Телега ехала легонько поскрипывая задним левым колесом.Уныло брела кобылка, по кличке Маруська, то и дело недовольно пофыркивая. Дед Петро сидел на передке телеги и клевал носом. Его баба, Миланья, восседала сзади на мешках с головками подсолнечника и плевалась семечками. Они ехали по жесткой, высушенной солнцем дороге. По бокам от нее волновалась на ветру потерявшая от зноя свой изумрудно-зеленый цвет трава. То и дело дорогу обступали холмы, или она спускалась в широкие, с пологими склонами балки. Яркая луна плыла по небу, и было светло, хоть иголки собирай, как поется в одной песне. За мешками, которых было три, лежал закутанный в саван дед Михайло. Он был их односельчанин. Вчера уехал в соседний хутор на свадьбу и упился там до смерти. Теперь вот соседи по одной улице, бывшие в том хуторе по делам, везли его домой. Вдова покойника не ждала, так как жил он бобылем вот уже считай лет десять. Но в ближайшем городе N. проживали его два сына-близнеца. О том, что случилось с батькой, они еще не знали. - Слышь, Петро, - толкнула старуха своего деда локтем в спину, да так что тот спросонья чуть с телеги не слетел, - шо тепереча будет? - А шо будет? - заплетающимся со сна языком нехотя отозвался старик. - Ну як, шо? Демьян с Мыколой як узнають, шо батька помэр, за дом евойный побьют друг дружку. - С чого ты цэ удумала? - А з того, шо воны в едын дэнь народылыся. Старшой хто з ных? Петро пожал плечами. - О! – баба поднял указательный палец вверх, - То-то и воно, шо цэ нихто нэ знае. Лукэрья их сразу же пры родах и пэрэпутала. Хто з ных перший, хто другый. - Ну и черт з нымы. Тоби яка корысть? Миланья лузгнула очередную семечку. - Та нэ якой, цэ я так, думку думаю. - А ты мэньш думай. Вы бабы, колы думать починаэтэ, до такого дойты можэтэ, шо сам чорт ногу зломыть - Да иды ты, - огрызнулась старуха. Опять воцарилось молчание. Только поскрипывало колесо, да глухо стучала кобыла Маруська копытами. Дед опять задремал. Миланья перестал щелкать семечки, поудобнее устроилась на мешках, и решила последовать его примеру. Дорога шла до самого села, и Маруська без посторонних понуканий дотянет телегу до него. А завтра вставать рано, корову доить, скотину кормить, так что лишний час сна не помешает. Так прошло какое-то время. Миланью наконец начало клонить в сон, когда она почувствовала некое движение в задке телеги. "Шо цэ можэ буты?" - подумала она, открывая глаза. Дед все так же сидел рядом с ней, наклонив голову вперед и покачивая ею, как игрушечный болванчик, - "Можэ птаха якась?" Бабка осторожно приподнялась, как будто боялась вспугнуть, этого неведомого гостя. Страха она не испытывала. Из головы как то вылетело, что там, в телеге, лежит покойник. Дикий визг прокатился по степи. Петро подскочил как ужаленный и только чудом не слетел под колеса телеге. Маруська испуганно заржала и прибавила ходу. Дед обернулся назад и глаза его полезли на лоб. Михайло, закутанный в саван с ног до головы, поднимался, принимая сидячее положение. У Петро отвалилась челюсть. Он с трудом закрыл ее, зажмурил глаза, помотал головой. Однако когда он открыл глаза, покойник уже сидел, и даже начал наклоняться вперед, как будто хотел дотянутся до него. Миланья, забившаяся в самый угол телеги, тихонько поскуливала. И тут саван слетел с головы Михайлы и пополз к левому переднему колесу. Сам же покойник неуклюже повалился набок. - Ану цыть, - прикрикнул Петро на бабу, и та замолчала, только лишь продолжала шмыгать носом и растирать слезы и сопли по лицу. И тут деда посетила дельная мысль. - Тпру-у-у! – остановил он кобылу, молодцевато соскочил с повозки и подошел к колесу в сторону которого полз саван. - Кхе, кхе, - прокашлялся он – Ну мы з тобой и дурни. Миланья приподнялась, и стараясь не выпускать из виду покойника, заглянула за борт телеги. На ось колеса был намотан саван. Она захлопала глазами. На лице появилась глупая улыбка. Из груди вырвался вздох облегчения. - Вот тоби, и покойнычек ожив, - сказал Петро, разматывая материю. Миланья посмотрела на труп. Тот как ему и положено, не подавал никаких признаков жизни. - Я чуть со страху нэ помэрла, - пролепетала баба. Дед усмехнулся. Теперь он и виду не подавал, что и сам, чуть ли не до мокрых штанов испугался. - Эх, ты, баба одным словом. Ты дывысь не розповидай ни кому, а то засмиють. Миланья кивнула, соглашаясь. На смех подымут это точно. Потом до конца жизни от насмешек не избавишься.
