Профессор М. К. Любавский предложил выход из создавшегося щекотливого положения: организовать съезд русских историков, которые составят и преподнесут самодержцу торжественный адрес с изображением всех его заслуг перед исторической наукой России. Профессор писал также о возможном созыве съезда профессоров русской истории — для обсуждения способов торжественного признания заслуг Николая II перед русской исторической наукой и их увековечения. Наконец, в феврале 1915 года ректор Московского университета, совместно с профессором M. M. Богословским, внес на обсуждение историко-филологического факультета свое представление.
Их призывы были услышаны: 24 мая 1915 года в Царском Селе император принял восемнадцать профессоров русской истории и русского права, которые преподнесли ему верноподданнический адрес, представлявший собой панегирик николаевскому царствованию и увязывавшийся с текущей войной. Весь русский народ, утверждали профессора, по зову монарха встал «на освобождение от тевтонского ярма своих братьев славян, на защиту собственного достояния и чести, на восстановление поруганных начал права и справедливости в международных отношениях. Близятся к разрешению, — заявляли историки, — очередные великие задачи России, поставленные ей историей, исполняются заветы ее прошлого и открываются перспективы светлого будущего…». Разрешение этих задач они и связывали с правлением Николая II, особо отмечая его «любовное внимание» к отечественной истории и памятникам прошлого и называя его высоким покровителем науки истории и духовным вождем русских историков. Вспомнив о состоявшемся в 1914 году съезде представителей губернских ученых архивных комиссий для выяснения их нужд, задач и объединения их действий, профессора информировали царя, что ныне «пришли к мысли» связать с именем Николая II «возникновение в России нового установления — периодических съездов русских историков в широком смысле этого слова, имеющих созываться каждые пять лет в университетских городах по очереди и в обмене с изысканиями и мнениями объединять всех ученых, работающих в разных отраслях русской истории и соприкасающихся с нею дисциплин»[108].
Царь благословил и утвердил начинание, поблагодарив ученых и с «особым удовольствием» согласившись на присвоение его имени периодическим историческим съездам. В их адресе он нашел еще одно подтверждение собственной мысли об исторической правоте России в Великой войне, о том, что он выполняет завещанную державными предками миссию. «Хозяин Земли Русской» был и ее «Верховным Вождем», обязанным вести свой народ, армию к победе, утверждая не только силу, но и право Российской империи на руководство европейским славянством. В обращении историков царь видел проявление веры в блестящее монархическое будущее страны.
Однако же в то время, когда русские историки готовились преподнести Николаю II свой адрес и обсуждали его содержание, произошло событие, сыгравшее, как потом оказалось, едва ли не фатальную роль в политической дискредитации русского самодержавия и самого самодержца. Речь идет о деле полковника С. Н. Мясоедова. История возникновения этого дела в нескольких словах выглядела следующим образом. В январе — начале февраля 1915 года русские войска вели тяжелые бои на Северо-Западном фронте и несли такие потери, что это привело в ярость Ставку и лично Николая Николаевича. Командующему 10-й армией и начальнику его штаба грозили трибуналом. В народе распространялись слухи о генеральской измене. В этих условиях в конце марта 1915 года верховное командование и объявило о казни некоего полковника Мясоедова, якобы снабжавшего немцев секретной информацией. В закрытом режиме были проведены судебные заседания, вина обвиняемого «подтверждена» и он — повешен. Следивший за процессом великий князь Андрей Владимирович вынужден был констатировать, что следствие не установило даже факта сообщения Мясоедовым военных сведений неприятелю. Имелись только косвенные улики.
По словам генерала А. И. Спиридовича, была совершена ужасная судебная ошибка, отчасти объясняющаяся обстоятельствами военного времени, но главным образом — политической интригой. Никаких данных, уличавших Мясоедова в измене, кроме оговора, суд не представил. Полковник оказался ответчиком за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. Некогда покровительствовавший Мясоедову военный министр В. А. Сухомлинов сразу же открестился от бывшего своего подчиненного, ранее выполнявшего его щекотливые поручения. Еще 26 февраля, только узнав об аресте полковника, Сухомлинов записал в дневнике: «Бог наказал этого негодяя за шантаж и всякие гадости, которые он пытался мне устроить за то, что я его не поддержал». Не вдаваясь в подробности отношений военного министра и его бывшего протеже, нужно подчеркнуть, что для общественного мнения был важен сам факт этих отношений.
К тому же задолго до того, как предстать перед судом, Мясоедов уже обвинялся в шпионаже (правда, не в пользу Германии, а в пользу ее союзницы — Австро-Венгрии). Это случилось в 1912 году, когда лидер октябристов А. И. Гучков заявил о преступности Мясоедова публично. Полковник вызвал Гучкова на дуэль, но и после нее примирения не последовало. Офицер вынужден был уйти со службы и стал председателем Общества Северо-Западного пароходства. Проведенное по линии Генерального штаба и Отдельного корпуса жандармов расследование состава преступления в действиях Мясоедова не нашло. Вновь он надел погоны в 1914 году, получив (по рекомендации Сухомлинова) назначение в 10-ю армию. Дальнейшее известно. Казнь Мясоедова совпала с распространением сообщений о нехватке оружия и боеприпасов на фронте, которая явилась основной причиной отступления в апреле — сентябре 1915 года. Все связалось в цепочку: шпионы, окружавшие военного министра, отсутствие снарядов и, как следствие, военные неудачи. Общественное мнение получило «подтверждение» проникновения немцев в высшие государственные сферы. Почва для кризиса доверия была подготовлена. Первой жертвой должен был пасть военный министр, не устававший твердить, что кара постигла Мясоедова по заслугам.
Конечно же проблема заключалась не в личности В. А. Сухомлинова, чья преданность царю была безусловной, а деловые качества оставляли желать лучшего. Он был «государев министр», и следовательно, критика Сухомлинова, с которой выступали представители думской «общественности», рикошетом била и по царю. К лету имя военного министра стало нарицательным. Даже императрица в письмах супругу признавалась, что «ярость офицеров против Сухомлинова безмерна, — бедняга, — они проклинают самое имя его и жаждут его отставки». Александра Федоровна тогда полагала, что для него отставка была бы самым лучшим выходом — «во избежание скандала». Отставка последовала незамедлительно — 12 июня, во время заседания Совета министров генерал получил собственноручный рескрипт императора, подписанный днем ранее.
«В моем лице вел[иким] кн[язем] Никол[аем] Ник[олаевичем] „козел отпущения“ найден, — записал Сухомлинов на следующий день в дневнике. — Ищем с женою квартиру, чтобы освободить казенную». Николай II не сразу порвал отношения с бывшим министром. Через месяц принял его в Царском Селе и позволил откровенно доложить о положении дел. Впрочем, что бы тот ни доложил, побороть общественное мнение (тогда совпадавшее и с мнением Александры Федоровны) было невозможно: ведь в 1914 году он уверял, «что мы готовы и сможем выдержать войну, а у нас не было достаточно снаряжения»![109] Верховный главнокомандующий мог торжествовать: давно презираемого им военного министра сместили. А некоторое время спустя царь согласился на учреждение Верховной комиссии по расследованию деятельности В. А. Сухомлинова. Весной 1916 года его арестовали. Узнав об этом, Александра Федоровна предложила Николаю II снять с бывшего министра аксельбанты. «Нет настоящих „джентльменов“, — сетовала императрица в письме от 4 марта, — вот в чем беда — ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, — на которые можно было бы положиться. Горько разочаровываешься в русском народе — такой он отсталый; мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост». Таков оказался печальный итог политической и военной карьеры преданного царю министра.
