Процесс размывания низших слоев феодального класса усиливался при любых экономических трудностях. Это явление отчетливо прослеживается по документам конца 80-х годов. Английский посол Д. Флетчер отмечал, что хлебные цены на московском рынке подскочили в 1588 г. до 13 алтын за четверть[258]. В Новгороде в том же году рожь продавали по 20 алтын за четверть, и голод приобрел еще более угрожающие масштабы[259]. «Если (в России. — Р. С.) бывает дороговизна, как в прошедшем 1588 г…. — писал Д. Флетчер, — то она меньше зависит от неурожаев, нежели от дворянства, которое по временам слишком повышает цены на хлеб»[260].
Историки не раз цитировали эти слова Флетчера, считая их заслуживающими доверия. Между тем факты не подтверждают объяснений английского посла. Российский хлебный рынок зарегистрировал в 1588 г. большое повышение хлебных цен на обширной территории: от Новгорода и Пскова до Москвы, Владимира и Холмогор[261]. Причиной дороговизны были не столько манипуляции дворян, сколько неблагоприятные климатические условия, приведшие к недороду. В 1587 г. продолжительная и суровая зима стояла во всех восточноевропейских странах — от России и Литвы до Крыма[262]. В Крыму снег лежал в течение пяти месяцев. В районе Пскова сильные снегопады прошли в конце мая. Значительная часть посевов пострадала, и начался голод.
Неурожай имел тяжелые последствия прежде всего для многомиллионной массы крестьян. Он причинил немало бед и мелкому дворянству. Платежные книги Бежецкой пятины, составленные при сборе податей в 1588 г., заполнены записями о разорении местных помещиков. Приведем некоторые из этих записей. Сын боярский Р. И. Бирюков «обнищал, кормитца меж дворы». Д. Ж. и Ж. Ж. Образцовы «сошли в государеву Полотненую волость в Усть-реку, кормятца меж дворы». Л. В. Кулебакин «съехал к Москве бити челом к государю о своих нуждах». Ш. Я. Дурова «кормитца меж дворы». Т. И. Сукин «сволокся к Москве бити челом государю о пустоти… а жена его кормитца по дворам в московских городех»[263]. Дозорщики, побывавшие в Бежецкой пятине в 1594 г., застали в деревне Минино одного разоренного сына боярского в бобыльском дворе: «…да туто ж бобыли беспашенные дв. неслужилой сын боярской Прокофей Епончин…»[264]
В книгах Бежецкой пятины 1588 г. отмечено много случаев, когда «оскудевшие» помещики бросали свои поместья и уходили в другие уезды. Так, А. И. и С. В. Измайловы «збежали в Переяславль», Ю. Г. Усов «сшел в Кашин», Ш. Желтухин «в 95-м году сшол в Московские городы в Углецкой уезд». Туда же сошли П. Т. и И. С. Арбузовы, Г. Ф. и А. Г. Моклоковы. «В 95-м году сшел в Московские городы х Костроме» Т. Н. Шалимов и М. Н. Шамшев. Т. И. Сукин «сошел в Бежецкий Верх в 95-м году» и т. д.[265]
Аналогичные сведения за тот же год встречаются в платежной книге Деревской пятины. Помещик Микитин «ходит меж дворы, людей и крестьян нет, поместье стоит пусто». С. Аничков «сшол безвестно, а поместье стоит пусто». Помещица А. Трофимова «ходит меж двор, просит про Христа, людей и крестьян нет в поместье». Забросили пустые поместья Л. Кропотов (жил в Казани в сотниках стрелецких) и Г. Ростиславский (жил в Москве), вдова М. Коробьина (ушла во Ржеву к дяде) и т. п.[266]
Случалось, что разоренные дворяне покидали в своих поместьях рожь «в земле», чтобы не платить с пашни разорительных государевых податей. Заброшенные помещичьи посевы конфисковывались в казну в счет неуплаченных податей[267].
Документы начала 90-х годов обнаруживают еще одно интересное явление — бегство мелких помещиков на вольные казачьи окраины. Согласно «десятням» 1591–1592 гг., воронежский сын боярский М. Д. Пахомов, имевший поместный оклад на 150 четвертей пашни, «сшел в вольные казаки с Васильев з Биркиным», в полку которого он служил в 1590–1591 гг. Дворянин П. Д. Голохвостов, вновь испомещенный в 1590–1591 гг. и получивший оклад в 40 четвертей, также «сшол в вольных казаках с Васильем Биркиным». Среди «новиков» еще один сын боярский «сшел на Дон в [70] 99 году» и двое — в [70] 98 г. Среди детей боярских, служивших в Ряжске, отмечены были те, кто «обнищал» и «волочитца меж дворы», а также те, кто «сошел на Дон в 7093 и 7096 годах»[268].
История новгородских помещиков Жегаловых дает наглядное представление о превратностях судьбы, подстерегавших обедневших дворян в годы разрухи. В 80-х годах XVI в. С. Жегалов с братьями владел небольшим поместьем с барской запашкой в 15 четвертей и единственным крестьянином, пахавшим 10 четвертей пашни[269]. Как установили дозорщики в 1594 г., Сильвестр Григорьев сын Жегалов с братьями разорился и был вынужден наняться в монастырь: «…поместье свое покинул, а живет в монастырских слугах у Спаса на Хутыни». Второе поколение «избывших» службы и земли помещиков деградировало окончательно. Двое сыновей Федора Жегалова сели «во крестьяне» у помещицы А. Шамшевой и распахали пустошь: «Др. Лубенское, что была пустошь… а в ней живут дети боярские неслужилые во крестьянех дв. Горемыка Федоров сын Жегалов, дв. Ушак Федоров сын Жегалов, пашни паханые две чети с осьминою, в живущем четь обжи»[270]. Порядившись к помещице во крестьяне, Жегаловы надежно укрылись от военной службы.
Судя по дозорным книгам 1594 г., один из племянников С. Жегалова поступил на службу к соседскому помещику И. А. Судакову: «Деревня Менухово, а в ней Ивановы люди Судокова — дв. Сава Григорьев сын Жегалов, дв. Молофей Игнатьев сын Маслов… пашни паханые людцкие семь чети, обжа без трети обжи…» Савва Жегалов служил у помещика в качестве приказчика и за службу пахал пашню «на себя»[271].
Дворянское «оскудение» в годы разрухи привело к тому, что низшие слои феодального сословия оказались охваченными настроениями острого недовольства. Это обстоятельство имело важные последствия.
Во второй половине 80-х годов городские движения в России достигли апогея. П. П. Смирнов полагал, что возбудителями волнений были боровшиеся за власть бояре. По мнению С. В. Бахрушина, выступления в городах носили классовый, антифеодальный характер, а их главной движущей силой были посадские низы[272]. На основании источников можно установить, что наряду с посадскими людьми значительную роль в столичных волнениях играли мелкопоместные дворяне.
Описывая апрельские антиправительственные выступления 1584 г., летописец отметил, что в результате раздора между «дворовыми» и земскими чинами «некой от молодых детей боярских учал скакати из большего города (Кремля. — Р. С.) да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают». Когда народ осадил Кремль, повествует другой летописец, «дети боярские многие на конех из луков на город стреляли»[273]. В мятеже участвовали «ратные московские люди», пришедшие «с великою силой и со оружием к городу». Среди мятежников оказались не только рядовые служилые люди, но и знатные земские дворяне из провинции. В ходе расследования выяснилось, что заводчиками мятежа были «большие» рязанские дворяне Ляпуновы (из этой семьи вышли знаменитые деятели «смуты») и Кикины, а также «иных городов дети боярские»[274]. Архивы не сохранили источников, позволяющих судить о требованиях дворян, участвовавших в уличных беспорядках. На основании правительственных заявлений можно заключить, что дворян особенно волновала проблема налогового обложения.
