Поражает деталь в воспоминаниях Г. Т. Масленникова, который видел, как командир вставал раньше всех и ложился спать последним: «В период проведения наступательных операций спать приходилось два-три часа в сутки, а иногда вообще оставаться без сна. Тех офицеров, которые не выдерживали и засыпали на ходу, он будить не разрешал…»

Валентина Николаевна Новикова, в 1943–1945 годах оружейник 104-го полка, вспоминает, как «измученные работой по нескольку суток без единого часа отдыха, механики засыпали у открытых капотов, лючков с отверткой или ключом в руках, в той позе, в которой их застал сон. Такие позы часто вызывали улыбку, но улыбку сквозь слезы… Спасала взаимовыручка. Многие, хорошо освоив свою специальность, изучали смежные, чтобы заменить выбившегося из сил товарища, всегда прийти на помощь».

С благодарностью пишет Покрышкин на страницах своих мемуаров о начальнике штаба 9-й гвардейской дивизии в 1942–1945 годах — полковнике Борисе Абрамовиче Абрамовиче. Это был опытный и толковый штабной работник, порядочный человек, с которым у Александра Ивановича сложились и служебные, и товарищеские отношения. Как писал Б. А. Абрамович: «Понимали мы друг друга с полуслова… Авторитет нового комдива для всех был непререкаем… Все вопросы, связанные с боевой деятельностью или касавшиеся административно-хозяйственных дел, которых также было больше, чем достаточно, мы всегда решали вместе».

А вот заместитель комдива по политической части полковник Д. К. Мачнев высокого авторитета среди летчиков и техников не имел. Александр Иванович описывает один эпизод с участием замполита. В июне 1944-го, ранним утром после одного из вылетов в сражении под Яссами, Покрышкин, сделав разбор и наметив группы для последующих заданий, поехал в штаб дивизии:

«По пути встретился наш дивизионный автобус. Остановились.

— Куда едете? — В автобусе были работники политотдела.

— На аэродром.

— Не поздновато ли?

По шлемофону, который был при мне, они догадались, что полет уже состоялся… Я посоветовал политотдельцам впредь раньше подниматься… Автобус попылил дальше».

Наверно, уже с той поры, с 1944–1945 годов за Покрышкиным потянулся шлейф слухов о том, что он «не любит политработников». Но, как уже говорилось, Александр Иванович никого и никогда не мог уважать ни за что иное, кроме боевых, деловых и человеческих качеств.

Глубоко уважал и ценил он комиссара 16-го гвардейского полка М. А. Погребного, а также заместителя начальника политотдела 9-й гвардейской дивизии по комсомолу И. В. Дрягину. Ирина Викторовна Дрягина была летчицей знаменитого 46-го гвардейского бомбардировочного полка, за боевые вылеты в 1942 году награждена орденом Красного Знамени. После ранения была списана с летной работы. В дивизии уважали энергичную и веселую Ирину, однако Покрышкин не спешил с признанием ее заслуг. Комсорг эскадрильи 16-го полка Вячеслав Березкин спрашивал ее: «Почему тебя так не любит Покрышкин? Ведь ты так много делаешь для того, чтобы наши боевые вылеты были успешными». Только одно ее новшество — развесить на старте плакатики с призывами-предупреждениями о включении нужных тумблеров при посадке — многим молодым летчикам помогло сберечь самолеты.

Покрышкин, поначалу недоверчиво наблюдавший за женщиной-политработником, изменил свое мнение о ней, когда Дрягина, несмотря на нажим сверху, не допустила писателей-корреспондентов с фотоаппаратами к самолету вылетавшего на боевое задание Клубова, который, как и многие летчики, верил в примету — перед полетом не бриться, не мыться, не фотографироваться. Ей, как полагалось, надо было бороться с суевериями. Однако одолеть их и она не смогла. Покрышкин так и не разрешил, чтобы перед полетом у его «кобры» появлялись женщины. Только после возвращения из вылета к машине допускались оружейницы и мотористки.

…В первый день полетов с Берлинской автострады комдив делает резкий выговор командирам полков и особенно исполняющему обязанности командира 16-го гвардейского полка дважды Герою Советского Союза Г. А. Речкалову.

Командиры продолжали по привычке посылать на патрулирование небольшие группы истребителей, хотя погода установилась и бетон нового «аэродрома» позволял наращивать силы в воздухе.

«Вы что, забыли, как надо воевать?.. Особенно это касается вас, Речкалов. Вы сегодня направляли на барражирование только отдельные звенья. Вас что, не интересует успешное выполнение боевых задач по прикрытию войск, ведущих тяжелые бои? Или вам безразлична судьба подчиненных?.. Сегодня на горящем самолете сел Сухов, а завтра начнете устраивать похороны…»

Вскоре Г. А. Речкалов был переведен на должность инспектора в корпус. «Вот ведь как бывает, — пишет Покрышкин. — Приобрел летчик боевой опыт, освоил технику, научился вести воздушный бой… А командирские качества невысокие, как руководитель — слаб… Командиру дано много прав, а еще больше с него спрашивают. И чем выше он по должности, тем объемнее его ответственность. А в боевых условиях особенно, ведь речь идет о жизни и смерти, о победе и поражении».

В последние годы появились публикации, авторы которых утверждают, что Покрышкин был несправедлив в отношении Речкалова, более того, и перевел его на инспекторскую должность для того, чтобы тот не смог увеличить свой боевой счет, уже переваливший за 50 сбитых. Якобы комдив хотел остаться единственным трижды Героем и даже завидовал Речкалову, который был «непререкаемым авторитетом» не только для летчиков своего полка, но и всей дивизии. Что можно сказать по этому поводу? Имел ли Григорий Андреевич «непререкаемый авторитет», пользовался ли уважением у однополчан?

Вот лишь несколько примеров. Сам Речкалов в своей книге «1941. Пылающее небо войны» описывает собственную атаку бомбардировщика:

«Над лесистым склоном балки показалась четырёхмоторная громадина. Она летела крадучись, низко-низко. Я спикировал, дал короткую очередь по ней. И оттуда, где обрывались мои трассы, на меня, как из пожарного шланга, хлынул ливень ответного огня. С трудом выскользнув из-под вражеской очереди, я стал подбираться к бомбардировщику с хвоста. Пульнул по нему несколько раз. А затем…

Сперва заклинило пулемёты. Пока я возился с их перезарядкой и вспомнил про «эрэсы» под крыльями, меня самым бесцеремонным образом оттеснили от бомбардировщика взлетевшие на помощь Фигичев и Лукашевич.

От обиды, почти бесприцельно я выпустил по громадине все РСы, чем основательно перепугал своих: один из снарядов взорвался перед «МиГом» Лукашевича, подлетевшим к хвосту «Курьера», и сорвал Николаю атаку…»

Поразительно! От обиды, что кто-то у него на глазах отнимает индивидуальную победу, Речкалов может сгоряча «пульнуть», не считаясь с тем, что может не только сорвать атаку боевого товарища, но и повредить его самолет.

А чего стоит выдержка из документов дивизионной комсомольской организации: «Не ладилось с полетами у комсомольца Речкалова: то он полетит и не выдержит направления, разобьет самолет при взлете, то побьет самолет при посадке, то оторвется от группы. Однажды он вылетел в паре на уничтожении «рамы» (ФВ-189), корректировавшей стрельбу немецкой артиллерии. «Раму» не нашел, хотя радиостанция наведения и наводила его на немецкий самолет, и, проболтавшись в воздухе, он сел и доложил командиру полка, что сбил Ю-88. Приехавший с радиостанции наведения командир дивизии — генерал Борман, возмутившись таким поступком Речкалова, хотел посадить его на гауптвахту. За ложное донесение и трусость комсомольца Речкалова вызвали на комсомольское бюро полка. На бюро он долго не хотел сознаться, но потом признался, что наврал о сбитом самолете Ю-88. Комсомольское бюро полка исключило его из членов ВЛКСМ, но дивизионная партийная комиссия вынесла ему строгий выговор».

14 июля 1944-го Речкалов выводит из боя группу, оставив комдива Покрышкина наедине с противником на самолете с неисправной радиостанцией. Александр Иванович пишет:

«После посадки с возмущением говорю:

— Вы что же это, оставили командира дивизии одного, на съедение «фоккерам» и ушли без моей команды?