Это падение стало для него шоком: несколько часов он, неспособный двигаться, провел на полу, ожидая возвращения домой Беатрис, но каким-то курьезным образом испытывал и облегчение. Когда он лежал в больнице, один из докторов поставил диагноз «слабое сердце», а от этого, видимо, не существовало лекарства — лишь покой и отдых. С тех пор Беатрис проявляла к нему больше внимания, если не считать подпускаемых ею время от времени шпилек, мол, она буквально сбилась с ног, пока он посиживает себе, задрав ноги кверху, однако ее, вероятно, успокоило их молчаливое согласие, что он перестанет копаться в своих коробках. Дуглас, сын Симингтона, был вызван, чтобы все запаковать и отнести на чердак, после чего Симингтон ощутил своего рода освобождение, словно и Брэнуэлла тоже заперли наверху без всякой возможности убежать или выразить недовольство.

Иногда Симингтон терзался угрызениями совести, размышляя об участи Брэнуэлла, изолированного от мира на чердаке, а порой просыпался посреди ночи с бешено колотящимся сердцем, в полной уверенности, что слышал раздающееся все ближе и ближе шарканье шагов в коридоре у дверей спальни, глухие стоны или безумный смех там, наверху. Беатрис при этом безмятежно спала, а Симингтон даже не мог решить для себя, что было бы ужаснее — призрак Брэнуэлла или живые взломщики, — хотя в дневные часы приписывал все это прихотливой игре воображения или считал симптомом несварения желудка, как предположила Беатрис, когда он сказал ей, что страдает от ночных кошмаров.

— Надо прекратить есть сыр на ужин, — добродушно проворчала она и отправила в постель с чашкой молочной смеси.

Идя на поправку, Симингтон старался избегать какой-либо литературы о семье Бронте. Вместо этого он просмотрел несколько книг, принадлежавших Беатрис, включая сочинения Дафны. «Мою кузину Рейчел» он прочел с удовольствием, правда, его разочаровал двусмысленный финал: то ли прекрасная Рейчел — злонамеренная убийца, подмешивающая яд тем, кто стоит у нее на пути, то ли невинная жертва параноидальных иллюзий своего кузена. «Ребекку» он тоже нашел гораздо более увлекательной, чем ожидал, и, начав читать, не мог оторваться, но и здесь некоторые моменты одновременно заинтриговали его и вызвали раздражение. Почему рассказчица лишена имени? Симингтон решил, что, вероятно, таким образом Ребекка предстает более живой, более влияющей на ход событий даже из своей могилы, чем ее юная преемница, но если и так, не чересчур ли это хитроумная выдумка? А кто устроил пожар, спаливший Мандерли дотла? Миссис Дэнверс? В «Джейн Эйр» хотя бы понятно, что дом подожгла первая миссис Рочестер.

Симингтону хотелось задать Дафне не только эти вопросы, но и прямо спросить о мотивах ее писательства, о том, как она придумывает такие хитроумные сюжеты и неоднозначных персонажей. Как были созданы Рейчел и Ребекка? Ничего даже отдаленно похожего на ответ не было в деловых, взвешенных письмах Дафны. Но чем больше его привлекала идея завести с Дафной прямой диалог о ее книгах, который, учитывая привилегию знакомства с ней, имел бы и некий романтический привкус, тем яснее ему становилось, что это невозможно. Ведь придется признаваться, что читал ее книги, а он совсем не хотел, чтобы она знала об этом: шаткое равновесие авторитетов будет нарушено — она тогда станет экспертом, а он любителем, а не наоборот, как сейчас.

Наверно, именно поэтому Симингтон ответил на письмо Дафны лишь спустя две недели, причем постарался быть предельно кратким. Но все же он не позволил себе совсем уж обескураживать Дафну: если она возобновит свои разыскания, он сможет держать ее в поле зрения. Просьба продать ей еще что-нибудь из его библиотеки поставила Симингтона перед выбором: что важнее — нужда в деньгах или решение держать Брэнуэлла надежно запертым на замок? Наконец после тяжелых раздумий он выбрал одну из самых скучных книг своей библиотеки — избранные труды преподобного Патрика Бронте: пусть отец говорит за сына…

Ньюлей-Гроув,

Хорсфорт,

Лидс.

Телефон: 2615 Хорсфорт

29 января 1959

Уважаемая миссис Дюморье!

Благодарю Вас за письмо. Был рад узнать, что Вы не забросили Брэнуэлла окончательно, но, честно говоря, не думаю, что стоит предпринимать длительную поездку в Йоркшир: перспектива, что Вы обнаружите хотя бы малую толику новых сведений о Брэнуэлле, крайне сомнительна.

И все же, если Вы намерены совершить такой визит, с радостью помогу Вам всеми возможными способами как скромный товарищ по оружию. В настоящее время я продолжаю поиски в своем собрании рукописей и между тем прилагаю к этому письму книгу «Бронтеана. Избранные труды преподобного Патрика Бронте», изданную одним из основателей Общества Бронте мистером Дж. Хорсфоллом Тернером. Надеюсь, Вы найдете в этом томе много интересного.

Искренне ваш,

Хэмпстед, май

С того утра, когда я прочитала на компьютере Пола его переписку с Рейчел, я чувствую себя каким-то образом скомпрометированной, словно это у меня, а не у него на душе некая позорная тайна. Не покидает беспокойство, что Пол рано или поздно обнаружит это, или я сама себя выдам, но пока, к моему облегчению, он не дает понять, знает ли, что я прочитала его мейлы. Поэтому, полагаю, в последние несколько недель я отдалилась от него еще больше, попытавшись уйти с головой в работу. Это оказалось не слишком трудно: углубиться в свое исследование мне гораздо легче, чем куда-нибудь еще. Вечер за вечером до полуночи я рылась в интернете, штудируя каталоги многочисленных нелондонских библиотечных архивов, выискивая покрытые пылью времени следы писем Дафны (а их многие десятки — издателю, редактору, агенту — она была прилежной корреспонденткой), но при этом почти отказалась от мысли разыскать письма Симингтона к Дафне. Пару дней назад я наткнулась на упоминание о том, что она уничтожила многие личные бумаги в огромном костре, когда вынуждена была выехать из Менабилли после окончания срока аренды в конце 1969 года. Узнав это, я забеспокоилась, что вместе со множеством всякой всячины она сожгла и письма Симингтона. Проведя бессонную ночь в раздумьях о том, что могло быть навсегда утрачено в этом костре и что побудило Дафну разжечь его, — все это до жути напоминало дело рук миссис Дэнверс, — я решила: надо перестать ходить вокруг да около и, во всяком случае, попытаться взглянуть на вещи под другим углом, а для этого предпринять еще одну поездку в Йоркшир, на этот раз в Хоуорт, который казался хорошим местом для того, чтобы предаться размышлениям о таинственном мистере Симингтоне.

Именно туда я и отправилась сегодня, вернее, вчера — ведь полночь уже миновала, но я слишком возбуждена, чтобы спать, — и путешествие это оказалось гораздо более ностальгическим, чем я ожидала, потому что уже проделала этот путь однажды, с матерью, когда мне было лет тринадцать. Я тогда только что прочла «Грозовой перевал», и он мне понравился, и «Джейн Эйр», примерно наполовину, и мама предложила съездить в музей Бронте в доме приходского священника, чтобы увидеть место, где были написаны эти книги. Какой хорошей она была, моя мама, — хотела, чтобы я воспринимала эту поездку скорее как приключение, чем как образовательную экскурсию. Замечательно в ней было то, что она умела говорить со мной о книгах и о жизни через книги. Это каким-то образом компенсировало периоды, когда она погружалась в молчание. Я теперь жалею, почему не спрашивала, о чем она думает в долгие часы тишины, — уверена: она о чем-то тогда думала и эти мысли не давали ей покоя…

Но в любом случае то, что поразило меня в доме Бронте, когда я посетила его в детстве, удивило и вчера: я воображала, что дом приходского священника затерян где-то среди болот, вдали от других жилищ, изолирован, как Грозовой перевал, а оказывается, Бронте жили близ Кили, большого, шумного викторианского города. Полагаю, миф о том, что они были полностью отрезаны от остального мира, создан миссис Гаскелл, об этом мне говорила и мама, когда мы ехали на автобусе с вокзала в Кили до Хоуорта. Шарлотта, по-видимому, тоже внесла свою лепту в представление о том, что они жили в глуши, описывая пейзажи, существовавшие скорее в ее воображении. Но, может быть, ей нужно было представлять их себе именно такими?