Бекингем очень долго был популярен среди моряков, которые почувствовали изменения к лучшему после его назначения и гордились тем, что ему удалось обуздать пиратов, свирепствовавших в Ла-Манше и Северном море. Общественное мнение даже не стало упрекать молодого адмирала за неудачу экспедиции против алжирских корсаров, предпринятой в октябре 1620 года под руководством вице-адмирала Мэнселла: ведь испанцы и французы тоже обломали зубы, пытаясь разбить пиратов в Средиземном море, а Бекингему были благодарны за то, что он взялся за дело «со смелостью и решительностью», хотя результат и оказался плачевным{75}.
Лишь много позже, уже после смерти Якова I, Бекингема стали критиковать за то, как он управляет флотом, а затем эти высказывания переросли в общее обвинение, касавшееся, как мы увидим в свое время, не только деятельности морского ведомства.
Политический контекст
Еще до назначения главным адмиралом, а уж тем более после этого, Бекингем («наш маркиз», как его обычно называли в то время) начал играть одну из главных ролей в английской политике. Однако ни на мгновение, пока был жив Яков I, он не становился абсолютным правителем, как, например, Ришелье во Франции или Оливарес в Испании.
Правителем был король. Яков I вовсе не походил на слабого монарха или марионетку, которую можно дергать за ниточки. Проникшись идеей о выдающейся роли государя как «помазанника Божия», поставленного во главе государства, он всегда считал себя последней инстанцией в любом деле. Он умел, когда требуется, идти на мелкие уступки, если дело принимало опасный оборот, однако в конечном счете настаивал на своем, – во всяком случае так было до 1622-1623 годов, когда здоровье и воля короля стали ослабевать. Его политическая линия была ясна: он желал поддерживать мир с другими державами и порядок в своем отечестве. Краеугольным камнем его политики стал союз с Испанией, который он надеялся закрепить браком своего сына с дочерью Филиппа II инфантой Марией.
Однако в то же время Яков I оставался приверженцем протестантизма и даже не скрывал своего враждебного отношения к арминианству, разновидности протестантства, склонявшейся к некоторому сближению с католичеством. Союз с Испанией не простирался столь далеко, чтобы прекратить преследования английских католиков и вернуть им в полной мере гражданские права. Как ни странно, король Яков не осознавал этого противоречия; странная, почти шизофреническая, двойственность его политического мышления в конечном счете привела его к неудаче и на протяжении всего царствования доставляла немало хлопот, вызывая недоразумения.
Конкретным отражением неоднозначной политики Якова I был состав его Тайного совета, относительного аналога того, что мы называем правительством. Хотя падение Говарда и его клана ослабило происпанскую партию, стоявшую за сближение с католиками, полностью она не была уничтожена. Посол Гондомар по-прежнему пользовался благосклонностью короля. У антииспанской партии остались в совете свои представители, такие как лорд-камергер граф Пемброк и архиепископ Эббот, однако большая часть членов совета, таких как Бэкон или Лайонел Крэнфилд, не была столь категорична в вопросах религиозной политики.
Кроме того, многие приближенные к королю вельможи были сторонниками мира, а следовательно, и хороших отношений с Испанией. Таковыми были Джеймс Хей, виконт Донкастер, Генри Рич, барон Кенсингтон, граф Гамильтон и кузен короля герцог Леннокс.
В такой сложной ситуации («двор напоминал джунгли, кишащие гордыней, ревностью, притворством и предательством, где каждый стремился играть значительную роль, клевеща на остальных»{76}) молодой Бекингем оказался на заметном и потому опасном месте. Заметном, потому что он пользовался благосклонностью и доверием короля. Опасном, потому что у него было немало врагов – зачастую просто из-за его положения фаворита – и малейшая ошибка могла стоить ему очень дорого.
Из переписки Бекингема и свидетельств современников можно заключить, что в политической сфере у него не было твердых убеждений и что он не примыкал ни к каким партиям. Он несомненно был патриотом, в том смысле, как это понимали в начале XVII века: он гордился тем, что родился англичанином, презирал иностранцев – испанцев не менее, чем французов, – был предан государю. Его наставник Яков внушил ему веру в абсолютное превосходство короля над другими людьми, и у него не было оснований сомневаться в этом. Кроме того, Эббот и Бэкон, оба отрицательно относившиеся к испанскому влиянию, мудро советовали ему быть скромным. При всем том у молодого конюшего-адмирала хватало здравого смысла защищать перед королем политику, противную его желаниям.
С согласия Якова I Бекингем в 1618 году стал часто навещать Гондомара. Этого оказалось достаточно, чтобы в протестантской антииспанской партии начали шушукаться о том, что фаворит склоняется к союзу с Мадридом. Будущее покажет, что это обвинение не имело оснований, однако оно было опасным.
Бекингем и религия
По сути Бекингем никогда не был религиозным человеком, в отличие от короля-богослова Якова I и от благочестивого англиканца, каковым стал впоследствии Карл I. Ничто в его жизни не свидетельствует о серьезной озабоченности спасением души, смыслом святых таинств или чем-либо еще, касающимся религии.
Бекингем получил англиканское воспитание в соответствии с учением официальной церкви – той церкви, главой и убежденным защитником которой был король Яков. Однако фаворит не проявлял враждебности к католичеству, к которому со временем стала склоняться его мать. Что до его личных убеждений, то он испытывал симпатию к арминианству, предшественнику того, что теперь называется «Высокой церковью» [23]. Ритуал, церемониал и учение этого направления далеки от пуританской строгости. Бекингем подружился с двумя священниками, которым впоследствии было суждено возглавить арминианское направление в английской церкви: с Джоном Уильямсом, будущим архиепископом Йоркским, и Уильямом Лодом, будущим архиепископом Кентерберийским. (Мы еще будем говорить об этих людях.)
В 1622 году, дабы публично опровергнуть слухи о его обращении в католичество, Бекингем получил конфирмацию (англиканский ритуал, презираемый пуританами) из рук архиепископа Лондонского. Однако симпатизировавший ему и хорошо его знавший епископ Гудмен пишет в своих мемуарах следующее: «Милорд Бекингем имел склонность к католичеству, хотя и не осмеливался показать этого открыто, боясь оскорбить короля и принца»{77}. Это заявление вступает в противоречие с тем явно антикатолическим настроением, которое появилось у Бекингема после поездки в Испанию в 1623 году, и это может, по крайней мере, служить доказательством того, что молодой человек не отличался твердостью убеждений и уж тем более не был фанатиком в религиозных вопросах.
Как бы то ни было, пуритане всегда плохо отзывались о Бекингеме. Этим расплывчатым термином называли протестантов кальвинистского толка. Они одинаково ненавидели «папистов» (католиков и тех, кто им симпатизировал) и «арминиан» (это слово на их жаргоне обозначало всех, кто в большей или меньшей степени желал строгой церковной дисциплины, поддерживаемой епископами, и отправления торжественных богослужений). Бекингем, ни из личных побуждений, ни из политических соображений, не мог иметь ничего общего с этими брюзгливыми фанатиками, которые к тому же по большей части враждебно относились к королевской власти. Излюбленным девизом Якова I была знаменитая формула: «Нет епископов – нет короля». Пуританство же превращалось в политическое движение, оппозиционное к королевской власти, и заседания парламента в конце правления короля Якова служат тому доказательством. Однако, поскольку король был неприкосновенен, объектом пуританских нападок стал Бекингем.
