Высочайшее соизволение было получено — покойного доставили в великокняжеское имение, располагавшееся в Московской губернии, где 3 октября 1914 года с воинскими почестями на высоком кургане под сенью тополей и лиственницы предали земле. На похороны съехались родители и ближайшие родственники: Королева Эллинов Ольга Николаевна, великий князь Дмитрий Константинович, супруга Иоанна Константиновича (брата погибшего) — княгиня Елена Петровна, княгиня Татьяна Константиновна и князь Георгий Константинович. Император и императрица, не имея возможности приехать в Осташево, 3 октября посетили заупокойную службу по князю Олегу в Петропавловской крепости. Похороны члена Императорской фамилии не в официальной усыпальнице Романовых было явлением уникальным. Только убитого в 1905 году великого князя Сергея Александровича похоронили отдельно — в Москве, но причина этого никак не была связана с завещательным распоряжением: в то время власти опасались террористических актов против членов Императорской фамилии (в случае проведения обряда погребения в Петербурге). Показательно, что скончавшегося летом 1915 года отца князя Олега — великого князя Константина Константиновича похоронили уже в соответствии с традициями — в усыпальнице Петропавловской крепости. Исключений до революции 1917 года больше не было, как, впрочем, не было и официальных похорон.
Незадолго до смерти, весной 1915 года, великий князь Константин Константинович пережил еще одно потрясение: 19 мая, под Львовом, был убит его зять, супруг дочери Татьяны — князь Константин Александрович Багратион-Мухранский, флигель-адъютант императора и поручик Кавалергардского полка. Смелый человек и замечательный офицер, имевший Георгиевское оружие, он командовал ротой и погиб от шальной пули чуть ли не в первом бою. У князя остались маленькие дети — сын Теймураз и дочь Наталия. Потомка древнего рода грузинских царей, К. А. Багратион-Мухранского похоронили на Кавказе, в старинном православном Мцхетском соборе. И хотя формально князь не принадлежал к Императорской фамилии (в 1911 году Николай II издал указ, позволявший княжнам и князьям императорской крови нединастические браки при условии того, что их дети утратят право на престол), его дети были законными внуками русского великого князя, связанными многочисленными родственными узами с членами дома Романовых.
Чем больше становились потери, чем дальше отодвигались сроки окончания военных действий, тем тревожнее чувствовали себя дальновидные современники. Уже осенью 1914 года великий князь Николай Михайлович осознал, что конечным результатом войны для всех стран станут «громадные перевороты». «Мне мнится, — писал он, — конец многих монархий и триумф всемирного социализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны. У нас на Руси не обойдется без крупных волнений и беспорядков, когда самые страсти улягутся, а вероятий на это предположение много, особенно если правительство будет бессмысленно льнуть направо, в сторону произвола и реакции»[102]. Прекрасно зная историю (в том числе и французской революции), великий князь предвидел горькую развязку, не ошибся и в определении «тактической линии» верховной власти. В сентябре 1914 года, говоря о том, что выбор Николая Николаевича Верховным главнокомандующим уже признается неудачным, он не без ехидства отмечал, что император признает несвоевременным брать бразды управления армиями. «Вот когда побьют, да мы отступим, — писал Николай Михайлович, — тогда можно будет попробовать. Едва ли я очень далек от истины. Поживем — увидим» (курсив мой. — С. Ф.). Летом 1915 года все случилось именно так, как и предсказывал великий князь: интуиция его не подвела.
Война тем временем набирала свои обороты: 16 октября 1914 года начались боевые действия на турецком фронте — Порта выступила на стороне Германии. Настроение Николая II, насколько можно судить по его дневнику, было «бешеным» — он негодовал на «немцев-подлецов» и на союзных с ними турок. «Только вечером, — записал он 17 октября, — под влиянием успокаивающей беседы Григория душа пришла в равновесие!» Действительно, именно в годы Великой войны «старец» стал полномасштабной «фигурой влияния», хотя преувеличивать это влияние все же не стоит. В Распутина верили, как верят преданному бескорыстному другу, всегда радующемуся твоим радостям и сопереживающему твоим несчастьям. Друг может и не знать всех задач, которые тебе приходится решать, но он никогда не посмеет давать советы на темы, которых ты предпочитаешь с ним не касаться. И наоборот, поддержит в тех делах, которые для тебя важны.
После назначения Николая Николаевича Верховным главнокомандующим «старец» неоднократно заводил речь о том, что тот «возгордился». Императрица Александра Федоровна полностью разделяла это мнение и еще осенью 1914 года говорила супругу: «Г[ригорий] ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н[иколаша] играл какую-либо роль». Царь, записавший эти слова в дневнике 17 октября, и сам не хотел, чтобы Верховный главнокомандующий «затмил» его. Поездки на фронт, посещение Ставки для него были способом доказать всем (прежде всего самому себе), что авторитет монарха неоспорим и не может быть кем-либо поколеблен.
Уже 20 октября Николай II вновь отправился в армию, побывал не только в Ставке, но и в Холме, Ровно, Ивангороде, Гродно и Двинске. Двухнедельная поездка снова укрепила в нем веру в победу над врагом. А спустя пятнадцать дней его путь лежал на юг. Через Ставку царь проехал в Тулу, затем в Орел, Курск, Харьков, Екатеринодар, Дербент и Тифлис. Затем совершил путешествие по кавказским крепостям, через Новочеркасск доехав до Воронежа, где его ждали супруга и старшие дочери. Далее в Рязань и Москву. 12 декабря Александра Федоровна отправилась в Царское Село, а Николай II — на запад, в армию. Вернулся он только 19 декабря.
Это путешествие, безусловно, убедило самодержца в глубокой привязанности к нему «простого народа», в том, что война усилила связи подданных с российским престолом. Окружавшие царя лица также могли наблюдать трогательное отношение мужиков к носителю верховной власти. В Курске, например, когда он посетил госпиталь, к казаку, державшему пальто государя, подошел крестьянин и попросил указать, «а какое пальто государя». Казак показал. «Крестьянин взял край пальто, поцеловал, перекрестился и заплакал»[103]. На Кавказе Николай II показал себя не только царем православным, но и Белым царем, для которого дороги подданные разных исповеданий. Прибыв в Тифлис 26 ноября, он прежде всего посетил православный Сионский собор, где был встречен экзархом Грузии архиепископом Питиримом (Окновым), выслушал краткое молебствие и приложился к святыням. Затем он направился в армяно-григорианский храм. Патриарх-католикос Кеворк V, духовный лидер армянского народа, произнес верноподданническую речь, после чего было краткое моление о государе, а хор певчих местной семинарии пропел молитву Господню («Отце наш»).
В Азербайджане Николай II посетил также шиитскую мечеть, где его встречал глава закавказских мусульман шейх-уль-ислам Ахунд-Гусейн-заде, множество мулл и персидских принцев. В мечети шейх-уль-ислам по-арабски произнес молитву, обращенную к царю, его семье и войску: «Господи, одели нас даром покорности и воздержи от преступного неповиновения, внуши нам чистые помыслы и умение различать добро от зла, возвысь нас любовью к истине, дай языку нашему правдивость, очисти душу нашу от всего преступного и неблаговидного и удержи руки наши от притеснений и хищений, закрой очи наши от разврата и бесчестия, избави слух наш от пустословия и хулы. Благоверному Государю Нашему Николаю Александровичу и Августейшей Семье Его даруй здравия, долголетия и успеха в достижении великих целей, доблестному воинству даруй помощь и победу над врагом, павшим воинам — вечную память во имя величия и милосердия Твоего, о, Милостивейший и Милосердный!»
