Однако книгу польского сановника знаменует нечто особое: предисловие написано одним из протестантов, который отгородился от Коперника, опасаясь возможных последствий для Библии и разъясняет, что теория выдвигается в качестве гипотезы. Не католики первыми забили тревогу. Более того, до заключительного решения дела Галилея одиннадцать пап не только не будут обвинять «гелиоцентрическую» теорию Коперника, но часто будут ее поддерживать. Сам же Коперник с энтузиазмом был принят в Риме и избран членом папской академии сразу после его первых работ, имеющих тенденцию к гелиоцентрической системе.

Совсем другой была реакция Лютера на первые донесения о коперниканском тезисе: «Люди слушают новомодного астролога, который тщится доказать, что вращается Земля, а не небесная твердь. Кто желает показать свой ум, тот изобретает какую-нибудь новую систему. Этот Коперник своей глупостью хочет перевернуть всю науку астрологию». Даже Меланхтон, главный богословский сотрудник монаха Мартина Лютера, человек вообще-то уравновешенный, оказался столь же категоричным и заявил: «Не потерпим подобных фантазий!»

Речь идет не о пустой угрозе: протестант Кеплер, сторонник коперниканской системы, был исключен из протестантской богословской коллегии в Тюбингеме. Чтобы избавиться от своих собратьев, исповедующих ту же самую веру, и усматривающих в нем богохульника, из-за мнения, что эта теория ложна, так как противоречит Библии, он был вынужден уехать из Германии и поселиться в Праге. Знаменательным является игнорирование того факта (так же, как и других, касающихся того дела), что сторонник коперниканской теории, реформатор Кеплер был приглашен преподавателем в престижный Болонский университет, который находился на папской территории.

Лютер неоднократно повторял: «Тот, кто утверждает, что Земле более шести тысяч лет, перестает быть христианином». Эта «буквальность» и «фундаментализм», с каким подходим к Библии, так же как и к Корану (дело не в непослушании, а в интерпретации), характерны для всей истории протестантизма и по сегодняшний день в США и других странах, укрепляются и защищаются активностью церквей и широко распространенными сектами, имеющими реформаторское происхождение.

Что же касается университетов и «мракобесия», что очень важно, в начале XVII века, когда Галилео было около сорока лет, и для него это был период напряженной научной работы, в Европе существовало 108 университетов (что характерно для католического средневековья), несколько было в Америке, на территориях испанских и португальских колоний, но ни одного на нехристианских территориях. Существуют еще и другие причины, о которых необходимо напомнить: если работы в области математики и геометрии, (особенно Евклидовой), которые создали основную базу для развития современной науки, дошли до нас, только благодаря бенедиктинским переписчикам, а позднее, с изобретением печатного станка, благодаря книгам, изданным монахами. Кое-кто правильно заметил, что в начале XVII века, великий инквизитор Испании основал в Университете, в Саламанке, факультет естествознания, на котором изучались теории Коперника.

Кое-кто обратил внимание на такой парадокс: церковь подвергалась критике по разным причинам, за то, что опаздывала и не жила в духе времени. Однако позже история показала, что если действия церкви и казались анахроничными, то только потому, что она приходила к соответствующим выводам раньше.

Например, на протяжении XIX века и гораздо ранее в начале XX века с крайним недоверием относились к энтузиастическому мифу о «модернизме», а следовательно и о «прогрессе». Сегодня историк такой величины как Эмиль Поулат может сказать: «Пий ЕХ и остальные „реакционные“ папы отставали от своего времени, зато стали пророками нашего времени. Возможно, они были не правы в том, что касалось сегодняшнего и завтрашнего, но предвидели, что будет после завтра, то есть это означает, нашу постмодернистскую эпоху, которая открыла другое лицо, то темное лицо модернизма и прогресса.

Приведем другой пример: осуждение атеистического коммунизма Пием XI и Пием XII до вчерашнего дня принималось с «предубеждением», считалось «консервативным» и «преувеличенным», хотя уже сегодня эти же самые сокрушенные коммунисты согласны с их критикой (даже если настолько горды, чтобы сделать это) и признают, что те, «отсталые» папы были проницательны, как никто иной. Похоже даже, что Павел VI — энциклика которого „Humanae vitae“, казавшаяся пророческой и с каждой минутой являвшаяся еще более дальновидной считался «реакционером».

Сегодня мы в состоянии понять, что тот парадокс зародился благодаря «делу Галилея», о котором подробно мы рассказывали в предыдущей главе.

Очевидной ошибкой явилось сопоставление Библии с естественными науками, которые только зарождались. Легко рассуждать сегодня, когда нам известно о тех событиях, которые произошли позже. Наши наблюдения показывают, что протестанты были настроены к нему еще непримиримее, чем католики. Очевидно, что на лютеранской и кальвинской земле Галилей, гость достопочтенных церковных сановников, скончался бы не на вилле, а на эшафоте.

Начиная с древней классики до описываемой эпохи, философия охватывала все человеческие знания, в том числе и естественные науки. Сегодня легко различить отдельные области науки, однако в то время процесс этот только начинался и шел не без заблуждений и нанесения вреда.

С другой стороны, уже сам Галилей подозревал, что неоднократно ошибался (относительно комет), особенно в области эксперимента. А не имел доказательств, подтверждающих теорию Коперника, а то единственное, которое привел, оказалось неверным. Святой и мудрый Роберт Беллармино, а вместе с ним другое лицо — достопочтенный кардинал Баронью были согласны придать письму (текст которого совпадал с птолемеевской системой) более метафорический смысл, хотя бы в тех выражениях, противоречащих новым астрономическим гипотезам, однако при условии, что сторонники коперниканской системы будут в состоянии поддерживать ее неопровержимыми доказательствами. Однако такие доказательства можно было представить лишь год спустя.

Ученые такой величины как Джордж Бене считают, что решение Святого Престола о запрещении книги Галилея было не только справедливым, но и полезным с научной точки зрения: «Так же как современный научный журналом отказывается от публикации неточной и лишенной доказательств статьи».

К тому же сам Галилей, кроме правильной интуиции, в некоторых случаях неотчетливо видел отношение между наукой и верой. Не от него, а от кардинала Баронью исходило определение, подтверждающее открытость церковной среды: «Намерением Святого Духа, вдохновившим Библию, является обучение нас тому, как попасть на Небо, а не учение о том, как движется Небо».

Среди вопросов, которые обычно умалчиваются, имеется так же его ошибочное мнение об одном «библейском соглашении», а именно: об известном стихе, говорящем о том, как Иисус Навин остановил Солнце, не объясняя это как метафору, а понимая в буквальном смысле, заявил, что Коперник это «задержание» мог бы объяснить лучше, чем Птолемей.

Галилей, рассматривая вопрос в той же плоскости, как и его судьи, подтверждал, что деление науки на философские, теологические и естественные области было неточным.

Возможно, Церковь казалась консервативной, потому что в свое время была современной, мы только сейчас начинаем понимать это. На самом деле, (несмотря на ошибки, допущенные шестьюдесятью судьями доминиканского трибунала св. Марии на Минерве) может важнее то, что являлось для них фактом: судьи Галилея раз и навсегда определили, что наука никогда не была и не может быть новой религией. Определили, что создание новых Догм построенных на «Умах», а не на Откровении не служило для блага человека и правды. Временные осуждения гелиоцентрической теории (donec corrigatur, что означает «задержано до исправления» — как гласило определение) имеют место, так как была представлена защитниками, как абсолютная истина, что было против фундаментальной основы, согласно которой научные теории высказывают предположительные истины, верно «ex suppositione», что означает «после предположения», а не абсолютным образом. Так утверждает один из современных историков.