При открытии собора дьяк Федор Лихачев прочитал заготовленную Посольским приказом речь, сообщавшую о планах турецкого султана «послать войною на Московское государство, осадя Азов». Затем выборным людям раздали письмо «об Азовском деле и о войне», с тем чтобы они письменно сообщили свое мнение (возможно, с этим связаны дополнительные выборы представителей от «всяких чинов»). В течение января 1642 года продолжался сбор коллективных «сказок» выборных людей — ответов на письмо правительства. Затем материал этих «сказок» был обобщен в докладную выписку и доложен на заседании царю Михаилу Федоровичу и Боярской думе.

Большинство ответов по главному вопросу об Азове заранее утверждало любое решение, принятое царем единолично или вместе с Боярской думой: «…в том волен государь, как изволит»; «в том волен государь и его государевы бояре». Но из сказок служилых людей и гостей складывалось общее мнение о необходимости принять Азов. Главный аргумент привели подавшие свои отдельные сказки московские дворяне Никита Беклемишев и Тимофей Желябужский: «С тех мест, как Азов взят, татарской войны не бывало, а государевы украинные городы были от них безмятежно в покое и тишине немалое время». Азов предлагалось удерживать силами тех же донских казаков, а также набранных к ним в прибавку «охочих людей», стрельцов и «старого сбора солдат». Обсуждение порядка сбора средств для ратных людей превратилось в репетицию бурных парламентских дискуссий в России последующих веков.

Одни дворяне и дети боярские вспоминали злоупотребления «сильных людей» в суде и московскую волокиту, разорявшую их «пуще турских и крымских бусурманов», другие подобострастно называли бояр «вечные наши господа промышленники». Особенно яркие «сказки» подали на соборе 1642 года представители Нижнего Новгорода Василий Федорович Приклонский и Степан Васильевич Онучин (их имена были записаны еще в боярской книге 1627 года), а также муромцы А. Г. Монастырев, Савва Иванович Мертвый, Иван Петрович Власьев. «А ныне при тебе государе, — писали они, — твои государевы бояре и ближние люди пожалованы твоим государским жалованьем… многими поместьи и вотчинами, а твои государевы диаки и подьячие… будучи беспрестанно у твоих государевых дел и обогатев многим богатеством неправедным своим мздоимством, и покупили многия вотчины, и домы свои строили многие, палаты каменныя такие, что неудобь-сказаемыя, блаженные памяти при прежних государех и у великородных людей таких домов не бывало, кому было достойно в таких домах жити»[425]. Нижегородские и муромские дворяне предложили собрать деньги на службу ратным людям со всех землевладельцев по представленной ими росписи крестьянских дворов. Традиционно служилые люди поглядывали в сторону церковной казны, предлагали заново обложить сборами гостей и торговых людей, предъявляли счет к тем дворянам, кто «избывал» полковой службы, находясь «в отсылках» по приказам и воеводствам. О своих нуждах не упустили случая напомнить гости и торговые люди, писавшие об «обнищании» от «государевых безпрестанных служеб и от пятинныя деньги», о «насильствах» городовых воевод и конкуренции иностранных купцов, мешающей их торговле («многие торжища у них отняли иноземцы — немцы и кизылбашцы, которые приезжают к Москве и другие городы со своими большими торгами»).

«Мнения», высказанные выборными людьми на «Азовском» соборе 1642 года, так и не были учтены при окончательном принятии решения царем Михаилом Федоровичем и Боярской думой. 5 февраля 1642 года из Москвы был отправлен молдавский посланник Исай Остафьев, увозивший согласие московского царя на османские условия. Вскоре до Москвы дошли сведения о еще одном неприятном инциденте, еще более осложнившем русско-турецкие отношения. 29 января 1642 года запорожские казаки убили при переправе через реку Донец турецкого посла Мегмет-чеуша и несколько человек из его свиты, ехавших в Москву из Константинополя с русским гонцом Богданом Лыковым. Исполнение задач посольства взял на себя брат убитого турецкого посла Мустафа-челибей, приехавший в Москву 19 февраля 1642 года. В посольских грамотах, забранных казаками в качестве трофея, содержалось требование турецкого султана дать прямой ответ о судьбе Азова, поэтому Мустафа-челибей подал записку об этом в Посольский приказ. Вскоре снова явился посланник молдавского господаря, также передавший устное предложение султана очистить Азов и обещание запретить крымскому хану набеги на русские земли. 8 марта 1642 года возвратились Афанасий Желябужский и Арефа Башмаков, нарисовавшие в своем отчете картину полного разрушения Азова, восстановить который не представлялось возможным из-за полного отсутствия поблизости подходящего материала. Смету о постройке города и чертеж, вопреки наказу, они привезти не смогли, так как с ними не было послано ни горододельца, ни чертежника.

8 апреля 1642 года с посланником молдавского господаря передали известительную грамоту об убийстве турецкого посла, в которой московское правительство по-прежнему убеждало турецкого султана, что оно не поддерживает донских казаков: «Донские казаки город Азов взяли воровством, без нашего царского позволения. То вам брату нашему великому государю и самому подлинно ведомо. Того у нас, великого государя, чтоб Азов взять и в мысли не бывало. И помочи мы, великий государь, донским казакам деньгами и запасами не чинили и за тех воров никак не стоим. Хотя их воров всех в один час велите побить и нам, великому государю, то будет не досадно». Это была капитуляция. В Московском государстве предпочли явные выгоды мира с Турцией неявным преимуществам обладания тем местом, где стояла Азовская крепость. Видимо, тогда еще в Москве не очень хорошо понимали, что на Востоке действия московского царя будут истолкованы однозначно — как проявление слабости.

Оставалось дать ответ донским казакам, уже полгода находившимся в Москве. 27 апреля 1642 года их пригласили на заседание Боярской думы и объявили решение царя Михаила Федоровича. Увы, оно оказалось совсем не таким, на какое рассчитывали казаки, поддержанные земским собором. Казаков мягко, но настойчиво убеждали вернуться «жить на прежних своих местех»: «Великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Руси, жалея об вас атаманех и казакех и о всех православных крестьянех, велел вам атаманом и казаком сказати, что ныне вам в таком разореном месте сидети от воинских людей не в чом… А ныне де у вас Азова принять государь не указал. И воевод и ратных людей послати не к делу и быть не в чом». 30 апреля 1642 года донскому казачьему войску была направлена грамота с указом оставить азовские укрепления из-за вестей о готовящемся походе турецких и крымских войск «и иных государств многих ратных людей больше прежнего» не только под Азов, но и на украинные города. В случае возвращения на свои места казакам обещали прежнее жалованье. Царский указ был исполнен сразу по получении этой грамоты. Собранное султаном войско подошло к Азову три дня спустя после отхода донских казаков[426].

Как известно, снова завоевать Азов сумел только внук царя Михаила Федоровича Петр I. Случилось это более чем полвека спустя, в 1696 году. Но «азовская история» имела и более близкие последствия. Именно после нее окончательно утвердилось значение донских казаков на службе русских царей. Самым зримым выражением этого стала посылка и принятие на Дону 2 ноября 1644 года государева знамени войска Донского.

Московское государство, вышедшее из Смуты тяжелым путем территориальных потерь, должно было зорко следить за тем, где теперь находятся его друзья и враги. Постепенно у царя Михаила Федоровича формировалась картина мира, в котором он сам выступал как государь и обладатель столетиями создававшейся государственной территории. По дипломатической терминологии, союзники и друзья московского царя считались его братьями, то есть равными ему по царскому статусу. Имелись у царя Михаила Федоровича и «недруги» и «враги», не признававшие его титула и существовавших границ. Постоянной угрозой с востока были набеги крымского царя, войною утверждавшего исторически сложившиеся со времен ордынского ига даннические отношения с Московским государством. На западе тоже продолжался исторический спор о русских землях, в течение нескольких веков находившихся в составе Великого княжества Литовского. Особенно наглядно жители Московского государства могли увидеть, насколько далеко заходили территориальные притязания короля Сигизмунда III, во времена Смуты. Вокруг оси Варшава — Бахчисарай в основном и крутилась внешняя политика царя Михаила Федоровича. На внешнеполитические предпочтения также серьезно влияли вопросы веры. Тяжелее всего у Московского государства складывались отношения с католическими и мусульманскими странами, протестантские же государства, напротив, имели статус наибольшего благоприятствования в международных делах и торговле.