С начала нашего века либеральные якобинцы начинают союзничать с местным социализмом, и в такой степени, что «в 1914-1915 г.г. епископов арестовывали или изгоняли; все священники были посажены в тюрьмы, монахини — выгнаны из монастырей, религиозный культ — запрещен, церковные школы — закрыты, а церковное имущество — конфисковано. Конституция 1917 года узаконила, и еще более ожесточила атаку на Церковь» (Феликс Зубиллага).

Нужно подчеркнуть, что эта конституция (формально существующая и действующая до сегодняшнего дня; во время визита Иоанна Павла II в Мексику власти этой страны обращались к Папе все время только обращением «Господин Войтыла») никогда не была принята народом. Народ не только ее не принял, но сразу определил свое отношение: сначала в форме пассивного сопротивления, а потом активным действием в борьбе от имени традиционного католического учения, по мнению которого можно было силой сопротивляться тирании.

Таким образом, начинается эпопея людей называемых с пренебрежением «Христовым братством», так как, умирая, они кричали перед взводом, проводящим экзекуции: «Пусть живет Царь-Христос! Пусть живет Христос и наша Госпожа из Гваделупы!» Число вооруженных повстанцев, которые, — похоже, как и их братья из Вандеи — боролись под знаменами Пресвятейшего Сердца, доходило до 200 тыс. человек. «Прекрасные бригады», что означает женские бригады, помогали им, снабжая их продовольствием, ухаживали за ранеными и были связными.

Все это происходило в 1926-29 гг. В конечном итоге, власти были вынуждены пойти на компромисс, (хотя «повстанцы» побеждали, но были призваны Святым Престолом, сложить оружие). Потому, что сопротивление, направленное против де христианизации пропитало все общественные классы: студентов, рабочих, крестьян, домохозяек.

Самым лучшим определением той обстановки являются слова одного независимого историка: «Не было ни одного крестьянина, который бы в непосредственной или посильной форме не помогал Христову братству».

В противоположность марксистским революциям, которые никогда и ни в одной части мира, даже в Латинской Америке, не смогли привлечь к себе народ (ярким примером может послужить Никарагуа, в которой был спрошен голос народа), крестовый поход Христова братства в Мексике был глубоким и подлинным народным движением. Сотни тысяч женщин и мужчин избирало смерть и муки, чем предательство Христа-Царя и Преславной Девы с Гваделупы — Матери всей Латинской Америки. В то же время был расстрелян отец Мигуэл Августин Про, которого в 1988 г. беатифицировал Папа.

Наиболее героическое сопротивление оказывалось индейцами Центральной Мексики, бывшей ранее колыбелью ацтеков и их мрачных культов. Правительство — каста людей «без Бога» — Северного происхождения, было поверхностно-христианским, в связи с ликвидацией иезуитских миссий в XVIII в.

Борьба Христова братства по защите веры являлась одной из героических историй и продолжается в наше время. Хотя сейчас не в такой яркой форме. Несмотря на это, хотя в Мексике и продолжает существовать «атеистическая» конституция 1917 г., ни в каком другом месте не было подготовлено Иоанну Павлу II такого массового, искреннего и торжественного приема. И ни один Санктуарий в мире, не посещает такое количество людей, как в Гваделупе.

Как объяснят эту верность те, которые хотят убедить нас, что евангелизация здесь была насилием, а веру внедряли, пользуясь крестом, как кнутом?

Смотря Французское телевидение (хорошо принимаемое в Милане), попал я на вечно продолжающуюся дискуссию относительно прав человека.

В ней участвует священник-богослов. Слушая его, складывается впечатление, что он является одним из тех заальпийских интеллектуалов, которые более заботятся о своем престиже интеллигентной личности, чем о солидарности (или хотя бы единстве) со своей Церковью. Одними из тех, которые уступают искушению сделать из науки «Божьей», — для исповедания которой св. Фома Аквинский, чтобы поддержать вдохновение, вкладывал свою великую голову в Дарохранилище — идеологию, сформулированную по вкусу эпохи. Как будто главной целью, было получить похвалу «Браво! Великолепно!», сегодняшнего Константина, которым является тирания средств массовой информации. Без нее не разрешается стать членом круглого стола.

Сценарий один и тот же: священник, бьющий себя в грудь из-за Церкви, которая была такая топорная, смотрящая только перед собой, что не смогла сразу и безусловно, принять «бессмертных законов», провозглашенных Французской Революцией в 1789 году, а, затем, подтвержденных общей декларацией прав человека ООН в 1948 году. Как сокрушенный Петр, уважаемый священник клянется, что этого уже никогда не произойдет, так как современные католики «взрослые» и понимают, как они ошиблись, а правы были другие. «Демократы» могут быть спокойны: они будут иметь в священниках своих сторонников — таких, как те, которые убеждены, что Евангелие не является чем-то более, чем «первой, наиболее торжественной, декларацией прав человека», как буквально высказался по этому поводу один священник.

Я живу достаточно долго, что бы что-нибудь могло меня удивить. Зрелого возраста я достиг тогда, когда марксизм торжествовал, и все верили, что рождение нового человека и новой истории произошло в 1917 г. в Санкт-Петербурге. В те годы не было круглых столов, за которыми велись бы дебаты на тему мещанской «свободы», которая родилась с Французской революцией (или если это кому-то больше нравится. Американской). Я прекрасно помню богословов похожих на того, с телевидения, — а вместе с ними и интеллектуалов — иронизирующих на тему «чисто формальных прав», «иллюзорной свободы» и этой «продаже ладана в пользу мещанских классов», чем является — по мнению Маркса — Декларация 1789 г. Сколько же «современных» католиков, к великому удовольствию правящих арбитров, размышляли на тему: разве предала бы Церковь человечество в решающей встрече с историей, если бы превратилась во что-то вроде «Католической секции Международного коммунизма!» Каждый приход, каждая Епархия должны были превратиться в Совет!

Однако, направление ветра изменилось, а вместе с ним и интеллектуалы, и даже церковные. Итак, те же самые фамилии, те же самые лица и тот же решительный голос, требующий реорганизации Церкви, но на сей раз как «Католической Секции Международного масонского либерализма». На самом деле (документ я держу перед собой) перед провозглашением Французским Народным Собранием Декларации прав человека и гражданина, она уже была разработана в ложах и «дискуссионных группах», в которых — среди фартуков, лопат и треугольников — собиралось европейское мещанское «просвещение».

Еще до недавнего времени, когда Библия считалась манифестом общественной справедливости и «учебником пролетариата» (даже велось специальное обучение на тему «Новое толкование Евангелия с точки зрения диалектического материализма»), то сейчас Библия должна стать только учебником либерализма, учебником, вдохновляющим тех, которые, веруют в демократичное общество североевропейского типа.

Церковь должна принять уже не советскую модель, но образец парламента, избранного общим голосованием. Прежняя, по мнению некоторых богословов, по указанию Маркса и Энгельса, должна была быть основой новой всеобщей религии для служения справедливости. Сейчас, — по мнению их последователей, — новая религия способная объединить людей, должна быть религией прав человека, провозглашающей лозунг liberte, egalite, fraternite. И потому пророками слова больше не являются большевики, а якобинцы жирондисты , которых марксизм более века обижал, считая их паразитами, жирующими на мещанстве.