Спустя три года после побега Авессалома Давид не без помощи своего министра обороны Иоава нашел юридическую уловку, позволяющую ему не предавать этого сына смертной казни, и Авессалому было милостиво разрешено вернуться в Иерусалим. Однако Давиду понадобилось еще два года, чтобы окончательно простить сына и встретиться с ним[19].
Таким образом, в течение пяти лет Авессалом не показывался во дворце, и внимание и любовь Давида в эти годы изливались на Соломона. Все свободное от уроков время маленький принц находился рядом с отцом – сопровождал его на военные учения; сидел (что было, конечно, не очень педагогично) рядом с ним на пирах и – самое главное – стоял возле его трона, когда Давид решал различные государственные дела и вершил суд. Таким образом, еще не достигнув восьми лет от роду, Соломон успел получить первые уроки того, как следует управлять государством.
* * *
Ряд еврейских авторов относят предание о первом суде Соломона именно к этому периоду. Впрочем, другие считают, что история эта произошла вскоре после мятежа Авессалома, то есть относят ее к тому времени, когда Соломону было девять-десять лет. Третьи – к последним дням правления Давида, а четвертые видят в этой истории народную легенду, которая родилась несколько столетий спустя после смерти царя Соломона.
Жил в городе Иерусалиме, гласит эта легенда, богатый купец, и был у него единственный сын, в котором он души не чаял. Когда юноше исполнилось 15 лет, он стал просить отца разрешить ему попробовать себя в деле и отпустить с караваном, идущим в дальние страны. Купец долго противился, но все же не смог устоять перед просьбами любимого сына и разрешил ему отправиться в путь. Прошло полгода, год, другой, но сын домой так и не вернулся. Не вернулся он и через три года, и через пять.
Почувствовав, что ему пришло время умирать, купец объявил своему любимому рабу, что хочет оставить его управляющим всем своим имуществом до тех пор, пока не вернется его сын. Раб согласился, но попросил купца узаконить его назначение: позвать к себе жену, дочерей и всех остальных домочадцев и объявить им свою волю. Купец так и сделал: призвал всю родню и сообщил, что оставляет свое имущество и заботу о них на попечение верного раба – до той поры, пока не вернется его пропавший без вести сын.
Первый год после смерти купца новый управляющий исполнял завещание своего покойного хозяина и, распоряжаясь его имуществом, не забывал о нуждах дочерей и вдовы купца. Однако постепенно он вошел во вкус, и решил, что пришло время стать полноправным хозяином всего вверенного ему богатства. Выгнал он из дома всех близких покойного и стал жить припеваючи.
Прошло еще десять, а то и больше лет, и вдруг в ворота дома постучался какой-то человек. На вопрос, кто он такой, незнакомец ответил, что он – сын хозяина этого дома. Много лет назад он ушел из Иерусалима с торговым караваном, попал в плен к разбойникам, был продан в рабство, но, в конце концов, сумел бежать. И вот он здесь, чтобы вступить в права законного наследника…
«Да кто ты такой? Откуда ты взялся?! И по какому праву ты лжешь! У хозяина этого дома был только один сын, и этот сын – я!», – ответил управляющий и велел слугам избить незваного гостя и выбросить его за дверь.
Тогда пришелец решил обратиться в суд, чтобы изобличить самозванца. С этой целью он сначала направился к старым друзьям купца с тем, чтобы они удостоверили на суде его личность. Но за прошедшие годы одни из этих друзей умерли; другие не могли узнать его, ибо он покинул город безбородым юнцом, а вернулся в него взрослым, немало повидавшим на своем веку человеком. Те же, кто узнал в нем сына купца, отказывались свидетельствовать в его пользу, так как задолжали управляющему большие суммы и боялись его рассердить.
Именно подобные сложные дела, в которых нет ни улик, ни свидетелей, разбирались в царском суде, и потому вернувшийся сын купца направился во дворец царя Давида.
В назначенный для слушания день два человека, претендующие на то, чтобы называться сыновьями и наследниками купца, предстали перед троном царя.
– Ваше величество! – со слезами на глазах сказал первый. – Я был единственным сыном своего отца. Юношей я отправился с караваном, попал в рабство, прошел через многие страдания, и вот когда я вернулся, выяснилось, что мой отец мертв, а его имуществом завладел самозванец!
– Это ты – самозванец! – парировал второй. – Я – единственный сын покойного купца, а кто это такой я не знаю, и в первый раз его вижу!
– Ложь! – воскликнул на это первый. – Я – сын, а ты – презренный раб, лжец и клятвопреступник!
Тут, заметив, что Давид немало озадачен этим казусом, стоявший у его трона восьмилетний Соломон решился взять слово.
– Отец! – сказал он. – Позволь мне провести этот суд.
– Что ж, – ответил царь, – я с удовольствием выслушаю твое мнение, сын мой. И да поможет тебе Бог доискаться до правды!
Все находившиеся в зале царского суда в это мгновение обратились в слух, ибо еще никогда не видели ребенка в роли судьи.
– Как я понимаю, каждый из вас утверждает, что он является сыном покойного почтенного купца, но ни один не может привести для этого убедительные доказательства, – сказал Соломон. – Поэтому сейчас ступайте на могилу покойного, достаньте из нее одну его кость, разломайте ее пополам и пусть каждый принесет половину.
Как только оба тяжущихся покинули зал суда, Соломон подозвал к себе слугу и велел ему проследить, как будет вести себя эта пара на кладбище, а затем немедленно вернуться и доложить ему.
«Когда эти двое пришли к могиле купца, один из них разрыдался и сказал: “Неужели тебе недостаточно, что ты завладел имуществом моего отца, выгнал меня и сестер из дома, так теперь ты еще хочешь осквернить его могилу и сломать его кости?!”. Второй же просто спешно разрыл могилу, достал оттуда кость сломал ее и сейчас находится на пути сюда!» – доложил Соломону слуга.
Вскоре и в самом деле оба мужчины снова появились в зале суда, и один из них, преклонив колени, протянул маленькому принцу кость из могилы.
– А где твоя часть кости? – обратился Соломон ко второму.
– Я ничего не принес, принц! – ответил тот. – Я предпочитаю остаться без дома и без гроша в кармане, чем осквернить могилу отца.
«Лично мне все уже ясно! – провозгласил Соломон. – Но чтобы ни у кого из присутствующих не осталось сомнений в этом деле, я попрошу пригласить сюда цирюльника. Пусть он отворит кровь как одному, так и другому тяжущемуся!»
Когда цирюльник выполнил то, для чего ему пригласили, Соломон опустил кость в чашу с кровью управляющего делами купца, затем вытащил ее и показал всем. Кость осталась такой же сухой и белой, как и была.
Тогда Соломон опустил эту кость в чашку с кровью мужчины, утверждавшего, что он вернулся в отцовский дом после многих лет рабства. И кость мгновенно пропиталась кровью, разбухла и даже как будто ожила…
– Смотрите все! – закричал Соломон. – Вот вам доказательство, кто тут раб, а кто – господин! Кровь раба скользнула по кости покойного, как ртуть, не оставив на ней никакого следа. Но, оказавшись в другой чаше с кровью, кость ожила. Потому, что это – та же самая кровь, которая текла в ней при жизни, кровь сына! А теперь пусть возвратившийся домой подлинный хозяин сам решает судьбу своего лживого раба.
Но сын купца решил не наказывать управляющего. Он лишь велел тому разыскать своих мать и сестер и вернуть их в дом. После этого он щедро расплатился золотом за то время, которое этот человек управлял имуществом его отца, а затем потребовал от бывшего раба покинуть Иерусалим и никогда в него не возвращаться.
А по царскому дворцу, а затем и по всей столице тем временем стремительно распространились слухи о необычайной мудрости младшего сына царя[20].
Коран, синтезируя еврейские мидраши и отрывки из Талмуда приводит еще одну легенду о совместном суде царя Давида и малолетнего Соломона, имена которых в арабской транскрипции, естественно, звучат как Дауд и Сулайман.
