Вечер в амьенском саду и его последствия
В Амьене, куда кортеж прибыл 7 июня, произошла очередная задержка: Мария Медичи была утомлена и слегла. О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи, пока она не поправится. Было начало лета, стояла великолепная погода. Губернатор Пикардии герцог де Шольн старался предоставить двору все возможные развлечения. У него только что родился сын. Состоявшиеся 14 июня крестины, на которых крестным отцом стал Бекингем, превратились в большой праздник с балом и фейерверком.
Королева Анна со своим двором жила во дворце епископа, находившемся между собором и берегом Соны. При дворце был прекрасный сад, плавно спускавшийся к реке и очень нравившийся королеве. Однажды вечером она вместе со свитой вышла туда на прогулку. Именно там, если воспользоваться выражением Лапорта, «произошло то, что дало любителям злословия повод поупражнять свою злобу».
Поскольку инцидент этот стал весьма известен и, хотя бы частично, объясняет антипатию, которую Людовик XIII питал к Бекингему, имеет смысл остановиться на нем подробно.
Одно можно сказать с уверенностью: Бекингем участвовал в этой прогулке. Мягко говоря, со стороны королевы это была большая неосторожность, особенно если учесть, как упорно король старался препятствовать их встречам. Предоставим слово Лапорту, очевидцу произошедшего: «После длительной прогулки королева некоторое время отдыхала вместе со своими дамами; затем она поднялась, и на повороте аллеи, когда дамы несколько отстали, герцог Бекингем, оставшийся с ней наедине, воспользовался начинавшими изгонять свет сумерками и осмелел настолько, что пожелал обнять королеву. Она сразу же закричала, и тотчас прибежали все остальные»{285}.
К этому основному рассказу госпожа де Моттевиль добавляет воспоминания самой королевы, которые та доверила ей спустя много времени: «Поскольку герцог Бекингем желал поговорить с королевой [в саду], паж королевы Пютанж на несколько мгновений отошел от нее, считая, что уважение не позволяет ему прислушиваться к тому, что хотел ей сказать английский вельможа. Случаю было угодно, чтобы в это время они оказались на повороте аллеи, где палисад скрыл их от остальных гуляющих. В этот миг королева, удивленная тем, что внезапно осталась одна, и, очевидно, возмущенная каким-то слишком страстно выраженным чувством герцога Бекингема, вскрикнула и, позвав пажа, отругала его за то, что он ее оставил, что служит подтверждением ее мудрости и добродетели»{286}.
Вот практически все, о чем мы можем говорить с относительной точностью. Герцог Ларошфуко приукрасил эту историю, поместив встречу наедине королевы с главным адмиралом в некий «кабинет» (мы бы сказали «павильон») в саду, что явно должно свидетельствовать о самом подозрительном соучастии самой Анны Австрийской. Что до Тальмана де Рео, великого собирателя маленьких историй, то он заходит еще дальше: «Там, в саду, вместе [с королевой] была только госпожа де Берне, сестра покойного герцога де Люиня и приближенная дама королевы, но она была умна и оставалась на почтительном расстоянии. Любовник опрокинул королеву так, что у нее обнажились бедра, явив вышитые панталоны; однако то было напрасно, ибо она сразу же позвала свою придворную даму, и та, раньше делавшая вид, будто ничего не замечает, была вынуждена прийти ей на помощь»{287}.
Итак: прогулка в сумерках, мгновение наедине, некий чересчур смелый поступок (но какой?!), крик, поспешное приближение дам… Королева укоряет их за то, что они слишком удалились, но не может избежать того, что «они увидели, в каком смятении и беспорядке она находилась»{288}.
Несмотря на все принятые предосторожности, инцидент получил широкую огласку. О нем говорили еще двадцать или тридцать лет спустя (что явствует из примера Тальмана де Рео). Судя по всему, Людовик XIII отнесся к произошедшему очень серьезно. Присутствовавшая в саду принцесса Конти сказала королю, что она «может поручиться за добродетель королевы, но не так уверена в ее жестокосердии». По другой версии, в которую труднее поверить, она сказала, что «может ручаться королю за ее добродетель от пояса до стоп, но не станет ручаться за это от пояса и выше, ибо слезы влюбленного не могли не смягчить сердце королевы»{289}. Впоследствии долгие годы Анна Австрийская оставалась под подозрением своего мужа, а кардинал Ришелье явно не делал ничего, чтобы уладить это дело.
Можно подумать, что галантные похождения Бекингема этим и ограничились, однако это не так, и, возможно, именно его последующее поведение наиболее непростительно. После случившегося в амьенском саду молодая английская королева отправилась дальше в Булонь в сопровождении свиты и Бекингема, а Мария Медичи и Анна Австрийская собрались к Людовику XIII, который оправлялся от болезни в Фонтенбло. Анна проехала вместе с кортежем невестки несколько лье по дороге на Аббевиль. Именно там Бекингем простился с ней. В результате еще одна компрометирующая сцена. «Он хотел поцеловать край ее платья, а она находилась на переднем сиденье кареты. Он прикрылся занавеской, якобы желая сказать ей несколько слов, но скорее для того, чтобы осушить слезы, выступившие у него на глазах в это мгновение». (Из рассказа госпожи де Моттевиль, основанного на воспоминаниях самой королевы.)
Однако кульминация была еще впереди. Приехав в Булонь, Бекингем объявил, что получил срочное послание от Карла I, – впоследствии ему пришлось признаться, что никакого послания не было, – и поспешно вернулся в Амьен. Королева лежала в постели. Предупрежденная в последнюю минуту о приезде англичанина, она воскликнула: «Я надеялась, что мы уже от него избавились!» – и попросила свою фрейлину, суровую госпожу де Ланнуа, присутствовать при встрече. Бекингем «упал на колени перед ее постелью, целуя покрывало со столь странным изъявлением чувства, что было ясно, сколь сильна его страсть и сколь мало он похож на человека, способного прислушаться к голосу рассудка». Смущенная королева молчала. Госпожа де Ланнуа попросила герцога встать, пояснив, что во Франции не принято преклонять колена подобным образом. Он ответил, что, не будучи французом, не считает себя обязанным следовать обычаям этой страны. Он продолжал говорить Анне «нежнейшие вещи на свете», пока она в конце концов не велела ему выйти, «возможно, не так уж и рассердившись», – предполагает госпожа де Моттевиль.
И только после этой последней встречи в Амьене Бекингем наконец уехал в Булонь, где 22 июня 1625 года взошел на борт корабля вместе с юной супругой короля Карла, графом Холландом, герцогом и герцогиней де Шеврез и огромной свитой Генриетты Марии, состоявшей как из светских лиц, так и из священников.
Любовная страсть или политический расчет?
Поведение Бекингема во Франции обычно рассматривают как яркий пример всепоглощающей любовной страсти. Некоторые даже полагают, что он влюбился в Анну Австрийскую с первого взгляда еще двумя годами раньше, когда вместе с Карлом был в Париже. Однако ничто не подтверждает эту романтическую гипотезу.
Начнем с того, что красавец Джордж Вильерс не кажется человеком, способным впасть в столь лихорадочное состояние на почве любви. Он имел немало любовниц, но никогда не выставлял напоказ отношений с ними. Предполагают, что его воспламенила перспектива завоевать королеву, сестру испанского короля, супругу короля Франции, к тому же красивую и желанную женщину. Сама сложность подобной затеи могла стать дополнительным стимулом для мужчины, подобного Бекингему: сколь сладостна победа там, где опасность велика! (Ларошфуко считал, что Людовик XIII имел основания приказать убить англичанина за оскорбление величества. Общественное мнение согласилось бы с подобным решением.)
Однако только ли в этом дело? Некоторые из современников полагали, что, пытаясь соблазнить Анну Австрийскую, Бекингем также хотел унизить Людовика XIII и Францию, отомстить как мужчина за неудачу, которую потерпел как дипломат и государственный деятель. Если это правда, то можно считать доказанным, что гордыня была основной чертой личности герцога: ведь, поступая подобным образом, он делал короля Бурбона своим непримиримым врагом. После этого ему ни разу не удалось приехать во Францию из-за откровенного и непоколебимого сопротивления Людовика XIII. Такой тонкий и хорошо осведомленный наблюдатель, как Кларендон, считал, что именно отпор Людовика XIII честолюбивым намерениям Бекингема стал истоком замысла экспедиции на остров Ре и ее ужасных последствий.
