– Сыро… сесть не на что, ну да ладно… – Она с улыбкой повернулась к Нине. – Ты ведь специально пригласила его остаться?

– Кого?

– Ну не притворяйся, пожалуйста! – Смеющиеся глаза Елены блестели. – Мы с Жорой третий день спорим, чем у вас с Климом дело кончится.

Елена сама была влюблена, и ей везде мерещились романтические намеки. Нина попросила Клима остаться, потому что ей нужен был кто-то, кто будет сопровождать ее в поездках на завод и в деревню: дядя Гриша намекнул, что одной лучше не ходить, а из Жоры какой защитник?

Кроме того, Нине хотелось наказать Матвея Львовича. «Простите, господин Фомин, но если вы будете указывать мне, что делать, все выйдет с точностью до наоборот».

Скандал, конечно, будет дикий, если он узнает, что Клим явился в деревню и вздумал ухаживать за Ниной. Ну и пусть негодует в свое удовольствие! Хотя ей было страшновато: вдруг Фомин подговорит своих друзей в Военно-промышленном комитете, чтобы у нее отобрали подряд?

Но на такую подлость Матвей Львович, наверное, был неспособен. В любом случае, совесть Нины была чиста, и это мог подтвердить кто угодно. А если он спросит, почему она пригласила Клима погостить, то всегда можно ответить, что это была благодарность за предоставленную отсрочку.

– Что ты молчишь? – не сдавалась Елена. – Клим тебе нравится? Он столько знает! Помнишь, он рассказывал, что у них в Аргентине мясо дешевле хлеба, а из кожи делают все – от ведер до обоев? Потом у него есть деньги…

– У него ветер в голове! – рассердилась Нина. – У него полно дел в городе, а он тут прохлаждается.

– Потому что ты для него важнее!

Нина отвернулась. Виноградные листья трепетали, пахло влажной землей.

– Значит, нет? – грустно спросила Елена.

– С таким человеком нельзя заводить семью.

Елена вздохнула:

– Просто ты все еще любишь Володю…

Да, наверное… Конечно же Нина сравнивала их. Как и предсказывала Любочка, Клим был очень милым. На него было приятно смотреть, он двигался с изяществом умелого танцора и мог обратить в шутку любой пустяк. Теперь Нине смешно было, что когда-то она испугалась его. С Климом было легко, но при этом он совершенно не соответствовал ее представлениям о серьезном мужчине.

Он надеялся на дачный роман и не думал о том, чем эта история обернется для нее. Он мог принять ее за горничную и не извиниться, влюбить в себя и преспокойно уехать – а ты как хочешь, так и живи с разбитым сердцем.

Клим не пытался помочь Нине с делами, а ей – что уж греха таить? – так хотелось передать их в надежные руки! Он знал, что ей трудно, но считал, что это ее выбор: хочешь – занимайся заводом, не хочешь – не занимайся.

– А деньги откуда брать? – насмешливо спросила его Нина.

– Вот тут и надо делать выбор: что вам дороже – время или деньги? Я лично дорожу своим временем и – убей бог! – не стану тратить жизнь на то, что мне не интересно.

Нину изумлял такой подход. Впрочем, все было понятно: Клим не признавал слова «надо», потому что никогда не заботился о других. Для него личное удовольствие всегда стояло на первом месте.

Нина спросила его, почему он отказался от карьеры юриста:

– Скучно копаться в законах? Зато вы были бы уверены, что ваша семья будет жить в достатке.

– А зачем мне семья, которая предпочитает достаток моему счастью?

– Ну… Предполагается, что вы любите свою супругу и ради нее готовы идти на некоторые жертвы.

Но Клим сказал, что брак должен быть отрадой, а не жертвой.

Нину аж досада брала: такая привлекательная оболочка, но такое мальчишество внутри! Такое несерьезное отношение к себе, к женщине, к миру вообще…

Матвей Львович и тот был надежнее, а потому привлекательнее, чем Клим со всеми его деньгами, приключениями и обаянием.

Клим проснулся рано, но в доме уже никого не было. Он прошелся по пыльным комнатам, выглянул в окно: во дворе стояла лошадь Григория Платоновича, запряженная в тележку. Нина и Елена, одетые по-городскому, привязывали к задку корзины со снедью.

У входной двери Клим столкнулся с Жорой:

– Мы что, уезжаем?

– Матвей Львович прислал телеграмму и велел срочно возвращаться.

Нина вошла в дом, хотела пройти мимо, но Клим – непростительно грубо! – схватил ее за руку:

– Нам надо поговорить.

Она удивленно взглянула на него, но все же пошла за ним в бильярдную с огромным полукруглым окном и столом, покрытым пожелтевшими газетами. Встала спиной к свету: траурное люстриновое платье, гладко причесанные волосы – темный силуэт на фоне облачного утра.

Клим с болезненным содроганием смотрел на нее.

– Нина, поедемте со мной в Буэнос-Айрес…

– Что?

– В России война, революция, дурные воспоминания… Тут вас ничто не держит.

Она нахмурилась:

– Замечательно: сначала я кажусь вам горничной, потом неплохим дополнением к наследству.

– Вы меня не так поняли…

– Всё я правильно поняла! – Нина вдруг разъярилась. – Конечно, мы поедем в Буэнос-Айрес! И возьмем с собой Жору, который пойдет не в гимназию, а на дворницкую службу, потому что ни слова не знает по-испански. Еще мы возьмем Елену, потому что без нее Жора не поедет. И ее родителей, которые, разумеется не отпустят дочь одну, невенчанную, с парнем, которому не исполнилось восемнадцати лет. И разумеется, мы берем дядю Гришу с семейством. Если я сбегу, у него тут же отберут казенный подряд, а я не представляю, на что он будет жить, если завод встанет. Да, и в довесок мы возьмем мою свекровь и ее компаньонку. У Софьи Карловны хватило ума потратить все сбережения на Заем Свободы, и если я не буду давать ей денег, она умрет с голоду.

– Вы не обязаны заботиться обо всех и каждом!

– Клим, я не могу любить человека, который не понимает, что такое ответственность за близких!

Она повернулась и пошла прочь, на ходу задев газету на бильярдном столе. Та с тихим шелестом сползла на пол.

– Жора, ты масло не забыл? – спросила Нина. – Я его на кухне на подоконнике оставила.

Голос ее звучал спокойно, будто ничего не случилось.

У причала толпился народ – фильянчик запаздывал. На сходнях, ежась от утреннего холода, сидел матрос и неумело дул в губную гармошку: резкие свистящие звуки пилили воздух.

Нина стояла в стороне ото всех – маленькая птичка, острокрылый стриж. Она отдала себя Матвею Львовичу в обмен на казенный подряд, чтобы ее свекрови и прочим родственникам было что есть.

Чувство невозможности, глупости, ошибки. Что же теперь – вернуться в Аргентину и жить как прежде? В душе все ломалось от возмущения, когда Клим думал об этом. Заставить Нину послушаться, припугнуть тем, что он отберет у нее дом?

Господи, что она затеяла? Сейчас приедет в Нижний и пойдет к хозяину? Да она с ума сошла!

– Прекратите дудеть! – рявкнул Клим на матроса.

Тот обругал его, но все-таки сунул гармошку в карман.

– Пожалуйста, не задирайте его! – умоляюще шепнула Климу Елена.

– И не подумаю.

Он как раз хотел нарваться на драку – столько накопилось беспомощного бешенства. Но матрос отвернулся и больше не подавал голос до прихода фильянчика.

Нина села на корму – подальше от Клима. Нахохлилась, накрыла шалью волосы, закудрявившиеся от тумана. Он не сводил с нее взгляда. Как бы все сложилось, если бы он встретил ее до побега из Нижнего? Если бы тогда понял, что вот она, девочка, из-за которой будут гореть вены? В 1907 году ей было десять лет, она ходила в Мариинскую гимназию – через дорогу от его дома. Надо было беречь ее, баловать, ждать, пока вырастет. Не отдавать никаким графьям…

Матрос крутил на пальце бескозырку и мурлыкал: