На следующий день у низкой косы бросила якорь яхта Нансена, также завершившего работу в полярных водах. Встреча полярников так и не состоялась, хотя год спустя их маршруты едва не пересеклись в ледовых просторах Карского моря.

…Иду на восток — вот лейтмотив всех действий Русанова в попытке разгадать тайну его исчезновения. Слишком мало, чтобы создать более или менее удовлетворительную версию, объясняющую исчезновение метеора, прочертившего сумрачный арктический небосвод от горизонта до горизонта и оставившего во мраке полярной ночи свой след, который сохраняется до сих пор как пример верности избранному долгу, научного успеха и нестандартных решений, поражающих воображение его последователей уже почти на протяжении века. И еще — готовностью оплатить свой выбор самой высокой ценой…

В развитии описанных ниже событий нет ничего сколько-либо неожиданного. При внимательном изучении оставшихся немногочисленных документов обнаруживается полное сходство с экспедициями 1909–1911 годов, когда Русанов выдвигал в противовес официальным свои собственные программы, более обширные и, несомненно, более сложные, — стиль максималиста, привыкшего работать на пределе возможного. Только на этот раз предупреждение для высокого начальства прозвучало еще более отчетливо, если не вызывающе, о чем читателю известно по предшествующей главе. Таким образом, Русанов из своих намерений не делал секрета, как и не брал обязательств. На это обратил внимание, возможно, самый дотошный из биографов Русанова В. М. Пасецкий, отметив, что указанное намерение тот «не конкретизирует, не приурочивает к 1912 году, а как бы намечает на будущее» (1961, с. 135), с чем невозможно не согласиться. Не случаен, разумеется, зимовочный запас продовольствия, как и неоднократные предупреждения самого Русанова о возможности зимовки. Нет ничего неожиданного и в реакции руководства — в 1910 году губернатора Сосновского, а в 1912-м — высоких чиновников из министерств иностранных и внутренних дел, которые, имея лишь общее представление об арктических делах, препоручают окончательное решение своему бывалому протеже, целиком полагаясь на его опыт и знания. Поэтому те, кто говорят о каком-то неожиданном развитии событий после завершения работ на Шпицбергене, или искренне заблуждаются, или заведомо игнорируют известные факты, которых действительно немного.

Ограниченность информации о последнем походе Русанова требует предельной осторожности в воссоздании финала его последнего предприятия, начиная с того момента, когда 24 августа горы Шпицбергена растаяли в тумане за кормой «Геркулеса». Пока определенно можно утверждать о двух событиях.

Первое — достижение «Геркулесом» Новой Земли в последний день августа подтверждается телеграммой, оставленной Русановым в Маточкином Шаре и переданной с попутным рейсовым судном на Большую Землю:

«Юг Шпицбергена, остров Надежды окружены льдами. Занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направляюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов» (Визе, 1948, с. 108). Эта телеграмма была доставлена «Ольгой Константиновной» в Архангельск и 4 сентября (23 августа старого стиля) 1912 года поступила к управляющему делами архангельского губернатора Г. А. Садовскому достаточно быстро — всего за четверо суток. Еще трое суток ушло на ее изучение, прежде чем она проследовала дальше по адресу, отнюдь не официальному, — А. И. Стюнкелю, родственнику одного из чиновников Департамента общих дел МВД. О реакции директора этого департамента А. Д. Арбузова, который курировал всю подготовку последней русановской экспедиции, или М. М. Пуришкевича ничего не известно. Спустя месяц, 27 сентября текст телеграммы появился в газете «Новое время». К этому времени наверняка уже были опрошены вернувшиеся в Россию P. JI. Самойлович и 3. Ф. Сватош, которые ничем не могли помочь чиновникам МВД, поскольку Русанов с ними своими намерениями не поделился.

На переход со Шпицбергена до Маточкина Шара «Геркулес» затратил практически восемь суток, видимо, напрямую, поскольку по совокупности сведений кромка льда в Баренцевом море в то время располагалась на 76 градусе северной широты. Почти сорок лет спустя пребывание Русанова в Маточкином Шаре, по рассказам принимавших его ненцев, описал в своих воспоминаниях Вылка — он не мог оставаться равнодушным к судьбе человека, сделавшего для него так много.

«Судно “Геркулес” по прибытии в бухту Поморскую встало на якорь примерно в 500 метрах от берега. Русанов и другие члены экипажа добирались до берега шлюпкой. В становище Маточкин Шар Русанов больше всего находился у местного населения. В момент ухода последней шлюпки к борту своего судна в теплой и дружеской обстановке прощался с местными жителями, собравшимися проводить в дальний путь своего самого близкого друга — друга ненцев… Собрались все: мужчины (9 человек), женщины (8 человек) и дети (5 человек) бухты Поморской на берегу. В момент от-швартования шлюпки от берега все взрослое население из боевого оружия дало троекратный салют в честь отбытия своего незабываемого друга и неутомимого исследователя Арктики Владимира Александровича Русанова. Когда судно “Геркулес” уходило в море все дальше и дальше, жители бросились в гору, чтобы еще раз приветствовать и пожелать Русанову и его спутникам счастливого плавания.

Необходимо указать, что погода в тот момент не благоприятствовала путешествию Русанова, так как еще до проводов его на борт судна поднялся сильный восточный ветер, от которого даже стоявшее на рейде судно “Геркулес” дало большой крен на борт, и все жители становища Маточкин Шар вместе с Русановым удивлялись такому случаю. Хотя день был ясный, но над горами острова Новой Земли было много “сердитых” облаков, предвещавших нехорошую погоду. Пролив был чист и льдин не было. Здесь хочу пояснить в отношении еще наших старых примет: если подул восточный ветер и над горами появились белые облака, это значит, что из Карского моря приближается к берегам острова ледяной покров (разбитые льдины).

Отец мне рассказывал, что Пеанов, уходя в далекое плавание на шлюпке до своего судна “Геркулес”, все время махал своей шляпой провожающим его жителям и находился в необычайно хорошем настроении» (Пасецкий, 1971, с. 204–206).

Отметим пока лишь своеобразный стиль старого ненца (в момент написания письма ему было около семидесяти лет, причем после описанных в нем событий прошло более сорока), некоторую «заштампованность» и, видимо, определенную редакционную правку при публикации. Тем не менее описанные обстоятельства (в частности, начало боры при отходе судна со всеми сопутствующими ей признаками) даны совершенно отчетливо и не случайно — погодные условия играют в жизни новоземельцев значительно большую роль, чем для горожанина средней полосы России. Скорее всего, бора ускорила выход «Геркулеса» в свой последний рейс. Указание, что «судно уходило в море все дальше и дальше» с учетом конкретного мышления ненцев свидетельствует, что оно направилось именно в Баренцево море по западному берегу Новой Земли, а не в пролив Маточкин Шар к востоку, навстречу стоку, требовавшему сложной лавировки.

Второе, также очевидное событие, теперь не оставляющее сомнений, — достижение «Геркулесом» берегов Таймыра — было доказано находками гидрографов Главсевморпути в самом конце полевого сезона 1934 года, причем далеко в стороне от линии маршрута, обозначенного в последней телеграмме с Новой Земли.

Свидетельство пребывания участников экспедиции Русанова у таймырского побережья было получено при следующих обстоятельствах. В навигацию 1934 года гидрографическая партия А. В. Лютостанского из Сибирского гидрографического управления на боте «Сталинец» работала в шхерах Минина на востоке Пясинского залива. Район оказался сложным, часть островов и побережья была нанесена на карты схематично, а часть вообще отсутствовала. Когда между островами Кравкова и Рингнеса был обнаружен новый, неизвестный небольшой по размерам остров, на него была высажена группа топографа А. И. Гусева, который в процессе съемок обнаружил в его центральной возвышенной части столб высотой 2–2,5 метра, обложенный у основания грудой камней высотой около метра. Столб оказался в средней части затесанным, а на месте затеса была аккуратно вырезана надпись «Геркулес 1913». Он был установлен примерно на высоте 30–40 метров над уровнем моря. Вблизи были найдены также поломанные старые нарты и цинковая крышка от патронного ящика. Гусев разобрал каменную груду в надежде обнаружить какой-то письменный документ, однако его ожидания не оправдались. Засечками он определил положение находки: 75 градусов 42 минуты северной широты, 88 градусов 18 минут восточной долготы.