прочему, один из направлявшихся в распоряжение сэра Паркера кораблей сел невдалеке от Норфолка на мель и под мощными ударами волн затонул почти со всем экипажем.
В попытке — как впоследствии выяснилось, успешной — завоевать большее доверие командующего Нельсон, по свидетельству служившего на «Святом Георгии» лейтенанта Уильяма Леймена, послал на «Лондон» отличного палтуса, выловленного по его приказанию одним из офицеров корабля. Нельсон с удовольствием осмотрел добычу и распорядился: «Отправьте это сэру Хайду». Отмахнувшись от чьих-то предостережений, что, мол, рискованно посылать шлюпку в такую погоду и при таком волнении, да еще и в темное время, его светлость с нажимом добавил: «Я знаю, Чиф любит поесть: палтус ему придется по вкусу».
Сэр Хайд, действительно известный гурман, не замедлил с ответом — Нельсона пригласили на ближайшее совещание. «Теперь, когда стало окончательно ясно, что предстоят сражения, послали и за мной, — сообщает Нельсон леди Гамильтон. — Пока играли в бумажные кораблики, я оставался в тени. Надеюсь, завтра наступит день, которым Англия сможет гордиться».
На самом же деле, поднявшись на борт «Лондона», Нельсон убедился, что ничего еще «окончательно не ясно». Среди участников совещания находился Николас Ванситтарт — молодой адвокат, депутат парламента от Гастингса, в будущем канцлер казначейства. Первоначально именно ему поручили довести до датского двора позицию Англии и заставить датчан выйти из Вооруженного нейтралитета. Миссия эта, сообщил он, окончилась неудачей. Собственно, это Нельсон с надеждой и предвидел. Датчане были готовы силой защищать свое законное право на торговлю и уже вовсю укрепляли оборонительные сооружения Копенгагена и Эльсинора. Получив такие новости, сэр Хайд еще больше насторожился. С его точки зрения, самым мудрым решением было бы оставаться в проливе Каттегат и отсюда блокировать морские пути в Балтику. Тот самый офицер, доставивший подарок Нельсона со «Святого Георгия» на «Лондон», отмечает — «вид у всех присутствующих оставался весьма мрачным».
Нельсон же так и вообще кипел от ярости. «Ненавижу героев бумаги и пера, — пишет он леди Гамильтон. — Британский флот — вот лучший переговорщик в Европе… Замыслы твоего Нельсона смелы и решительны — и очень масштабны».
Призывая к немедленным действиям, Нельсон, однако же, внешне сохранял невозмутимость. Вернувшись к себе на корабль, он написал вполне сдержанное, при всей своей прямоте, письмо командующему, где обосновывал свою позицию.
«Чем больше я размышляю, тем сильнее укрепляюсь во мнении, что мы должны атаковать противника незамедлительно, не теряя ни минуты. С каждым днем, с каждым часом враг будет становиться сильнее и сильнее, и такого удачного момента, как сейчас, может и не быть… Вам выпала честь, которая никогда еще не выпадала на долю английского офицера. От Вашего решения зависит, упадет ли наша страна в глазах всей Европы или высоко, как никогда, поднимет голову.
