Юношеская романтика Ивана Гончарова не была проникнута столь сильно гражданским пафосом, как у Герцена и Огарева. Но она и не была отвлеченной или беспредметной. Ей был присущ определенный общественный пафос. В юном уме зрело понятие о своем общественном долге — и не только «во имя науки», поисков «высшей истины». Его манили вдаль не отвлеченные мечты, а идеи добра, просвещения, справедливости.

В часы досуга Гончаров много читал, переводил с иностранных языков — ради интереса и практики. Все чаще его охватывала жажда писать, быстро, много, упоенно. Кипела фантазия, образы и слова просились на бумагу. Это были неведомые миру плоды юной творческой фантазии, тайные пробы пера.

Он просиживал часами в университетской библиотеке. Или шел к Китайгородской стене рыться у букинистов (в Москве их тогда было множество).

Но страстное влечение к науке, к книге не уводило юношу от радостей жизни, не засушило его. Он в молодости был молод.

Оживленной толпой выходила молодежь из университета. Перед ней был величественный Кремль, высились башни, горели на солнце золотом купола. Прохожие, даже простые люди, то с любопытством, то ласково провожали глазами юношей в малиновых воротниках…

Гончаров любил подолгу бродить по вечерней Москве, уходить далеко от дома. Или спешил в «Кремлевские сады», где назначена была встреча с прелестной юной «незнакомкой»… На вечерах у товарищей и знакомых, «когда гремел мазурки гром», всегда начинал танец именно он, Иван Гончаров, жизнерадостный, остроумный и общительный юноша.

Был и у него свой круг друзей и товарищей по университету. Но в «Воспоминаниях» Гончаров не назвал их имен. Некоторые сведения на этот счет содержит приписка Гончарова к письму С. С. Дудышкина к А. Н. Майкову от 14 декабря 1843 года. «Очень благодарен, — пишет Гончаров, — что напомнили о старом, добром, милом товарище Матвее Бибикове. Если он еще в Риме — мой сердечный поклон ему. Забуду ли когда-нибудь его милое товарищество, его шалости, его любезность? Наденет, бывало, пришедши в университет, первый встретившийся ему виц-мундир, какой увидит на гвозде в передней, потом срисует с профессора карикатуру, споет что-нибудь в антракте, а в самой лекции помешает мне, Барышеву и Мину — слушать: и так частенько проходили наши дни. Это тот самый Бибиков, который для диссертации Каченовскому выбрал сам себе тему: о мире, о войне, о пиве, о вине, о… и вообще о человеческой жизни».[42]

Это письмо позволяет говорить, что Барышев и Мин вместе учились с Гончаровым и тесно дружили с ним. Д. Л. Мин впоследствии стал известным русским переводчиком, в частности «Божественной комедии» Данте. Характеристика Е. Е. Барышева как литературного деятеля дана в некрологе, написанном Гончаровым в 1881 году. «Кончив курс в Московском университете, в начале 30-х годов, по словесному факультету, — писал Гончаров, — он прямо от лекций лучших тогдашних профессоров словесности и эстетики, Надеждина, Давыдова и Шевырева — перешел к делу, к работам, в области изящного… Словесники были тогда в первых рядах общества (курсив мой. — А. Р.), самыми видными, а при таланте — блестящими и почти единственными представителями интеллигенции».[43]

Но ближе всех из студентов Гончаров сошелся с Федором Кони. В 1827 году Ф. А. Кони поступил на философский факультет, но скоро перешел на медицинский, который окончил в 1833 году. По выходе из университета вначале посвятил себя педагогике, затем целиком отдался литературной деятельности. Еще находясь в университете, стал публиковать свои стихи и переводы, но впервые был замечен публикой, когда появился его водевиль «Жених по доверенности». За ним последовали другие водевили и комедии. Особенно выделялись «Принц с хохлом, бельмом и горбом», где язвительно высмеивалась николаевская администрация, и «Петербургские квартиры», где изобличался реакционный журналист Булгарин. Переехав в Петербург, Ф. А. Кони принял деятельное участие в издании театрального журнала «Пантеон». Кони был не только водевилистом, но и театральным историком.

Возможно, что Гончаров познакомился с Федором Кони в словесной аудитории: слушать лекции Надеждина приходили студенты со всех факультетов, посещал их и Кони, хотя, по словам Гончарова, в университет «не часто он снисходил показываться». Их сблизила любовь к литературе и искусству, и вне стен университета они были неразлучны.

О «дружестве минувших лет», о романтических настроениях друзей повествует «Альбом Федора Кони».

Первая страница украшена эпиграфом: «On n'oublie jamais се qu'on aime»[44]. На листах альбома запечатлены и грусть, и юмор, размышления и изречения. Там можно найти смешные силуэты профессора Ивашковского, Надеждина, Павлова, карандашный портрет хорошенькой комедиантки, ажурные картинки, романтические пейзажи, кружевной цветок, лирическую строфу В. Теплякова, поэта так называемой «пушкинской плеяды»:

«Сколько воспоминаний пробудили во мне эти пожелтевшие страницы! — писал в глубокой старости Гончаров своему молодому другу Анатолию Федоровичу Кони (сыну Ф. А. Кони), возвращая взятый у него на несколько дней альбом. — Подумайте только, я вдруг перенесся на целые полвека назад, если даже не больше!

С Федором Алексеевичем в университете мы виделись всегда редко… и чаще всего мы встречались у столь милой и симпатичной М. Д. Львовой-Синецкой, чей портрет, мне кажется, хорошо узнаю на одной из первых страниц альбома (портрет хорошенькой комедиантки). Это у нее собирался тогда почти весь театральный мир, в лице своих главных представителей. Здесь пели, играли, танцевали, ели и пили всяк, как хотел. Это там, могу я сказать, «младые дни мои неслись». Приходили литераторы, начиналось чтение вслух, возникали беседы. Настоящий очаг жизни и искусства, возглавляемый самой хозяйкой дома, гостеприимной и очень талантливой».[46]

То Рокселаною в «Трех султаншах», то Селименой в «Мизантропе», то героинею в озеровских трагедиях представала она (в начале тридцатых годов) в полном блеске своего таланта. Пушкин из уважения к актрисе разрешил постановку «Цыган» для ее бенефиса. Оба друга — Иван Гончаров и Федор Кони — были в толпе самых пламенных поклонников и ценителей игры этой блестящей исполнительницы комических ролей. И оба были по-юношески восторженно, но безнадежно влюблены в нее…

Салон Львовой-Синецкой, о которой рассказывает Гончаров, пользовался в тридцатых годах в Москве широкой известностью. В нем бывали постоянно и профессора Московского университета, в частности Надеждин. Нет сомнения, что много полезного почерпнул Гончаров в этом кругу передовой московской интеллигенции.

Университетские годы Гончарова поистине ознаменованы его пламенной и глубокой любовью к русскому театру. Особенно сильно влек его к себе Малый театр, где в то время играли знаменитые русские актеры: М. С. Щепкин, П. С. Мочалов и другие. Гончаров действительно «знал этих старых артистов в их лучшей поре», как писал он в 1876 году П. Д. Боборыкину.

Посещения московского Малого театра явились для юноши превосходной школой. Малый театр, несомненно, оказал благотворное влияние на развитие у Гончарова реалистических вкусов в искусстве, на формирование его творческих убеждений. Глубокую любовь к Малому театру Гончаров сохранил на всю жизнь.