Московская дипломатия пошла на уступки Швеции из-за неверной оценки ситуации, сложившейся в Восточной Прибалтике. Уния между Швецией и Речью Посполитой оказалась менее прочной, чем полагали в Москве. Острое соперничество из-за Ливонии практически исключило возможность совместного выступления против России. Когда русское правительство убедилось в своей ошибке, оно отказалось ратифицировать Тявзинский договор[336].
Достигнув мира на северных рубежах, русское правительство приступило к укреплению западных границ. Задолго до истечения срока перемирия с Речью Посполитой русские начали возводить мощную каменную крепость в Смоленске, на путях возможного вторжения с запада. Смоленскую крепость строили ремесленники из всех крупнейших городов страны. В период сооружения крепости власти запретили каменное строительство по всей стране[337].
На юге усилия московской дипломатии были направлены на подчинение вольных казачьих окраин. Ликвидация Казанского и Астраханского ханств, строительство русских крепостей на Тереке, разгром Крымской орды у стен Москвы в 1572 г. создали благоприятные условия для возникновения вольных казачьих поселений в глубинах так называемого Дикого поля. Следуя по речным долинам, поросшим лесом, казаки селились на Нижней Волге, в бассейне Дона и Северского Донца, на Яике, Иргизе и Тереке. Их станицы отстояли от пограничных засечных черт на сотни верст. Потеснив степняков, донские казаки основали свой городок на Нижнем Дону, на некотором расстоянии от Азова, главного опорного пункта турок в Восточном Причерноморье.
Московское правительство внимательно следило за продвижением вольных казаков на юг, надеясь со временем использовать их силы для борьбы с татарами. В 1584 г. русские дипломаты, направлявшиеся в Турцию, получили задание собрать подробные сведения о «низовых» казаках «от Азова до Раздору»: «хто имянем атаман и сколько с которым атаманом казаков»[338]. Успехи вольной казацкой колонизации побудили русское правительство возобновить наступление в глубь степей, приостановленное вследствие неудач в годы Ливонской войны. В 1585–1586 гг. царские воеводы выстроили крепость Воронеж на одноименной реке, близ ее впадения в Дон, и крепость Ливны на перекрестке двух важных татарских шляхов — Муравского и Кальмиусского[339]. В результате государственная оборонительная линия передвинулась к югу и возникла угроза подчинения вольной казачьей окраины со стороны крепостнического государства.
Вольное казачество на стадии своего становления пользовалось известной поддержкой центральной власти. Колонизуя степные пространства, казаки вели постоянную «малую войну» с кочевыми ордами, далеко превосходившими их своей численностью. Они никогда бы не выстояли в этой борьбе, если бы за ними не было России. Русское командование ежегодно нанимало казаков на службу в полки. Тысячи казаков участвовали в крупнейших походах Казанской и Ливонской войн. Непрерывные столкновения с татарами мешали вольным казакам обзаводиться пашней. Хлеб к ним привозили из центра России. Сами же казаки промышляли рыбной ловлей и охотой. Промыслы не обеспечивали устойчивых средств к существованию, и казаки не могли прожить без государевой службы. Военная добыча служила им дополнительной статьей дохода.
Москва исподволь поддерживала «малую войну» вольных казаков. Но как только возникали дипломатические затруднения, царские дипломаты неизменно заявляли, что «воровские» казаки не являются подданными царя. Их заявления нельзя принимать за чистую монету. Правдой в них было лишь то, что центральная власть не могла полностью подчинить себе вольные казачьи окраины.
Раздор между центром и окраиной резко усилился после того, как власти уничтожили Юрьев день и закрепощенные крестьяне, спасаясь от феодального гнета, стали искать прибежища на необжитых южных окраинах, «в казаках». Беглые крестьяне несли с собой дух протеста. Крепостническая политика Годунова привела к тому, что появились признаки недовольства среди волжских и донских казаков.
Поначалу центром кристаллизации вольного казачества были степные пространства к северу от Астрахани. Но волжские казаки основали свои поселения слишком близко от государевых крепостей. Их городки на Волге не просуществовали и десятилетия[340]. В 1588 г. власти подвергли жестокому наказанию волжских казаков, напавших на персидских послов на Волге. По словам русских дипломатов, казни подверглось будто бы свыше 400 человек. «Воровской» атаман был живьем посажен на кол. Как бы ни была преувеличена приведенная выше цифра, факт остается фактом. После «разгрома» казаков правительство приняло энергичные меры к установлению контроля над землями волжских казаков.
Близ «переволоки» с Волги на Дон оно основало в 1588 г. крепость Царицын и поместило там большой гарнизон[341]. Многие волжские казаки были вынуждены покинуть насиженные места и переселиться на Яик, Дон и Терек.
Провал татарского нашествия на Москву в 1591 г. упрочил положение вольного казачества на Дону. Татары и турки, будучи не в силах изгнать казаков из Донского бассейна, пустили в ход дипломатические средства. В 1592 г. хан заявил русскому послу протест по поводу того, что царь поставил «новых четыре города: близко Азова, на Манычи да в Черкасской и в Раздорах — и из тех городков казаки, приходя к Азову, тесноту чинят»[342]. В действительности казачьи городки на Дону были основаны без царского повеления. Пользуясь военным ослаблением России, вольные казаки отказывались подчиняться распоряжениям русского правительства. В 1592 г. московские власти направили в Раздоры дворянина Петра Хрущева в качестве головы казачьего войска. Однако донцы не приняли царского воеводу и заявили: «…прежде сего мы служили государю, а голов у нас не бывало… и ныне-де рады государю служить своими головами, а не с Петром». Отказ вызвал раздражение в Москве, и в 1593 г. казакам пригрозили, что царь пошлет на них «Доном большую свою рать и поставить велит город на Раздорах»[343]. Но эта угроза не была осуществлена.
Не добившись подчинения донских городков, московские власти в широких масштабах возобновили строительство крепостей на ближних подступах к степным рубежам. В течение двух лет были выстроены Елец (1592 г.), Белгород, Оскол и Валуйки (1593 г.). Крепость Белгород имела наибольшее военное значение как ключ ко всему Донецкому бассейну. Вольная казачья колонизация подготовила присоединение плодородных южных степей к России. Чтобы обеспечить оборону края от татар, власти верстали колонистов в государеву службу, селили во вновь построенных крепостях, обязывали пахать государеву десятинную пашню.
В 1599 г. у впадения Оскола в Северский Донец, в самом сердце Донецкого бассейна, воеводы основали крепость Царев-Борисов. «Этот город, — писал Д. И. Багалей, — так далеко выдвинулся в степь, что нам теперь трудно понять мотивы, которыми руководствовался при постройке его царь Борис»[344]. В самом деле, ни одна степная крепость не строилась на таком удалении от укрепленных рубежей. Около 300 верст отделяли ее от Воронежа, 150 верст — от Белгорода. Тем не менее мотивы этого рискованного предприятия можно понять. Из Царева-Борисова открывались кратчайшие пути к Раздорам и другим казачьим городкам на Дону. Пробив коридор на южный Дон, русское правительство рассчитывало разъединить орды, кочевавшие к востоку от Донца и в Северном Причерноморье, и тем самым предотвратить новые опустошительные вторжения татар в Подмосковье. Стремясь привлечь вольных казаков на службу в Цареве-Борисове, Годунов «пожаловал» их Донцом и Осколом и позволил «по своим юртом жить и угодьи всякими владеть безданно и безоброшно»[345]. Несмотря на широковещательные заверения правительства, казаки прекрасно понимали, что их вольностям приходит конец[346]. Брожение среди донского казачества усилилось.
