Центральное место в «Соборном определении» занимает пункт о присяге членов собора, который гласит: «И по сему избранию (на соборе. — Р. С.) служити нам ему, государю своему царю… Борису Федоровичу… и на том им, государем своим, и души свои даем, все крест целуем от мала и до велика»[460].
Годуновский проект постановления не был, однако, утвержден и подписан членами Земского собора. Очевидно, кандидатура правителя не получила на соборе единодушной поддержки. При жизни Федора Годунов умел добиваться повиновения высшей знати. После смерти царя бояре перестали скрывать свою неприязнь к временщику. Аристократия и слышать не желала о передаче ему короны. Ее непреклонность подкреплялась вековыми традициями. В феодальные головы плохо укладывалась мысль об избрании в цари не слишком знатного дворянина. Никто не сомневался в том, что на троне может сидеть лишь наследник «царского корени». Ближайшими родственниками московского дома были князья Рюриковичи, среди которых первенствовали «принцы крови» Шуйские. Калита вел род от Александра Невского, Шуйские — от его старшего брата. Знать помнила это даже при Грозном. По некоторым сведениям, князья Шуйские надеялись завладеть опустевшим троном и деятельно интриговали против Бориса. После смерти Федора, утверждал «Новый летописец», патриарх и власти, «со всей землею советовав», решили посадить на царство Бориса, «князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство»[461].
«Новый летописец» возник в окружении Филарета Романова, и, по меткому замечанию С. Ф. Платонова, имя Шуйского было вставлено в эту летопись лишь для отвода глаз. В действительности главными противниками Годунова были не Шуйские, а Романовы. Княжеская знать склонила голову под тяжестью опричного террора, а гонения Годунова довершили дело. Шуйские не осмелились выступить с открытыми притязаниями на корону и предпочли выждать исход борьбы. С января 1598 г. в Литву стали поступать сведения о том, что в Москве определились четыре главных претендента: Ф. И. Мстиславский, Ф. Н. Романов, Б. Я. Бельский и Б. Ф. Годунов[462]. Шуйских среди них не было.
Знаменитый любимец Грозного Б. Я. Вельский явился в Москву «со множество народа». Но его шансы на избрание были столь же невелики, как и шансы Ф. И. Мстиславского. В жилах Мстиславского текла королевская кровь, он был праправнуком Ивана III и занимал пост главы Боярской думы. Но среди коренной русской знати литовские выходцы Мстиславские не имели престижа.
Самыми серьезными претендентами на корону были Борис Годунов и Федор Романов. Как правитель, Годунов обладал более прочными политическими позициями, но он не состоял в кровном родстве с династией и поэтому не имел никаких прав на престол. Проект соборного решения, подготовленный Годуновыми, показывает, каким образом они рассчитывали преодолеть это формальное препятствие. Авторы проекта старались убедить членов Земского собора, будто на Борисе «бысть обоих царей вкупе благословение», ибо уже Иван IV «приказал» своему любимцу сына Федора «и царство», а затем Федор «вручил» ему «царьство свое»[463].
Агитация Годуновых, по-видимому, не имела успеха. Более того, по всей стране распространились слухи, начисто опровергавшие ложь по поводу завещания Федора. По сведениям литовских лазутчиков, полученным в самом начале февраля 1598 г., Федор отказался назначить Бориса своим преемником. «Ты не можешь быть великим князем, разве только тебя выберут по общему соглашению, но сомневаюсь, чтобы тебя избрали, потому что ты происходишь от подлого народа», — якобы сказал царь Борису и указал на Федора Романова, «предполагая, что скорее изберут его». В конце января литовцы дознались, что из четырех претендентов «больше всего сторонников» у Федора Романова, «как родственника великого князя». В начале февраля лазутчики подтвердили, что в Москве «действительно… думают скоро избрать великого князя, но ни на кого не указывают, только на князя Федора Романовича: все воеводы и думные бояре согласны избрать его…»[464].
Агитация в пользу Ф. Н. Романова имела успех не только потому, что он доводился двоюродным братом царю Федору. У Романовых было много родни и приверженцев в Боярской думе и среди столичных дворян (бояре Черкасские, Шестуновы, Сицкие, Репнины, Карповы и пр.).
На стороне Бориса, по сведениям литовской разведки, выступали «меньшие бояре», т. е. младшие члены Боярской думы, и дворяне, а также стрельцы и «чернь». Но ни стрельцы, ни народ, по феодальным канонам, не имели права голоса в таком деле, как избрание царя.
Избирательная борьба в Москве вступила в решающую стадию. За рубеж проникли слухи о том, что противники Бориса открыто обвинили его в измене «своим государям», убийстве Дмитрия Угличского и отравлении царя Федора. Среди общего замешательства Ф. Н. Романов схватился за нож и бросился на Бориса, но «остальные удержали его». В середине февраля в Литву поступила новая информация, подтвердившая, что в Москве думные бояре, воеводы, стрельцы, чернь «никак не могут помириться» и избрать царя: «между ними великое разногласие и озлобление»[465]. Очень скоро дело дошло до формального раскола избирательного собора. Из-за открытых нападок Романовых правитель перестал ездить в думу и укрылся на своем дворе, куда стали съезжаться «на совет» его приверженцы. Шуйские пытались взять на себя роль миротворцев. Свояк правителя Д. И. Шуйский выступил перед боярами с призывом не избирать царя в отсутствие Годунова и его сторонников. Но посредничество Шуйских не достигло цели. Правителю пришлось покинуть свое кремлевское подворье и искать убежища в хорошо укрепленном Новодевичьем монастыре.
Вопреки официальным легендам отъезд правителя был вынужденным шагом. Годунов потерпел поражение на избирательном Земском соборе. Кроме того, агитация его противников резко осложнила положение в столице. По всему городу толковали, будто правитель отравил благочестивого царя Федора, чтобы завладеть короной. Трудно было придумать обвинение более тяжкое, чем цареубийство, и найти лучшее средство, чтобы поднять против Годунова посадские низы. Непосредственный участник избирательной борьбы дьяк Иван Тимофеев со всей определенностью писал о причинах, побудивших правителя покинуть столицу в критический момент. Годунов, по его словам, опасался в сердце своем, не поднимется ли против него вдруг восстание и не поспешит ли народ отомстить за смерть царя, подняв руку на его убийцу[466].
Отъезд Годунова из Кремля мог привести к его немедленной отставке с поста правителя, если бы Земский собор продолжил свою работу. Однако на помощь правителю пришло руководство церкви. Патриарх Иов добился отсрочки выборов под предлогом, во-первых, 40-дневного траура по усопшему царю, а во-вторых, необходимости дождаться, пока в Москву съедутся духовные чины и «всяких чинов, великих государств, многих городов служивые и всякие люди»[467].
Отъезд Годунова в Новодевичий монастырь знаменовал крутой поворот в его избирательной кампании. Сторонники правителя задались целью вновь опереться на авторитет постриженной царицы.
Официозные легенды гласили, что после пострижения вдова Федора приняла в монастыре «тихое и безмолвное иноческое житие». В жизни все было иначе. Еще до своего пострижения царица издала 8 января Указ о всеобщей и полной амнистии. Она приказала без всякого промедления выпустить из тюрем всех опальных изменников, татей, «разбойников» и прочих сидельцев. Указ царицы был исполнен — темницы и узилища «отверзты», но не во всех городах. Будучи в Новодевичьем монастыре, старица обратилась в Яренск и Вымские волости с облеченным в форму именного указа распоряжением о неукоснительном проведении амнистии. Библиотекарь А. Попов, скопировавший грамоту, утверждал, что подлинник был скреплен собственноручной подписью старицы, именовавшей себя «государыня царица и великая княгиня Александра Федоровна всеа Русии»[468].
