«При виде противника всех, кажется, охватила неимоверная радость, — пишет Эдвард Берри, — а больше всех воодушевился сам адмирал».
Нельсон поднялся со стула. «Не пройдет и суток, — заявил он, обращаясь к офицерам, разделявшим с ним трапезу, — как я окажусь либо среди пэров, либо в усыпальнице Вестминстерского аббатства».
Адмиралу Брюэсу оставалось лишь надеяться — Нельсон, наверняка не имевший надежной лоции здешней акватории, не рискнет начать боевые действия в темное время суток. Ведь многие из моряков Брюэса находились на берегу, заготавливая провизию, роя колодцы и наполняя пресной водой бочки либо охраняя тех, кто этим занят, от налетов бедуинов. Будь у него побольше провизии, адмирал смог бы последовать совету Бонапарта и укрыться в Корфу. В настоящий момент на борту адмиральского флагмана «Восток», гигантского судна, вооруженного ста двадцатью пушками, имелись склады с вооружением, а также, по слухам, золотые слитки и драгоценные камни на сумму примерно 600 тысяч фунтов, награбленные Бонапартом в Риме и Швейцарии, и, наконец, сокровища рыцарей ордена Святого Иоанна Иерусалимского, хранившиеся на Мальте. Пока английские корабли приблизятся к французам на достаточное для атаки расстояние, наступит вечер, и Брюэс рассчитывал ускользнуть под покровом тьмы или хотя бы подойти поближе к берегу и подобрать своих людей, ибо в противном случае его команде придется противостоять противнику, обладающему заметным превосходством в живой силе.
Но Нельсон, естественно, не видел никаких оснований тянуть с началом боя. Едва французские корабли оказались в поле зрения англичан, Нельсон, по словам Берри, «впился в них глазами моряка, готового к атаке». Как явствует из собственного его рассказа, переданного много лет спустя приятелем, Нельсон даже оторваться от иллюминатора не мог, хотя у него «страшно болели зубы». «В какой-то момент, — продолжает он, — я услышал, как рядом со мной разговаривают два матроса. Один из них сказал: «Эй, Джек, видишь этих сукиных сынов? И знаешь, что я тебе скажу, Джек? Если мы не надерем им задницу, они надерут задницу нам». Я знал своих людей и скомандовал наступление». Как справедливо предположил Брюэс, лоцией, способной помочь благополучно избежать предательских мелей и рифов залива Абукир, Нельсон не располагал. Капитан Хэллоуэлл, командир «Быстроходного», переслал ему рисованную карту, обнаруженную на захваченном в плен французском корабле, но в ней явно не хватало подробностей, и в общем-то толка от нее было немногим больше, чем от английской карты, имевшейся в распоряжении другого капитана — Сэмюэла Худа. У Томаса Фоли, командира «Голиафа», имелась более подробная карта из недавно опубликованного французского атласа, но и на нее нельзя было полностью положиться. Короче, желая осуществить свой план, ударить сначала по передовым кораблям и центру французов, а уж потом заняться арьергардом, Нельсону пришлось рассчитывать прежде всего на самих моряков, замеряющих глубину лотом.
Сражение получилось тяжелым. В ходе его один из английских кораблей, «Каллоден», под командой Трубриджа, подойдя слишком близко к берегу, сел на мель и, прикованный к ней, оказался под огнем береговой артиллерии противника. И все же Нельсон пошел на риск, в расчете на то, что, во-первых, французам не хватит артиллеристов, во-вторых, береговые батареи не нанесут непоправимого ущерба и, наконец, моряки британских судов, обстреливая оказавшиеся между ними корабли противника, не попадут друг в друга.
Нельсон, приветствуя «Рьяного», проходящего в непосредственной близости от носа флагманского судна, осведомился у Худа, сможет ли тот проскользнуть между «Воинственным», замыкавшим строй французских кораблей, и отмелями по правому борту. Худ ответил, что лоции у него нет, но лот показывает одиннадцать морских саженей, и, если адмирал окажет ему честь и разрешит первым начать сражение, он, разумеется, выполнит приказ. «С Богом, — откликнулся Нельсон, размахивая в воздухе шляпой. — Желаю удачи». Худ в ответ сорвал с головы собственную треуголку, но внезапный порыв ветра вырвал ее у него из рук и унес в море. «Пусть ее, Уэбли, — повернулся он к своему первому лейтенанту. — Это к удаче. Право руля и полный вперед!»
Однако честь возглавить английский строй выпала все же не Худу — «Рьяного», зарываясь носом в воду, обходил «Голиаф» капитана Фоли. «Не пойдет! — сказал Худ лейтенанту Уэбли, но тут же добавил: — Ладно, быть по сему. Фоли отличный малый и храбрый моряк. Приспустите паруса и дайте ему пройти». Так «Голиаф» вырвался вперед, выходя на «Воинственного», оставленного Худом на его долю. Путь ему попытался преградить французский фрегат «Серьезный». «Потопить подлеца!» — лаконично скомандовал Фоли, занимая позицию во главе боевого строя английских кораблей. «Серьезного» благополучно потопили. У «Воинственного» разнесли в щепы мачты огнем с «Рьяного» и «Тезея» под командой Ральфа Миллера. С гигантом флагманом «Восток» ввязались в бой «Беллерофон» капитана Дарби и «Леандр» капитана Томпсона. Темную летнюю ночь ярко освещали бесконечные вспышки орудий.
Нельсон, оставаясь на борту «Передового», едва успел склониться над картой, полученной от Хэллоуэлла, как вдруг пошатнулся и, обливаясь кровью, упал на палубу. «Я убит, — с трудом проговорил он на ухо опустившемуся рядом с ним на колени Берри. — Поцелуйте от меня на прощанье жену».
Осколок ядра попал Нельсону в лоб над правым глазом, стесав кожу до кости. Когда Нельсона перенесли по лестнице на кокпит, где в воздухе, густо пропитанном потом и дымом, при свете раскачивающихся фонарей — точь-в-точь как год назад в Санта-Крусе — врачи с помощниками резали, зашивали, накладывали повязки, — обнаружилось, что рана адмирала не так опасна, как показалось на первый взгляд. Нельсон отверг немедленную, вперед других раненых, собравшихся на кокпите, врачебную помощь. «Не говорите врачам обо мне, — велел он Берри. — Я дождусь своей очереди». Берри оставил его и помчался наверх — следовало отправить абордажную команду на выведенный из строя французский корабль «Спартанец». Вернувшись на кокпит, где Нельсону уже обработали рану, он передал ему шпагу французского капитана и сообщил также о захвате еще двух вражеских кораблей. Три корабля как минимум, включая флагман, полностью вывели из строя. «Похоже, сэр, — бодро заключил Берри, — мы уже можем считать себя победителями».
Хоть свежезашитая рана и причиняла ему изрядную боль, Нельсон, едва его перенесли из кокпита в кают-компанию, где все же было потише, принялся обдумывать текст донесения в Лондон. Он послал за секретарем, собираясь тут же начать диктовать. Но когда тот явился, сразу стало ясно — полученная адмиралом рана, хоть и легкая, привела секретаря в состояние фактически невменяемое. Работать он явно не мог. Бледный, с перевязанным лбом, не находя себе места от нетерпения, Нельсон не желал мириться с таким проявлением слабости: он отослал секретаря из кают-компании, а вскоре освободил его и от должности, переведя казначеем на «Франклин». Пока же для выполнения его обязанностей послали за корабельным капелланом, мистером Комином, но тот куда-то запропастился, и Нельсон собственноручно принялся набрасывать донесение.
Он все еще был поглощен этим занятием, когда примерно в четверть десятого в кают-компании появился Берри и объявил, что вражеский флагман горит. Нельсон сразу же отложил перо и потребовал перенести его на палубу. Полыхающий «Восток» являл собой ужасное зрелище. Оставшиеся храбрецы все еще продолжали стрелять с нижней палубы, но поверх их голов языки пламени уже лизали цистерны с олифой и краской, брошенные здесь, когда малярные работы на судне прервало появление британского флота. Спасаясь от огня, матросы прыгали в воду. И хотя был отдан приказ «прийти на помощь всем, кому возможно» и действительно кое-кого удалось подобрать, многие, человек триста или даже больше, безуспешно пытаясь удержаться на поверхности зловеще освещенной воды или отчаянно хватаясь за деревянные обломки, пошли на дно.
Брюэс оставался на палубе. Ему оторвало обе ноги, и от дальнейших мучений и позора поражения его избавил осколок ядра, положивший конец земному пути адмирала. Капитан флагманского корабля, Луис де Касабланка, чьи страдания будут впоследствии запечатлены весьма плодовитой поэтессой Фелицией Доротеей Эманс, упрямо отказывался покидать квартердек в отчаянной надежде спасти десятилетнего сына Жака, не только раненного, но и попавшего в огненный плен на нижней палубе. Мальчика впоследствии видели в море цепляющимся за обломок главной мачты, но ни он, ни его отец не пережили этой ночи.
