М. Ф. Андреева обладала стальной, поистине непреклонной волей. Если у нее что-то было на уме, она доводила задуманное до конца невзирая ни на какие преграды. Доказательством этого служила вся ее нелегкая жизнь. Характеризуя С. Т. Морозова, Андреева отмечала: он «легко поддавался влиянию людей, награжденных большой волей». Между строк нетрудно прочесть: одним из людей, этой самой большой волей награжденных, являлась сама Мария Федоровна. Современники говорили о ней как о человеке смелом, наделенном кипучей энергией и мужской хваткой.

По словам Станиславского, главной чертой характера Андреевой являлась экспансивность, то есть «преувеличенное отношение ко всем случаям и явлениям жизни». Это подтверждают слова приемного сына актрисы А. Л. Желябужского, подчеркивавшего ее «беспокойную, мятущуюся натуру, живой, деятельный темперамент».[510] Мария Федоровна обладала неудержимой, подчас взрывной эмоциональностью. Вкупе с присущей актрисе язвительностью это качество становилось причиной ее конфликтов с окружающими. Станиславский в письме Немировичу-Данченко в августе 1897 года сообщал: М. Л. Роксанова «…высказывала мне, между прочим, свои опасения о том положении, которое она займет в Обществе в качестве платной артистки. Я понял, что она более всего боится Желябужской, о характере которой, вероятно, она что-нибудь слышала».[511] Константин Сергеевич описывал, как он в 1890-х годах боролся с честолюбивыми устремлениями Марии Федоровны. И судя по всему; его усилия принесли плоды — в 1904/05 году, когда Мария Федоровна играла в рижской труппе, ее коллега по сцене, актер В. И. Лихачев отмечал, что она стала «…для нас, артистов, ярким примером. Мы учились у нее той правде на сцене, которой она владела в совершенстве. У нее мы учились скромности, учились не выдвигать себя «на первый план», какое бы положение мы ни занимали в театре».[512] То же качество выделял в Андреевой революционер-подпольщик П. С. Заславский: «Она была очень скромным человеком».

Иными словами, в характере Марии Федоровны, безусловно, присутствовали хорошие качества. Однако наиболее яркими были качества негативные.

Так, Мария Федоровна хорошо сознавала, что она красива — и умело этим пользовалась. Само по себе это, возможно, было бы не так уж плохо — если бы цели, в которых она пользовалась своей красотой, не были разрушительны. По-видимому, Андреева в совершенстве владела искусством обольщения. В XIX веке это искусство было распространено достаточно широко. Владевшая им женщина обладала целым арсеналом средств, позволявших ей добиваться заранее намеченного результата. В их число входили не только одежда и косметика, но и парфюмерия (запахи, которые притягивают — и которые отталкивают), мимика, язык поз и жестов, а также слова: Андреева хорошо сознавала, когда, что и каким тоном ей следует сказать, чтобы добиться желаемого. Ремесло артистки ей в этом оказывало большую помощь: она в совершенстве владела своим телом, голосом, мускулами лица. А. Н. Серебров описывал эпизод, когда в гости к Андреевой пришел увлекшийся ею Горький. «В комнату вошла Андреева; мне ее пока не было видно. Но вот она появилась у рояля, в закрытом черном платье, тоненькая золотая цепочка треугольником сходится на груди, на медальоне с бриллиантовой звездочкой. Завитки волос на затылке кудрявятся — только что из ванны, — свежая, привлекательная, в тонком аромате парижских духов.

Они сели, боком друг к другу, на неудобный позолоченный диванчик.

— Вот я вам приволок книжицу, какую вы просили, — замогильным басом сказал Горький волнуясь. — Почитайте… неглупо написано.

Левой рукой Андреева прижала книгу к груди, правую протянула для поцелуя. Гость бережно приложился к руке.

— Катя, поди скажи насчет завтрака!

Оставшись наедине, они смущенно замолчали. Горький потирал кулаки, — так много надо было сказать… но не успел.

В поле моего зрения вошел муж Андреевой — действительный статский советник. По виду — адмирал в отставке (в молодости он служил во флоте), по манерам — московский хлебосол и бонвиван.

— Алексей Максимович! Рад, рад вас видеть… Что редко к нам заглядываете?

Он покровительственно полуобнял Горького за талию, тот слегка отстранился.

— А у нас сегодня как раз стерлядка, по-вашему, по-волжски, кольчиком… Прошу покорно.

Действительный статский советник вытянул руку, приглашая гостя пройти в столовую.

— Извините… не могу… Я только на минутку, передать Марии Федоровне книгу.

— Еще раз благодарю вас за книгу. — Андреева слегка наклонила голову. — А может быть, все-таки позавтракаете с нами? Потом вместе поедем в театр.

И такая улыбка, против которой нельзя устоять».[513]

Разумеется, сам по себе этот эпизод еще ничего не доказывает. Но помимо него есть еще множество косвенных свидетельств в пользу выдвинутой версии. Мария Федоровна являлась прагматиком в высшей мере. Холодная, расчетливая, она умело манипулировала людьми в собственных целях. Так, заметив восхищение в глазах смотрящей на нее молоденькой ученицы Драматической школы при Художественном театре Н. И. Комаровской, Андреева разговорилась с ней, рассказала о делах театра, задала ряд вопросов, а потом окончательно расположила девушку к себе: «Мария Федоровна внимательно слушает меня и неожиданно участливо говорит:

— Если вам понадобится моя помощь, скажите мне, я постараюсь помочь вам найти уроки».[514]

Все бы ничего… вот только Андреева редко когда оказывала людям помощь без задней мысли. Уже вскоре, «подружившись» с девушкой, она спрашивала ее, что она знает о Ленине, и советовала ей почитать труды Карла Маркса. А впоследствии воспользовалась ее квартирой, чтобы укрыть в ней от преследований большевика Н. Э. Баумана — причем Комаровская ничего не знала о том, кто находится в ее доме. Из многочисленных свидетельств ясно, что Мария Федоровна пользовалась доверием не только студентов, но и взрослых, состоявшихся людей — обычно тех, кто имел состояние, славу или же влияние на людские умы. Все эти свойства в руках опытного манипулятора служили на пользу Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Вероятно, в ход шли разные средства, вплоть до физической близости: являясь человеком хитрым и расчетливым, Андреева вряд ли была щепетильна в отношениях с мужчинами. Не зря Н. И. Комаровская отмечала «…свойственную дарованию Марии Федоровны склонность подчеркивать в женских образах стремление освободиться от сковывавших волю женщины условий общественной морали».[515] Видимо, стремление стать «свободной от морали» было ей в полной мере присуще не только на сцене, но и в жизни.

В биографии Андреевой немало загадок. Так, до сих пор доподлинно неизвестно, когда она разошлась с мужем — А. А. Желябужским. Сама актриса в 1938 году, в письме революционеру H. Е. Буренину, указывала точную дату — 1896 год. «Милый мой! Еще в 1896 году я перестала быть женой Андрея Алексеевича Желябужского, причина нашего разрыва была на его стороне. Я сказала ему, что соглашаюсь жить с ним в одном доме как мать своих детей и хозяйка — ради детей. Тогда я была убеждена, что, сильно ушибленная своей замужней жизнью, я так и останусь только матерью Юры и Кати… Об этом знали мои родные и догадывалось большинство знакомых: шила в мешке не утаишь».[516] Но это свидетельство Марии Федоровны, как, впрочем, и многие другие, ничем не подтверждено. На протяжении всего периода отношений с Морозовым она жила в доме мужа, проводила светские приемы, ездила с мужем на отдых в Крым (об этом говорится в письме К. С. Станиславского С. В. Флерову от 24 мая 1900 года). Разрыв их супружеских отношений произошел лишь после того, как Андреева связала свою жизнь с Горьким — и то далеко не сразу. Правда, решиться на этот шаг матери двоих детей в то время было непросто — общественное мнение подобные поступки не прощало…