Смысл притчи был прозрачен, однако, как ни странно, Давид с его умом, не примерил ее на себя, и сам вынес себе приговор. Он провозгласил, что богач из этой истории достоин смерти, а за овцу должен заплатить вчетверо: «…за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания» (2 Цар. 12:6).

И уже после этого Нафан произносит роковые слова «Ты – тот человек!», а затем объявляет царю, что решением Небесного суда тот приговорен к смерти, но перед этим ему придется вкусить горечь унижения и бесчестия.

Сразу после своего страстного монолога (2 Цар. 12: 7–12) пророк уходит, и лишь после этого до Давида начинает доходить весь ужас его поступка и вся беспощадность вынесенного ему приговора. В страхе он валится на колени и молит прощении, и сила его раскаяния, говорит Библия, была так велика, что Всевышний изменил Свое решение.

Об отмене страшного приговора Небесного суда Давиду сообщил все тот же Нафан. Теперь, объявил пророк, Давид не умрет, его династия продолжится, но заплатить за грех с Вирсавией и Урией ему, безусловно, придется: его первый сын от Вирсавии умрет, а затем на его дом обрушатся различные бедствия.

Согласно раввинистической традиции, роман между Давидом и Вирсавией начался посреди лета; о приговоре Небес Нафан объявил царю ранней осенью, в канун еврейского новогоднего праздника Рош а-шана, а об его отмене – через десять суток, в Судный день, день суда и прощения. А спустя еще несколько месяцев, зимой, Вирсавия родила сына.

Ребенок родился слабым и болезненным, и повитухи с самого начала поняли, что его не выходить. Так оно и случилось: на седьмой день после своего рождения младенец скончался.

Смерть сына, говорит устное предание, стала для Вирсавии страшным ударом. Решив, что за грех измены мужу теперь все ее дети будут обречены на смерть, она стала отказывать Давиду в близости.

Версии комментаторов о том, когда именно происходили эти события, расходятся. По одному из устных преданий, история с Вирсавией произошла, когда Давиду было 45 лет. Вскоре после этого царь тяжело заболел, и болезнь эта длилась 13 лет, в течение которых он большую часть времени был прикован к постели, подозревая, что стал жертвой отравления.

Другая версия гласит, что Давид впервые увидел Вирсавию, когда ему было 56 лет. Но как бы то ни было, любовь к этой женщине продолжала пылать в сердце царя, и в итоге именно ей суждено было подарить Давиду того самого сына, которому предстояло стать строителем Храма.

«И утешил Давид Вирсавию, жену свою, и вошел к ней, и спал с нею; и она родила сына, и нарекла ему имя: Соломон. И Господь возлюбил его и послал пророка Нафана, и он нарек ему имя Иедидиа по слову Господа» (2 Цар. 12:24–25).

Так начинается история жизни царя Соломона, «произошедшего из чресл» Давида, когда великий царь и псалмопевец приблизился к последнему десятилетию своей жизни. Как намеком следует из библейского текста, пророк Нафан поспешил объявить Давиду, что рожденный Вирсавией младенец и есть тот самый наследник, которого царь так долго ждал. Это следует также и из самого второго имени, которым Нафан нарекает Соломона: «иедид» на иврите означает «близкий друг», «Иедидиа», таким образом, означает «Близкий друг Господа». Причем Нафан подчеркивает, что он дает ребенку это имя не по собственной воле, а «по слову Господа», то есть Бог Сам уже в момент рождения признал Соломона Своим «другом».

Об этом пророчестве Нафана Давид будет вспоминать в одной из своих последних бесед с сыном:

«Но было ко мне слово Господне, и сказано: «ты пролил много крови и вел большие войны; ты не должен строить дом имени Моему, потому что пролил много крови на землю перед лицем Моим. Вот у тебя родится сын: он будет человек мирный; Я дам ему покой от всех врагов его кругом: посему имя ему будет Соломон. И мир, и покой дам Израилю во дни его. Он построит дом имени Моему, и он будет Мне сыном, а Я ему отцом, и утвержу престол царства его над Израилем навек» (1 Пар. 22:8–10).

Само оригинальное звучание имени сына Давида и Вирсавии – Шломо, превратившееся в христианской традиции в Соломона, а в арабской – в Сулеймана, в сознании человека, владеющего ивритом, немедленно вызывает ассоциацию со словом «шалом» – «мир». Имя это было даровано Соломону в соответствии с пророчеством: «И мир, и покой дам Израилю в дни его».

Но одновременно это имя порождает и ассоциацию со словом «шалем» («цельный», «совершенный») а также со словом «Иерушалаим» – Иерусалим, «ир шалем», «цельный, единый город».

Они вообще оказываются неразрывно связаны в истории – Соломон и Иерусалим, превращенный им, если верить Книге Книг, в один из самых красивых и богатых городов своей эпохи.

Разумеется, многие исследователи считают библейский рассказ об истории рождения Соломона крайне предвзятым. Все, что связано с пророчеством о том, что истинному наследнику престола в дни, когда Давид «обрел покой от врагов своих», еще только предстояло родиться, вставлено, по их мнению, в текст исключительно для того, чтобы обосновать законность права Соломона на престол; объяснить, почему при выборе наследника царя был нарушен принцип старшинства. А если это право надо было обосновывать, значит, были те, кто в нем сомневался…

В Книге притчей Соломоновых царь говорит о себе: «Ибо и я был сын у отца моего, нежно любимый и единственный у матери моей» (Прит. 4:3).

Это, безусловно, чрезвычайно важный момент его биографии. Давно и хорошо известно, что именно отношение к ребенку родителей в самый ранний период его детства в итоге определяет многие будущие черты его личности. И – прежде всего – его самооценку, уверенность в собственных силах и правильности принимаемых решений.

«Если человек в детстве был любимым ребенком своей матери, он всю жизнь чувствует себя победителем и сохраняет уверенность в том, что во всем добьется успеха, и эта уверенность, как правило, его не подводит», – писал спустя более двух с половиной тысяч лет после царя Соломона другой его великий тезка, вошедший в историю человечества под именем Зигмунд Фрейд[15].

Детство царя Соломона прошло, очевидно, в покоях его матери Вирсавии, которая, помня о смерти своего первенца, что называется, сдувала пылинки с сына и тряслась над каждым его шагом.

Привилегированное положение любимой жены, посещаемой царем куда чаще других жен и наложниц, не могло не вызывать у последних зависть и злобу по отношению к Вирсавии, и это вольно или невольно должно было сказаться на их отношении к Соломону. Опасаясь, что под видом игры на ее мальчика может быть совершено покушение, Вирсавия не пускала сына на детскую половину гарема, да ему и нечего было там делать.

«От полонянок, находившихся в царском гареме, у Давида родилось четыреста сыновей. Все они, вопреки иудейскому закону, выбривали волосы на висках, а на затылке заплетали их в косы и заставляли носить себя в золотых паланкинах и в армии занимали места начальников и командиров; все они были задиры и драчуны, наводившие ужас на окружающих», – сообщает трактат Талмуда «Киддушин»[16].

Понятно, что число «400» в данном случае носит символический характер, призванный подчеркнуть, что сыновей у Давида и в самом деле было великое множество, но до большинства из них, как и до их матерей, царю, видимо, не было никакого дела. Трудно даже сказать, знал ли он всех своих отпрысков в лицо и по именам. Во всяком случае, из Библии следует, что действительно «своими» сыновьями, которых Давид любил и в воспитании которых принимал какое-то участие, были сыновья от первых шести его жен и Вирсавии. Именно они упоминаются во «Второй книге Самуила» поименно – шесть сыновей, родившихся в Хевроне (2 Цар. 3:2–8) и одиннадцать, родившихся в Иерусалиме (2 Цар. 5:14–16).

Впрочем, как следует из Талмуда, то, что они не входили в число отцовских любимцев, отнюдь не мешало этой толпе принцев носиться по Иерусалиму на мулах, задирая прохожих и забирая из лавок торговцев все, что приглянулось или просто попало под руку.