Как раз Гамалея, понимающий все это, когда ехал в Лондон по просьбе Пастера, как раз он в России и занялся экспериментальным изучением метода прививок, внес в него свое, новое, многое обосновал и раскрыл. Убежденный в неоценимом значении вакцинации, Гамалея сумел передать свою убежденность английской комиссии. И результатом его поездки явился более чем благоприятный для Пастера отчет:

«Можно считать вполне установленным, что господин Пастер открыл способ профилактики бешенства, подобный вакцинации против оспы. Никакая похвала этому открытию не будет чрезмерной, если учесть его практическое значение и его значение для патологии вообще…»

Пастер прочитал этот отчет на бюро Академии наук. Он был вполне удовлетворен единодушной уверенностью английской комиссии в ценности метода, но в то же время не мог отделаться от глубокой грусти. Он чувствовал, что силы начинают иссякать, что жить осталось недолго и что сделал он еще далеко не все, что способен был совершить.

Таким печальным, разбитым и погруженным в уныние застал Пастера Илья Ильич Мечников, когда осенью 1887 года приехал в Париж.

Они были знакомы еще до этой встречи. Мечников прислал Пастеру статью о своих работах по фагоцитозу, Пастер ответил ему милым письмом, в котором сообщал, что эту статью он и Дюкло напечатали в издаваемых ими «Анналах», «…чтобы доказать Вам этим нашу горячую симпатию к Вам, другу Гамалеи, которого мы очень любим, а также в знак уважения к Вам и Вашим друзьям».

«Вам и Вашим друзьям» — подразумевались русские ученые и русские люди вообще. Пастер не просто уважал русских, он любил их. И тех, кто приезжал к нему учиться, и тех, кто искал у него спасения от смерти. Со многими из своих больных, живших в России, он переписывался, писал и медикам, и высокопоставленным чиновникам, и философам, и деятелям культуры и искусства. Он всегда преклонялся перед русским народом и мечтал о сближении его с французами. Приезжих из России он встречал как старых любимых друзей. Один из его пациентов впоследствии рассказывал о своем прощании с Пастером после курса предохранительных прививок: «…обнял меня, в губы поцеловал и портрет свой подарил, а на другой стороне портрета надпись: «Унтер-офицеру русской армии Степану Леонову на память от Пастера».

Он знал уже о Мечникове и о его работах, когда Илья Ильич впервые появился у него на «станции» на улице Вокелен.

Пастер принял его как давнишнего друга. Лицо его засветилось нежностью, когда он пожимал руку Мечникова. Он усадил гостя и сразу же заговорил о главном:

— В то время как мои молодые сотрудники отнеслись очень скептически к вашей теории, я сразу стал на вашу сторону. Я сам был давно уже поражен зрелищем борьбы между различными микроскопическими существами, которых мне случалось наблюдать. Я думаю, что вы попали на верную дорогу!..

Мечников был счастлив услышать одобрение великого ученого. Он так нуждался тогда в поддержке своей теории иммунитета, которую никто еще в то время не желал признавать! Ему нужна была и другая поддержка — в Одессе он уже не мог работать, в Одессе ему мешало директорство в бактериологической станции, дела которой оставляли желать лучшего. Суматошная жизнь станции, непомерные невежественные требования, предъявляемые к ее сотрудникам одесскими чиновниками, сопротивление, которое встретила ее деятельность у местных представителей врачебной власти, невозможность заниматься исследовательской работой — все это заставляло Мечникова всерьез задуматься над своей дальнейшей судьбой.

И он осторожно и робко спросил Пастера:

— Когда будет закончено строительство вашего института, господин Пастер, могу я поработать в нем в качестве независимого исследователя?

Пастер сделал широкий жест здоровой рукой и, приветливо улыбаясь, ответил:

— Вы можете приехать ко мне, когда захотите. Для вас в моем учреждении всегда найдется место. Вы получите у меня собственную лабораторию!

Такого ответа Мечников не ждал. Он был растроган и бесконечно благодарен Пастеру за его теплоту и гостеприимство, за то, что он поддержал его научную теорию, и за те последние слова, которые сказал и которые Мечников запомнил. Должно быть, он предчувствовал, что недалеко то время, когда ему придется воспользоваться щедростью Пастера.

Он воспользовался ею ровно через год. Затравленный и фактически изгнанный из России, он вынужден был навсегда покинуть родину. Он приехал к Пастеру, когда новое здание института еще не было закончено, но и в тесном, до отказа заполненном помещении старой лаборатории на улице д'Юльм сотрудники Пастера охотно приютили его.

Заложенный в 1886 году Институт Пастера был достроен через два года. Когда-то у французского правительства не нашлось полутора тысяч франков на оборудование первой пастеровской лаборатории. Сейчас за полтора года собрали по подписке два с половиной миллиона франков. Но и тут парижские городские власти не захотели внести свою лепту — Пастеру отказали в бесплатном участке земли для здания, и этот участок пришлось купить на собранные деньги. И все-таки после всего этого для будущих исследовательских работ института оставалось еще около миллиона франков.

Торжественное открытие нового храма науки на улице Дюто состоялось 14 ноября 1888 года. В больmoto зале библиотеки нового института собралось множество народа. Здесь были министры и президент Французской республики, академики и иностранные ученые, друзья и коллеги, сотрудники и последователи Пастера. Пастер пришел в сопровождении всей семьи, взволнованный и бледный, с красными от бессонницы глазами и измученным, утомленным лицом.

— Мне грустно, — начал он, — что я вхожу в эти стены как человек, побежденный бременем жизни, вокруг которого уже нет его учителей, нет даже товарищей по борьбе — ни Дюма, ни Буле, ни Поля Бера, ни Вюльпиана, который вместе с вами, дорогой Транше, всегда помогал мне советами и который проявил себя как самый убежденный и энергичный защитник моего метода.

Остро чувствуя их утрату в этот момент, я в то же время нахожу великое утешение в том, что все, за что мы вместе боролись, не погибнет. Наши научные воззрения разделяют наши сотрудники, наши ученики, которые присутствуют здесь…

Сохраните, дорогие сотрудники, тот энтузиазм, который воодушевлял вас с первых же дней вашей работы, но подчините его строгому контролю. Не утверждайте ничего, что вы не могли бы доказать просто и определенно. Уважайте критику… Она помогает добиться истины. За ней всегда остается последнее слово…

В мире борются два противоположных закона: один — закон крови и смерти, который каждый день придумывает все новые способы войны, который заставляет людей быть постоянно готовыми идти на поля сражения, и второй закон — закон мира, труда и благоденствия, который ставит себе целью избавить человечество от преследующих его несчастий. Этот второй закон, которому подчиняемся все мы, стремится даже во время жестоких войн спасти многочисленные жертвы этих войн…

В гулкой тишине зала раздавались эти слова великого ученого. А сам он, только что оправившийся от нового удара, сидел, низко склонив голову, стараясь скрыть от посторонних слезы горечи и старческого бессилия, непрестанно навертывающиеся на глаза.

Храм новой науки был возведен. Но богу этой науки — Пастеру — уже нечего было в нем делать. Его измученное сердце медленно и трудно нагнетало кровь в больные сосуды, а ясный мозг сознавал, что песня его спета…

Лаборатория на улице д'Юльм прекратила свое существование. На стене небольшого домика, где столько лет проработал Пастер, осталась только мемориальная доска: