Рассматривая дело другого заключенного, также приговоренного к смерти, — матроса, в пьяном виде ударившего офицера, — Нельсон писал: «Приказываю приготовить все необходимое для казни Джона Джолли по приговору военного трибунала. Но когда все процедуры, за вычетом самой последней, будут осуществлены, вы объясните заключенному — у меня есть основания надеяться на большую благотворность помилования, нежели смертная казнь, для поддержания воинской дисциплины».
Таким образом, Джону Джолли сохранили жизнь. А Доменико Чирилло препроводили в тюрьму Кокодрилло, а оттуда на виселицу.
Одна из жертв мести Бурбонов восстала к свету при самых жутких обстоятельствах. Однажды на рассвете какой-то рыбак сообщил, будто князь Карачьоло поднялся со дна моря и направляется в Неаполь. Мичмана Парсонса разбудили и велели немедленно идти к королю, уже находившемуся на палубе в состоянии полного оцепенения.
«Я помчался наверх, — пишет ПарсОнс, — и увидел, как Его Величество напряженно вглядывается куда-то в даль. Внезапно он побледнел, выронил из рук подзорную трубу и вскрикнул от ужаса. Я инстинктивно посмотрел в ту же сторону — в тот самый момент, впереди, из-под левого борта, всплыло тело несчастного князя. Лицо у него распухло и сделалось совершенно белым от долгого пребывания в воде, глаза вылезли из орбит еще на виселице».
Труп, под тяжестью цепей на ногах, находился частично под водой и слепо плыл к берегу. «Наверх вызвали всех находившихся на борту священнослужителей — а было их немало, — продолжает Парсонс, — и кто-то, явно более находчивый, чем сам король, сказал Его Величеству, будто несчастный адмирал не может упокоиться без его прощения и, желая вымолить его, поднялся наверх». Помимо того, добавил священник, Карачьоло восстал со дна, требуя погребения по христианскому обряду. «Ну так и похороните его как положено», — отворачиваясь, бросил король. Правда, потом он сам посмеялся над своими страхами.
«Разбуженный поднявшейся суетой, — пишет Парсонс, — Нельсон распорядился спустить шлюпку и доставить труп на берег». Приказание выполнили. Тело поспешно закопали в песок, а затем перенесли в церковь Санта-Мария-делла-Грациа-а-Катена, где матросы и местные рыбаки «со слезами на глазах предали его земле».
Возвращаясь на борт «Молниеносного» в шлюпке, доставившей на берег тело Карачьоло, боцман взял с собой ядра, привязанные к его ногам после казни. «К веревке, которой они крепились, прилипли кусочки кожи. Капитан Харли взвесил ядра, и выяснилось, что труп поднялся на поверхность, преодолев сопротивление 250 фунтов груза». Отталкивающее зрелище, заключает Парсонс, «не уменьшило нашего интереса к продовольственным запасам, хранящимся в королевских погребах, а также к вечернему оперному представлению».
В дни, когда отмечалась годовщина сражения в заливе Абукир, такого рода представления особенно участились. Нельсон подробно рассказывал о них в переписке с женой. До этого его письма были нечастыми и лаконичными. «Не думай, будто я могу писать тебе так же подробно, как прежде, — говорилось в давнем уже, апрельском, письме. — По правде говоря, у меня столько времени отнимает официальная переписка, что на частную времени практически не остается. Боюсь, так будет и впредь». Тем не менее, словно спохватившись, как бы Фанни не подумала, что теперь ее мужа чествуют меньше, чем в былые времена, он посылает ей письмо, где во всех подробностях описывает празднования, пришедшиеся на 1 августа.
«Король пригласил меня на ужин, и когда Его Величество поднял тост за мое здоровье, раздался салют из двадцати одного орудия, со всех судов военного флота Его Сицилийского Величества и из всех замков. Вечером состоялись иллюминация и театрализованное представление. Например, большую шлюпку декорировали под римскую галеру: на веслах закреплены фонари, а в центре воздвигли ростральную колонну с моим именем. Над кормой парили два ангела с моими изображениями в руках… А всего галеру освещали две тысячи разноцветных фонариков. Играл оркестр, составленный из лучших неаполитанских музыкантов и исполнителей. Песни по большей части посвящались мне. Сначала, говорится в одной из них, нам приходилось очень плохо, «но пришел Нельсон, непобедимый Нельсон, и спас нас, и вернул нам радость». Наверное, я покажусь тебе чрезмерно тщеславным, но нет, нет, поверь, я далек от этого».
Меж тем в тюрьмах продолжались пытки, а на городской площади — казни. Как передает Томас Трубридж, в один из августовских дней должны были, вместе с другими приговоренными к смерти, повесить людей высокого звания — князей, герцогов, графинь. Он выражал надежду на скорое окончание судов; по крайней мере в таком широком масштабе, и на объявление амнистии». Однако месяц проходил за месяцем, а виселицы все не разбирали. Безветренными ночами на судах было хорошо слышно все происходящее на Пьяцца-дель-Меркато. Когда полякрам с французами, уцелевшими во время осады замка Сан'Элмо, наконец разрешили отплыть в Тулон, из неаполитанцев, погрузившихся в них изначально, уцелела лишь треть. По подсчетам сэра Уильяма Гамильтона, в тюрьмах Неаполя остались томиться более восьми тысяч заключенных — «якобинцев и бунтовщиков». А кое-кого, включая глав двух самых известных неаполитанских семейств, заключили в подземные казематы на острове Маритимо близ западного побережья Сицилии, где они находились в таких условиях, что, по словам того же Гамильтона, уж лучше смерть.
В том же самом письме, где содержится описание торжеств в его честь, Нельсон сообщает жене об отбытии с королем в Палермо.
И действительно, на следующий же день он отплыл из Неаполя — вопреки указаниям лорда Кейта, сменившего лорда Сен-Винсена на посту командующего Средиземноморским флотом. Считая, что над Миноркой нависла угроза со стороны французов, Кейт еще раньше потребовал от Нельсона сократить количество кораблей в Неаполе до минимума, а высвободившиеся силы направить в его распоряжение. Нельсон данное требование, как, впрочем, и вскоре последовавший новый приказ, игнорировал. «Лучше, — писал он, — сохранить Неаполитанское королевство и рискнуть Миноркой, чем сохранить Минорку и рискнуть королевством». Он не выделит ни одного судна. Третий приказ, сформулированный в самых категорических тонах, ясно давал понять — дальнейшего неповиновения никто не потерпит. Как и ранее, Нельсону предписывалось без промедления направить все или хотя бы большую часть находящихся под Неаполем кораблей на воссоединение с основными силами флота. Хоть и с великой неохотой, но он повиновался, поручив Джону Дакворту доставить Кейту отряд из трех военных судов и корвета. При этом он, Нельсон, по-прежнему считает, что здесь они гораздо нужнее. Точно так же он продолжает настаивать на решительной поддержке короля Фердинанда, пусть и не являющегося образцом добродетели и интеллекта как законного монарха, и на беспощадном истреблении всех тех, кто поднялся против него: иначе неизбежно повторение ужасных событий, происшедших во Франции. Получив от Фердинанда предложение принять в награду за услуги, оказанные королевству, какой-нибудь сицилийский титул, Нельсон посчитал возможным принять его, даже не заручившись согласием собственного монарха (последовавшим лишь в 1801 году). «Щедрость Вашего Величества потрясла меня, — писал он королю. — Я даже затрудняюсь найти должные слова признательности. Мне остается лишь заверить, что милость Всевышнего, дарованная Вашей священной особе и особе королевы и всей королевской семье, и Его попечение, дабы даровал Он вашему королевству мир и процветание, всегда будут в страстных молитвах преданного слуги Вашего Величества Бронте Нельсона».
Адмирал получил герцогский титул, сопровождавшийся подношением принадлежавшего некогда Людовику XIV меча с эфесом в бриллиантах. Горацио Нельсон стал герцогом Бронте. Имя происходило от названия городка на западном склоне Этны в провинции Катанья — ныне сельскохозяйственного центра, известного главным образом выращиванием фисташек. Резиденция герцога — Кастелло-ди-Маньяче, а земли изначально принадлежали одноименному монастырю[29]. Плодородными эти 30 тысяч акров назвать нельзя: их сплошь покрывали следы давних извержений вулкана. А развалившийся castello — помещение явно нежилое. Правда, неподалеку стоял дом поменьше, в нем жить можно, хотя название звучало не слишком привлекательно — La Fragila — Хрупкий. Тем не менее Нельсона заверили, что арендная плата и другие доходы с поместья принесут ему примерно 3 тысячи фунтов в год. Со своей обычной щедростью он немедленно известил отца, что в «знак признательности Лучшему из Родителей» его «Преданнейший Сын» готов отныне выплачивать 500 фунтов в год, а далее на ту же сумму, эквивалентную нынешним 30 тысячам, могут рассчитывать его «ближайшие родичи». Он бы предложил больше, но не хочет брать деньги с короля и королевы за оказанные им на борту «Молниеносного» услуги, хотя до сих пор не уверен, возместит ли ему адмиралтейство эти расходы. К тому же сумму, вырученную за первые год-два, ему хотелось бы потратить. на реставрацию поместья. Именно из этих соображений он назначил своим управляющим Джона Грейфера, бывшего смотрителя Английского сада в Неаполе. Как явствует из письма к жене, Нельсон жаждал превратить это место «в лучший уголок Европы». «Я велел построить здесь английский фермерский дом, — продолжал он. — Надеюсь, настанет время, когда вся Сицилия благословит тот день, когда я ступил на эту землю».
