— Так вы бы купили!

— Денег нету-с, а маменька-с не дарит-с.

Он был неотделенный сын Марьи Федоровны Морозовой, которой чудовищными капиталами — знаменитыми морозовскими капиталами — и ворочал, как полномочный распорядитель. Свой личный капитал он имел незначительный и любил это напоминать и ставить на вид».[104]

Схожий пример приводит Марк Алданов: «Костюм у него был даже не от Мейстера, недорогой, и белье не голландского полотна, а простое». К этому наблюдению автор добавляет свой комментарий: «Ему было не совсем ясно, почему одевается он дешево, тогда как дом, мебель, лошади стоят огромных денег. Но он не понимал в своей жизни и более важных вещей». Думается, в данном случае Марку Александровичу изменила его наблюдательность, и «непонимание» Морозова тут ни при чем. Внук Морозова, общавшийся с его женой — своей бабушкой, Зинаидой Григорьевной, свидетельствует: ей было присуще «суетное тщеславие, стоившее порой немалых затрат». Роскошный дворец, слуги, приемы, экипажи — все это Морозов завел главным образом ради жены. Недаром авторы многочисленных описаний отмечают, что его кабинет был самой скромной комнатой; это бросалось в глаза на фоне общей роскоши, царившей в морозовском особняке на Спиридоновке. «В кабинете Саввы — все скромно и просто, только на книжном шкафе стояла бронзовая голова Ивана Грозного, работа Антокольского. За кабинетом — спальня; обе комнаты своей неуютностью вызывали впечатление жилища холостяка». Максим Горький отмечал неприхотливость хозяина, указывая на его нелюбовь к крикливой роскоши: «Я не однажды замечал, что он смотрит на пеструю роскошь комнат, иронически прищурив умные свои глаза. А порою казалось, что он ходит по жилищу своему как во сне, и это — не очень приятный сон. Личные его потребности были весьма скромны, можно даже сказать, что по отношению к себе он был скуп, дома ходил в стоптанных туфлях, на улице я видел его в заплатанных ботинках».

По-видимому, дело не в скупости Саввы Тимофеевича. Человек, который с легкостью тратит значительные суммы, участвуя в решении чужих дел, вряд ли будет экономить на собственном облике. Скорее, сам Морозов придавал собственной внешности не слишком большое значение. Если он стремился произвести на окружающих впечатление, то делал это, блистая мощью ума, а не дороговизной костюма.

В отношении Морозова к одежде сквозило столь очевидное пренебрежение, что это давало повод для анекдотов. Так, Зинаида Григорьевна Морозова приводит в воспоминаниях любопытный эпизод из жизни мужа, связанный с Всероссийской выставкой 1896 года. Савва Тимофеевич состоял в дружеских отношениях с нижегородским миллионером, старообрядцем Н. А. Бугровым, которого Максим Горький величает «удельным князем нижегородским». По словам Зинаиды Григорьевны Морозовой, Бугров был «высокого роста, рыжий, некрасивый, но с умным русским лицом, ходил в длиннополом сюртуке и высоких сапогах и носил на голове старомодный цилиндр, и когда был государь [Николай II] на Выставке, в один день была устроена прогулка на катерах. Савва Тимофеевич] сопровождал [Николая], и [с ними] был Бугров. Савва Тимофеевич] был очень рассеянный человек, был во фраке и цилиндре. Кто-то ради шутки взял и переменил его цилиндр с Бугровым, и Савва Тимофеевич] не замечал, что надел чужой цилиндр, который был ему велик. Все начали смеяться, и Савва Тим. спросил: «А чему вы смеетесь?» — «А что у вас на голове?» — «Цилиндр». — «А какой?».[105]

Несмотря на рассеянность в быту, С. Т. Морозов мог, когда это требовалось, выглядеть представительно. В этом ему помогал его хорошо развитый вкус. Так, перед крупным артистом В. П. Далматовым и журналистом Н. О. Рокшаниным, приехавшими к нему просить денег на театр, Морозов предстал безукоризненно одетым. «Появился в конце сводов представительный молодой человек с темной бородкой, во всем черном; открытая грудь смокинга ослепляла белизной манишки и мягкие подошвы обуви отличали в С. Т. Морозове человека хорошего тона, совсем не соответствовавшего окружающей обстановке».[106] Преображался Морозов и тогда, когда ему требовалось решать деловые вопросы, например пребывая в правлении Никольской мануфактуры. В таких случаях он одевался в сдержанном английском стиле, что обходилось недешево; судя по сохранившимся счетам, одежду для парадных выходов он приобретал в фешенебельных магазинах.[107] Серебров отмечал: «В просторном, английского фасона пиджаке, отложном крахмальном воротничке и полосатых, хорошо отутюженных брюках он казался стройнее, выше ростом и меньше походил на татарина».

Обычно Савва Тимофеевич хорошо чувствовал ситуацию, понимал, когда ему необходимо соблюдать условности, а когда можно послать их подальше. В конечном итоге Морозова гораздо больше интересовало то, что происходит у человека внутри: в голове и в душе. А то, как он выглядит, не заслуживало особого внимания.

Психологическому облику С. Т. Морозова уделено здесь очень много места. Еще бы, с момента кончины Саввы Тимофеевича прошло более столетия. И на протяжении всего этого периода имя его не сходит с уст: время идет, одна эпоха сменяет другую, а о Савве Морозове до сих пор говорят и пишут. Но рассуждают всё больше о помощи Московскому Художественному театру, о поддержке революционного движения, о странных обстоятельствах смерти купца. То есть — о поступках Морозова или же о событиях, вызванных его действиями. Но в этой картинке отсутствует самое главное — сам Савва Морозов. До сих пор не было сделано хотя бы самого общего, самого приблизительного наброска, характеризующего Савву Тимофеевича как личность, раскрывающего его жизненные приоритеты и мотивы его поступков.

Помещенный здесь очерк его личности написан с позиций «персональной истории». Согласно этому направлению, точкой отсчета в любой биографии является личность во всем многообразии ее проявлений. Если нет личности — распадается на отдельные куски и создаваемое ею цельное полотно истории. Ведь поступки героя, позиции, которые он занимает, и даже события, в которых участвует, во многом являются продолжением его основных личностных качеств. Сказанное справедливо в отношении любого человека, в том числе — Саввы Морозова. Вот почему детальное описание его внутреннего мира дано до того, как речь пойдет об основных вехах его жизненного пути.

В июле 1881 года, в возрасте девятнадцати лет, Савва Тимофеевич Морозов поступил в Императорский Московский университет. Еще в гимназии молодой купец проявил склонность к точным наукам, поэтому он избрал отделение естественных наук физико-математического факультета. За несколько лет обучения в университете сильно изменились жизненные приоритеты юного коммерсанта, а с ними и круг его общения. На университетский период пришлись и первые крупные потрясения в биографии С. Т. Морозова.

Студентам физико-математического факультета преподавались: антропология, теоретическая химия, история, математика, микроскопия и микроскопическая химия; французский, английский, немецкий языки. Среди профессоров Московского университета, лекции которых слушал С. Т. Морозов, были блестящий физик и физиолог К. А. Тимирязев, зоолог, один из основателей русской антропологии А. П. Богданов, зоолог Н. Ю. Зограф, историк, выдающийся оратор В. О. Ключевский и др. Курсы метеорологии и физики читал «строгий» профессор А. Г. Столетов; его лекции предназначались одновременно для медиков, математиков и химиков и проходили в большой физической лаборатории. По воспоминаниям одного из современников, В. П. Танеева, желающих послушать лекции Столетова было так много, что «в дверях, когда их открывали, происходила ужасающая давка, а в аудитории скамейки, все проходы и внизу всё свободное место у кафедры занимали густой толпой студенты».[108] Вместе с университетом в жизнь Саввы Тимофеевича пришли новые друзья.