Однако было уже поздно. Ла-Рошель содрогалась в агонии, и все попытки прорвать блокаду Ришелье были обречены на провал. Тем не менее Линдсей, в отличие от Денби, попытался сделать невозможное. Он послал против французских кораблей, защищавших подходы к берегу и к дамбе, брандеры и шлюпки, груженные взрывчаткой. С риском для собственной жизни закаленные экипажи «ласточек» [79] Ришелье повернули их вспять. Линдсей начал было атаку против французских крепостей, но тоже безрезультатно. Увидев, что англичане не могут к ним пробиться, ларошельцы решили сдать город. Ришелье в полной мере проявил свой политический гений, предложив побежденным гугенотам исключительно выгодные условия сдачи. Даже Субизу было обещано королевское прощение, но упорный мятежник от него отказался, – он так и не вернулся во Францию и умер в Лондоне в 1641 году. Людовик XIII вошел в Ла-Рошель 1 ноября 1628 года.
Линдсей вернулся в Англию, не стяжав славы, но и не покрыв себя позором. От великого замысла Бекингема ничего не осталось. Даже если бы он выжил, это явно ничего не изменило бы{400}.
Стоит заметить, что после сдачи Ла-Рошели Ришелье приказал снести крепость Сен-Мартен-де-Ре, «каковая была прекраснейшим фортификационным сооружением во Франции и считалась неприступной»{401}. Этим поступком Ришелье подтвердил, что прошлогоднее поражение Бекингема было почетным и героическим.
После падения Ла-Рошели и замирения гугенотов военные действия между Англией и Францией лишились смысла. 14 февраля 1629 года в Сузе был подписан мирный договор, и отношения между двумя странами опять стали спокойными, если не сказать дружественными. Что до Германии, то Карл I скоро понял, что у Англии нет никакой возможности играть там значительную военную или дипломатическую роль. Он повел переговоры с Испанией и заключил мир. Наконец, после последней бурной сессии, 11 марта 1629 года был распущен парламент, и его следующий созыв произошел только спустя 11 лет. В истории Англии наступала новая эра. Трудно сказать, что произошло бы в стране, останься Бекингем жив.
Преданность короля Карла
Мы уже говорили, что преданность была одной из основных черт характера Карла I. Эта черта как нельзя более ярко проявилась в его отношении к памяти Бекингема.
На следующий же день после портсмутской трагедии король пригласил к себе вдову дорогого Стини и его детей, Молли и маленького Джорджа. Герцогиня была беременна. Пять месяцев спустя она родила сына, Фрэнсиса Вильерса. После того как у Карла I в 1630 году родился первый сын Чарльз (будущий Карл II), он велел воспитывать сына Бекингема вместе с его собственным.
Тем не менее вскоре после этого отношения между королем и герцогиней заметно охладели. Далеко не будучи безутешной вдовой, чего можно было бы ожидать, она в 1635 году снова вышла замуж, на этот раз за ирландского католика графа Антрима, и обратилась (точнее, вернулась) в католичество, веру, в которой и была рождена. В любом случае, оба сына Бекингема проявили свойственную их отцу верность короне. Старший, Джордж, второй герцог Бекингем, «прекрасный и гениальный, как Алкивиад», воевал в королевских войсках во время гражданской войны, а затем стал министром при Карле II. Он, как и его отец, заслуживает подробного биографического описания, каковое напоминало бы роман. Младший сын, Фрэнсис, погиб в 1643 году, воюя за короля.
Что касается Мэри, «маленькой Молли», столь любезной сердцу отца и старого короля Якова, то она трижды выходила замуж: за лорда Герберта, затем за кузена короля Чарльза Стюарта, герцога Леннокса и Ричмонда, и, наконец, за брата графа Карлайла. Как и ее брат Джордж, она унаследовала красоту отца и в возрасте сорока лет еще блистала при дворе Карла II.
Было бы несправедливо по отношению к памяти Стини, друга и почти брата Карла I, не упомянуть, что после его смерти Карл и его жена Генриетта Мария, преодолев первые сложности супружеской жизни, превратились в любящую (и весьма плодовитую) чету. Современники и, как мы видели, особенно французы нередко полагали, что Бекингем специально старался поссорить короля с его французской супругой, чтобы остаться единственным властителем его дум. Спору нет, поначалу герцог действительно не раз ссорился с французской свитой Генриетты. Но после того как эта свита была удалена, отношения фаворита с королевой стали безоблачными и она считала его своим другом. В этом можно убедиться, читая одно из писем Карла. Когда Бекингем находился на острове Ре, король приписал в постскриптуме одного из своих распоряжений по поводу военных действий следующую фразу, ясно дающую понять, что происходило в это время в его семье: «Я не могу не сообщить тебе, что благодаря твоим стараниям (upon this action of yours) мы с женой сейчас в наилучших отношениях. Она относится ко мне с любовью и ведет себя так, что все ею восхищаются и ценят ее»{402} (15 августа 1627 года).
После смерти Джорджа Генриетта Мария постепенно стала играть роль конфидента и советника своего мужа, заменив таким образом его погибшего друга. Честно говоря, трудно рассудить, выиграла ли Англия от подобной замены.
Набросок портрета Джорджа Вильерса
В этой книге мы привели достаточно свидетельств и мнений о Бекингеме, чтобы теперь, в конце, попытаться набросать обобщенный портрет этого человека как частного лица и как общественного деятеля.
Нарисовать психологический портрет красавчика Стини – задача не из сложных. В нем нельзя найти тех противоречий, сомнений и изменчивых нюансов, которые ставят в тупик историков при описании, например, Людовика XIII, этого «короля в стиле Корнеля»{403}, или Елизаветы I. В какой- то мере характер Бекингема можно счесть показательным в своей простоте: гедонизм, преданность, щедрость, импульсивность. Он не был человеком тонкого расчета, холодных размышлений и долгосрочных стратегий. На фоне таких изощренных политиков, как Оливарес и Ришелье, он кажется дилетантом. Первые двое его таковым и считали, в особенности Ришелье, который, как мы видели, глубоко презирал его как недостойного противника.
Однако как частное лицо Джордж Вильерс был, несомненно, наделен привлекательными чертами, и они вызывали симпатию к нему у большинства биографов. Правда, и эти качества не лишены оборотных сторон.
Например, что можно сказать о его знаменитой красоте, столь поражавшей современников и на века сохранившейся в легенде? Она несомненно поспособствовала началу его карьеры, когда его, юношу из мелкой и бедной дворянской семьи, собственная мать и высокие покровители представили ко двору, где склонный к увлечениям король Яков был покорен его обаянием. Разумеется, никто не строил иллюзий в отношении этой благосклонности короля. Так что же, осмелимся спросить: Бекингем был простым «альфонсом»? Ничего подобного. Очень скоро между королем и фаворитом установился другой тип отношений: настоящая глубокая привязанность, взаимопонимание ученика и учителя, полное доверие друг к другу.
Дабы объяснить исключительную, можно сказать уникальную, длительность «царствования» Бекингема при двух королях, следует учитывать его явные и неизменные достоинства. Он был умен, его ум был открытым и подвижным. Конечно, ему не хватало лоска воспитанности, но этот пробел был скоро восполнен. Ему удалось вызвать симпатии столь разных людей, как наследный принц Карл, королева Анна, архиепископ Эббот, канцлер Бэкон, хранитель печати Уильямс. Короче, ничего общего с обычным «плейбоем». К тому же он всегда оставался идеально верен как своим первым покровителям, так и тем, кому впоследствии сам оказывал покровительство.
Среди качеств, привлекавших к нему людей, нельзя не упомянуть его щедрость и великодушие. В наше время существует тенденция скорее упрекать его в этом, потому что, по большей части, речь идет о фаворитизме, о щедротах, изливавшихся на головы членов его семьи, на его близких и друзей. Это далеко от современных (хотя бы теоретических…) понятий демократии. Но в XVII веке политическая власть не могла существовать, не опираясь на преданных людей и клиентелу. И потому не стоит упрекать Бекингема в том, что он вел себя подобно всем своим современникам. Наоборот, можно лишь пожалеть, что те, кто пользовался его благосклонностью, зачастую оказывались ненадежными, а то и нечестными людьми. В этом плане его действительно трудно извинить. Ришелье, например, никогда не допускал подобных ошибок.
