Следы позднейшей переработки и изменений несет на себе и образ бабушки. В рукописи и в главе «Обрыва», опубликованной в «Отечественных записках» в 1861 году, бабушка изображается как владелица мелкого поместья («из шестнадцати крестьян»). В окончательном тексте романа она обладательница «пятидесяти душ». Выражение «незначительное имение» заменено словом «небольшое». Вместо «повар и кухарка» стало «повара и кухарки», «запущенный» сад стал большим и хорошим, в комнатах — не пустые стены, а целая «галлерея предков». Ранее бабушка выглядела заурядной помещицей-провинциалкой. В ней больше было выражено житейской непосредственности, в языке ее пестрели просторечия и провинциализмы.

Но в конце шестидесятых годов, когда глубоко изменился прежний замысел романа, Гончаров по-иному стал рисовать и бабушку. Под пером художника ее образ приобрел символическое значение. «В бабушке, — писал Гончаров П. А. Валуеву (1881 год), — отразилась сильная, властная, консервативная часть Руси, которой эта старуха есть миниатюрная аллегория».

Отход писателя от художественной правды и реализма выразился в «Обрыве», в частности, в том, что в лице бабушки ему «рисовался идеал женщины вообще, сложившийся при известных условиях русской жизни». Фигура захудалой помещицы, конечно, мало подходила для того, чтобы выражать и эту «аллегорию» и этот «идеал». Вот почему Гончаров прибег к некоторой идеализации образа бабушки. Ей стали присущи «нравственная сила, практическая мудрость, знание жизни, сердца». Вся Малиновка, ее «царство», «благоденствует ею». Она «мудро и счастливо управляла маленьким царством». Правда, в драме, которая разыгрывается в «Обрыве», бабушкина «правда», патриархальная мораль опрокинуты. Это, конечно, следует расценивать как победу реализма, правды в искусстве.

В «Обрыве» Гончаров нарисовал яркую художественную картину обреченности патриархального уклада жизни, старой морали. Малиновка, где обитает бабушка со своими внучками Верой и Марфинькой, предстает перед нами, как «лоно патриархальной тишины». Та же тишина «медленно ползущей жизни» царит и в соседних поместьях. «Все то же, что вчера, что будет завтра», — говорит, озираясь вокруг себя, Райский. Помещики Молочковы, как и Обломовы, «прожили век, как проспали».

Но этому «сну» приходит конец. Наступает «пробуждение». Появляются новые люди, слышатся новые голоса. Новое врывается в царство старого, отжившего. И тихая, казавшаяся такой идиллической Малиновка становится ареной глубоко драматичной борьбы старого и нового.

Фигура Тушина введена была в «Обрыв» одновременно с Волоховым. Сам Гончаров признавался, что Тушин — это лицо целиком вымышленное, умозрительное и притом мало удавшееся ему. «Нарисовав фигуру Тушина, — писал он в «Лучше поздно, чем никогда», — насколько я мог наблюсти новых серьезных людей, я сознаюсь, что я не докончил, как художник, этот образ и остальное (именно в XVIII главе II тома) договорил о нем в намеках, как о представителе настоящей новой силы и нового дела уже обновленной тогда (в 1867 и 1868 годах, когда дописывались последние главы) России».

Указывая, что в Тушине он намекнул «на идею, на будущий характер новых людей», и что «все Тушины сослужат службу России, разработав, довершив и упрочив ее преобразование и обновление», Гончаров явно идеализировал общественную роль этого предприимчивого помещика-лесопромышленника.

Тушин вполне типичная фигура дореформенной действительности. Капитализм был еще слабо развит, но его развитие шло, и лесопильная промышленность была спутником первой индустрии. В то же время это была наиболее отсталая отрасль промышленности. Именно таково и хозяйство Тушина. Он в своем хозяйстве сочетает найм и кабалу, у него «свои и чужие» рабочие. Он и помещик и промышленник. Именно из этих Тушиных выходили потом душеприказчики российского либерализма, политически близкие к октябристам и кадетам. Это Тушины позже стали заправлять земством и городскими управами, заниматься политической деятельностью и культуртрегерством. Таким образом, Тушин типичен с социальной точки зрения, но крайне неубедителен, как человеческий образ, как характер. Идеализация в Тушине человеческих качеств оказалась несостоятельной, искусственной, а потому фальшивой.

Тушин появляется в «Обрыве», чтобы «спасти Веру». Колоссальная, но не основательная претензия!

Сознавая, что «Обрыв», в котором наряду с прогрессивными идеями проявилась и консервативная тенденция (Волохов), может вызвать неблагоприятную критику, Гончаров счел необходимым обратиться к читателям журнала с особым предуведомлением, в котором указывал, что его роман в основном отображает старую, дореформенную жизнь, и было бы неверно искать в нем полного отражения современности. Однако вместе с тем Гончаров подчеркивал, что он не мог в шестидесятых годах вовсе уклониться от изображения современности, что ему многое пришлось изменить и дописать заново, что и определило «разницу в пере».

М. М. Стасюлевич, в предисловии к первому отдельному изданию романа «Обрыв» (1870) также обращал внимание на то, что «полный ход и действие главных лиц романа, как известно, совершается в начале пятидесятых годов… Автор уясняет нам в том времени не столько источники новой жизни, сколько указывает результаты предшествующего периода. Предвестников нашей эпохи мы не видим потому в этом романе, что их нельзя было видеть в ту пору и в самой тогдашней жизни». Повторяя в данном случае основную мысль Гончарова, Стасюлевич вместе с тем не нашел в романе «предвестников» новой эпохи.

Эта точка зрения была характерна для либеральной критики «Обрыва». Либеральная критика была явно разочарована романом именно потому, что в нем автор не показал, с ее точки зрения, главного героя современности — человека либеральных взглядов и стремлений, деятеля правительственных реформ.

Бесспорно и то, что резкое осуждение критикой фигуры Волохова заставило «Вестник Европы» умолчать и о намерении Гончарова выдать Волохова за представителя «новых людей».

В читательских кругах с интересом ожидали появления нового романа Гончарова. В печати «Обрыв» вызвал многочисленные критические отклики. Со статьями и рецензиями об «Обрыве» выступили в шестидесятых годах журналы и газеты различного общественного направления; в них нашла отражение острота идейной борьбы того времени, однако роман тогда не получил всесторонней и полной оценки.

Журнал реакционного толка, «Русский вестник» пытался выставить Гончарова певцом патриархально-дворянской жизни, «поэтом захолустья», который якобы с «любовью» изображал «царство бабушки». Журнал обходил и всячески затушевывал критику в романе «старой правды», патриархального быта и нравов, крепостнического «сна и застоя». Выразив свое сочувствие таким действующим лицам романа, как Ватутин, Марфинька и бабушка, автор статьи резко осуждал Гончарова за то, что тот якобы «осквернил седины» бабушки, рассказав историю ее «падения». «Русский вестник» извратил подлинный, прогрессивный смысл выступления Гончарова в защиту права русской женщины на свободу чувства. Как показал художник в «Обрыве», в так называемом падении и бабушки и Веры виновно само общество.

Крайне отрицательно «Русский вестник» оценил образ Веры в «Обрыве». Все прогрессивное в ней он расценивал как «ненормальное явление», заявив, что Вера — это «незрелый плод нездоровых учений», нечто среднее между «кисейной барышней» и «стриженою нигилисткой». Извращая образ Веры, критик «Русского вестника» ставил его в один ряд с Марком Волоховым и не скупился на бранные словечки по адресу Волохова. Журнал упрекал Гончарова в том, что его Волохов не может служить серьезным оружием для борьбы с революционными стремлениями в русском обществе, поскольку в его образе не дано «должного», с точки зрения «Русского вестника», «ниспровержения» политических и социальных мечтаний, а тем более религиозного материализма» («Русский вестник», 1869, N 7).