По традиции, существовавшей в купеческих семьях, детям должны были дать домашнее образование. Испокон веков в русской купеческой среде основой любой деятельности, в том числе и учебы, являлась христианская вера. В ее суть проникали, читая под руководством священника Библию, молитвослов и богослужебные книги. Азам грамоты будущие коммерсанты, особенно из числа староверов, еще и в 1860-х годах нередко обучались по Псалтири — как было десять, двадцать, сто, двести лет назад.
Коммерческие навыки приобретались в общении с главой семейства — в отцовской лавке, точно так же, как постигали нелегкую науку торговли отцы, деды, прадеды. Однако эпоха внесла в эту устоявшуюся традицию новшества. С 1860-х годов в богатейших купеческих особняках начали появляться новые обитатели: гувернеры и гувернантки. Прежде они были исключительной приметой аристократии и — шире — своеобразным маркёром европеизированного светского уклада. Теперь же они становятся проводниками, при помощи которых уклад этот — дотоле совершенно чуждый русскому предпринимательскому классу! — врывается в купеческий быт.
Еще в первой половине XIX века размеренная, патриархальная жизнь русского купечества не потерпела бы подобных перемен. Многие воротилы из числа бывших крестьян не имели образования. Даже если они умели, как Савва Васильевич Морозов, читать, то не умели писать. Впрочем, это не мешало им строить успешный бизнес. Нередко крупные сделки заключались невероятным, на взгляд сегодняшнего человека, образом — без оформления каких бы то ни было документов. Договорившись о чем-либо, купцы просто ударяли по рукам. В таком случае деловая репутация купца была единственным гарантом выполнения обязательств.
Но чем выше вчерашние крестьяне взбирались по социальной лестнице, тем острее чувствовали, что их отпрыскам необходимы хотя бы элементарные знания. И вот их сыновья — современники Тимофея Саввича — стали получать добротное домашнее образование. Они умели вполне прилично читать и писать, хорошо управлялись с арифметикой, иной раз осваивали необходимые для их профессии специальные науки — экономику, географию, историю. Но еще не владели иностранными языками. А ведь им надо было устанавливать связи с заграничным торговым миром. Вполне возможно, что они обошлись бы без более глубоких и разносторонних знаний — если бы не эпоха Великих реформ.
Реформы 1860-х вызвали в Российской империи бурный экономический рост. С небольшими перерывами он продолжался всю последнюю треть XIX века, сопровождаясь становлением банковской системы, слиянием промышленного и банковского капиталов, появлением купеческих торговых домов, укреплением связей с европейскими предпринимателями и финансистами. Сильнее всего эти процессы затронули Москву. После реформы 1861 года Первопрестольная ускоренными темпами превращалась из торгового центра в промышленный. Всё это вынудило передовую часть купечества решиться на своего рода социальный эксперимент: приобщить своих детей к европейской культуре. Первым шагом на этом непростом пути и стало приглашение в дом гувернеров.
В доме купца первой гильдии, потомственного почетного гражданина и мануфактур-советника Морозова прежние образовательные традиции тесно переплелись с новыми веяниями. Жизнь его детей проходила в атмосфере строгого церковного благочестия: чтения молитв, регулярного посещения церковных служб и т. п. — чтобы попасть в моленную, им надо было лишь подняться на третий этаж собственного дома. Однако место учителя жизни, наряду со священником, занимали неотлучно находившиеся при мальчиках гувернеры-иностранцы. Обучение азам старой веры шло рука об руку с освоением европейских языков — и самого духа европейской жизни, который учил более полагаться на собственные чувства и разум, нежели на Бога. Сам Савва Тимофеевич в одной из бесед вспоминал об этом с иронией: «Воспитывали нас по уставу древлего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядческой лестовкой.[36] А лестовкой-то больнее, чем простым ремнем: она с рубчиками. После порки нянька мазала мне задницу елеем и заставляла молиться Пантелеймону-целителю, чтоб скорей заживало».[37]
Морозовы-младшие обучались чтению и письму, Закону Божию и арифметике; знакомились, как это было принято во второй половине XIX века, с лучшими произведениями русской и иностранной литературы. Кроме того, они изучали, по меньшей мере, три иностранных языка. Главным из них являлся, безусловно, английский. Его мальчики должны были знать в совершенстве, так как их отец закупал у англичан оборудование для фабрики и часть сырья. Обучение «аглицкому» языку проходило под руководством гувернера-англичанина. Вторым языком, который осваивали братья Морозовы, стал язык светского общения — французский. Для этого они брали уроки у «мадам-француженки». Изучая его, купцы делали реверанс в сторону аристократии, которая вот уже более века использовала французский в повседневной жизни и владела им едва ли не лучше, чем русским. Примерно в это же время богатое купечество, желая укрепить свое общественное положение, начало устанавливать брачные связи с разоряющимися дворянскими семьями. И, наконец, третьим языком, который мальчики изучали, был немецкий. По свидетельству купеческой дочери В. П. Зилоти (урожденной Третьяковой), немецкому языку мальчиков Морозовых, «покуда они не подросли», учила гувернантка-немка, которую на русский лад звали Кларой Ивановной. Это была «…краснощекая, черноволосая, немолодая баварка, говорившая, нам казалось, грубо и нас все время останавливавшая и критиковавшая… Клара Ивановна часто принимала за чайным столом касторку «для сохранения цвета лица».[38]
Вероятно, набор предметов, изучаемых Саввой и Сергеем Морозовыми, был намного богаче простого знакомства с иностранными языками. Вполне возможно, в него входили экономика, география, история и т. п. К сожалению, доподлинно об этом ничего не известно.
В освоении наук маленький Савва проявил несомненные успехи. Если предмет был ему интересен, он, как говорится, схватывал всё на лету. «Читать-писать научился неожиданно для родителей быстро… Задачи решал быстро, сочинения писал с маху, без раздумий».[39] Из языков хорошо освоил английский: Тимофей Саввич, хотя и был за интерес к заграничным достижениям прозван «англичанином», английского языка не знал и поэтому поручал сыну писать за него деловые письма. А вот немецкий язык, который, видимо, был ему неинтересен, Савва Тимофеевич освоил далеко не в совершенстве. Так, во время первой заграничной поездки в 1878 году, когда семейства Морозовых и Крестовниковых были в Саксонской Швейцарии, у семнадцатилетнего Саввы возникла необходимость вступиться за одну из спутниц, М. А. Крестовникову, оскорбленную поведением пьяного немца. Сама Мария Александровна (в замужестве Гарелина) через несколько лет после этого вспоминала: «Савва, весь бледный и дрожащий, очутился моментально между мною и им и, не зная хорошо по-немецки (курсив мой. — А. Ф.), тем не менее ужасающе стучал по столу и объяснял что-то ошеломленному немцу».[40]
С ранних лет у Саввы Тимофеевича проявился твердый, строптивый и независимый характер. Он был одинаково самостоятелен как в суждениях, так и в поступках. Когда Савва считал себя правым, он мог надерзить старшим. «С домашними учителями, будь то мадам-француженка, гувернер-англичанин или законоучитель-священник, спорил, даже ссорился». Не отличался он и церковным благочестием: «На церковных службах вертелся как бесенок, петь в хоре отказывался, дома после молебнов руку батюшке целовать не хотел: «Противная она, волосатая». То же нежелание покоряться чьей бы то ни было воле Савва проявлял вне учебы. «Бывало, возвращаясь из «казаков-разбойников» в синяках и ссадинах, но всегда без единой слезинки, мальчик не отвечал на материнские расспросы: «Кто тебя обидел?» Молча шел в угол, беспрекословно становился коленками на горох… Если случалось заслужить порку… прощенья никогда не просил».
