Он понимал также, хотя не говорил об этом, что до сих жил заботами и советами Жанны, которая была теперь далеко и занималась только маленькой Об, его сестрой. Он чувствовал себя одиноким.
Феррандо выслушал эти горькие сетования.
– Пойдем-ка поужинаем. Ты переутомился.
Вечером Франсуа написал матери длинное письмо. Рассказал о попытке отравления. О суде. О двух слушаниях. О судейских уловках и их причинах. О безумии страны, у которой два правосудия – возможно, одинаково несправедливых. И в заключение сообщил, что возвращается в Страсбург.
Он посетил Гийома Фише. Ректор встретил его словами:
– Итак, вы победили.
– Еще парочка таких побед, мэтр, и я покойник. Фише расхохотался:
– Вы лишь надкусили наш хлеб и сочли его горьким. А мы вкушаем его вот уже сорок лет, – заметил он.
– Печатня готова, мэтр. Я оставляю ее вам.
Фише явно удивился.
– Я думал, вы привязаны к делу рук своих и останетесь здесь, чтобы руководить им.
– У меня есть печатня в Страсбурге. Я не могу руководить двумя сразу.
Фише задумался.
– Было бы ваше решение иным, если бы Морвилье предали королевскому суду?
– Не могу сказать. Я знаю только одно: он выйдет из тюрьмы и будет столь же опасен.
– Совет университета решил исключить его. Ему предстоит суд. Поскольку убийства не произошло, он будет изгнан. На десять лет. Это вас удовлетворит?
– Это должно удовлетворить вас, мэтр. Но у Морвилье могущественные друзья.
– Будучи дискредитирован, – сказал Фише после некоторого колебания, – он будет им не столь полезен. И нельзя утверждать наверняка, что они преследуют те же цели, что и он.
Было видно, что Франсуа это не убедило. Фише внимательно посмотрел на молодого человека. Пробило девять.
– Хорошо. Вы дадите мне несколько дней, быть может, пару недель? Нужно найти того, кто заменит вас. У меня есть на примете один человек. Это Жан Эйнлен, наш библиотекарь. Он уже посвящен в тайны вашего искусства, но мне кажется, в вашем присутствии передача дел произойдет более успешно. И ваше прекрасное творение недолго останется в бездействии[60].
– Располагайте мной, мэтр.
Письмо Франсуа огорчило и взволновало Жанну. Ее сына пытались отравить! Он одержал верх над отравителем! Ему пришлось вынести ужас судебного разбирательства! Сколько врагов, сколько врагов! И ее не было рядом!
Хорошо, что она всего не знает, радовался про себя Жозеф. Главное, ей неизвестны мотивы ненависти Морвилье, который был другом одновременно и Франсуа Вийона, и Дени д'Аржанси. Взяв письмо, он прочел его и, вновь сложив, сказал:
– Ты не можешь всю жизнь находиться рядом с сыном. Франсуа должен сам справляться с трудностями. Сейчас мы ничем не помогли бы ему ни в Страсбурге, ни в Париже. Он один вел сражение и выиграл его, пусть даже победа показалась ему горькой. Он осознал свою самостоятельность, и это придаст ему уверенности, которая так необходима в жизни. Единственным утешением будет для него наша привязанность, хотя настоящим утешением стала бы супружеская любовь.
– Но ведь ты видел его в Страсбурге, разве встречался он с какой-нибудь девушкой? – спросила она.
– Если и встречался, я этого не заметил и сомневаюсь, что у него кто-то есть. Он встает в шесть, ложится в десять, постоянно работает, а женщин-печатниц не существует в природе, – ответил Жозеф с улыбкой. – Кроме того, красивые девушки на выданье не на каждом шагу попадаются.
Однажды у них уже был подобный разговор, однако отвлеченные рассуждения Жанну не устраивали.
– В чем же проблема? – спросила она.
– Проблема, если таковая имеется, только в тебе, – ответил Жозеф. – Ты была превосходной матерью, и в других женщинах он не нуждался. И если у этой проблемы есть решение, то состоит оно именно в том, чтобы тебя не было рядом.
В сентябре 1470 года Людовик XI созвал Генеральные штаты, чтобы отменить разорительный для страны Пероннский договор, подписанный им по принуждению, когда он оказался пленником Карла Бургундского.
Эмар де Фалуа с бородой, как у лешего, перед отъездом в Страсбург вновь предстал перед Франсуа в своем измененном обличье. Тот встретил его с великой радостью как единственного свидетеля своих злоключений. Он много раз задавался вопросом, до какой степени может измениться человек. Каким образом тот, кого он едва не задушил, превратился в верного пса? Он дал себе зарок поговорить об этом с Жозефом при первой же встрече.
В том же месяце Александр Люксембургский устроил праздничный ужин по случаю выезда на первую в сезоне охоту с гостями из Пфальца. Пригласил он и Франсуа де л'Эстуаля, хотя тот охотником не был.
Для молодого человека это был первый самостоятельный выход в свет. У него не имелось почти никакой одежды, кроме рабочей. Наряды его не интересовали, но, желая оказать честь своему покровителю, он заказал синий шелковый камзол, белые штаны, широкий плащ из синего сукна, скромно расшитого серебром. Цирюльник посоветовал ему обстричь волосы кружком. Франсуа согласился, но когда посмотрелся в зеркало, не узнал себя и сказал, что падающая на лоб челка делает его похожим на лошадь.
– Такова мода, – заверил цирюльник. – Ни одно нежное сердечко перед вами не устоит.
Когда Франсуа явился, в стенах архиепископского дворца, освещенного множеством свечей, гремела музыка скрипок в сопровождении пронзительных звуков клавикордов. Два десятка приглашенных расхаживали в большом зале на втором этаже; через открытую дверь был виден накрытый стол, поставленный подковой. Все взгляды обратились на вновь прибывшего, который был, несомненно, самым видным среди гостей. Он направился к князю-архиепископу, преклонил колени и поцеловал перстень. Александр Люксембургский положил руку ему на плечо в знак дружеского расположения, поднял его и представил собравшимся.
Франсуа сразу понял цель приглашения, когда заметил обращенный на него взор юной девушки, Софи-Маргерит фон унд цу Гольхейм, и взгляды ее отца, графа Адальберта, матери и брата, которого звали Отон.
– Вы говорите по-немецки, барон? – спросил граф Адальберт.
– Да, граф.
– Прекрасно. Охотитесь?
– Нет, граф.
– Почему же?
– Дело, которым я руковожу, требует постоянного внимания.
– Вы ведь печатник, да?
– Да, граф.
– Необыкновенное ремесло! – заметил граф. – В нем сочетаются знание, искусство и коммерческий дух.
Итак, Александр Люксембургский все рассказал немцу о его предполагаемом зяте. Франсуа перевел взгляд на Софи-Маргерит. Лицо в форме сердечка, маленький подвижный рот, светлые, чуть удлиненные глаза, пышные льняные волосы, падающие на плечи и увенчанные маленькой шапочкой – Zuckerhut – с одной лишь жемчужиной в качестве украшения. На вид не больше шестнадцати лет. Софи-Маргерит буквально впилась взглядом в Франсуа, а тот сохранял полную невозмутимость, но при этом улыбался.
– У вас есть земли? – спросил граф.
– Есть у моей матери, монсеньер. Мои земли включены в ее имение.
– Большое имение? С лесами?
– Чуть больше тысячи арпанов, граф. Земли лесистые, но прежде всего служат для сева.
Тысяча арпанов! Франсуа понял, что его считают человеком богатым, и это сразу изменило отношение к нему. Графиня широко раскрыла глаза:
– Но кто же там охотится, барон?
– Никто, сколько я знаю. Кажется, право на охоту было уступлено интенданту.
– Счастливец интендант! – воскликнул граф. – Тысяча арпанов для него одного!
Он засмеялся.
– Позвольте мне пригласить вас, граф.
– Ловлю вас на слове.
Франсуа отвели место рядом с Софи-Маргерит.
Как ни странно это могло бы показаться, но за исключением Анжелы, которая была ему как сестра, он никогда не сидел рядом с девушкой. И уж тем более с предполагаемой невестой. Он находил ее очаровательной, похожей чем-то на абрикос, хотя было в ней и что-то от сливы. О чем разговаривают с девушками?
