– Ты что, не слышишь, что ли? Они летят.
– Может, они налетят только на суда…
Он устало разжал руки. «С чего это я так безумствую», – честно спросил он себя.
Он снова обнял ее.
– Не следует зря рисковать, – терпеливо объяснил он. – Возможно, будет налет на город.
Она подняла голову.
– Еще ничего не известно.
– Послушай, – сказал он, и у него перехватило дыхание, – когда станет известно, будет уже поздно.
Собственное долготерпение выматывало его.
– Ну, идешь?
Она быстро высвободилась из его объятий и холодно взглянула на него.
– Можете уходить, – сухо сказала она.
– Как так… могу уходить? Значит, ты не пойдешь?
– Нет.
– Не идешь, потому что я не хочу ждать до завтра?
– Да.
– Но пойми же, это чистое безумие!
– Пускай. Я уйду завтра или совсем не уйду.
– Хорошо, – сказал он, вставая с постели. – Ладно, я лично ухожу.
Это было похоже на кошмар, где он, Майа, до скончания веков не перестанет говорить, не перестанет делать все одно и то же.
– Лично я ухожу, – повторил он.
В голове у него словно что-то заело, и он стал повторять про себя: «Лично я ухожу. Лично я ухожу».
– Как вам угодно, – послышался голос Жанны.
– Ты все обдумала?
– Да.
– Значит, – тупо сказал он, – ты не идешь?
– Только завтра.
Он все еще стоял у изножья постели. Смотрел на нее, и ему казалось, он уже смотрел на нее точно таким же взглядом. Стоял у изножья постели, как раз на этом самом месте, смотрел на нее и говорил: «Значит, идешь?» Стало быть, все повторялось снова, даже отдельные мгновения. И будут без конца повторяться.
– Я лично ухожу, – тупо повторил он, и вдруг все мысли разом вылетели у него из головы.
Ему только смутно почудилось, будто остается просто вспомнить то, что он уже делал, и снова делать то же самое.
Яростно пролаяла зенитка, и Майа вздрогнул, будто его разбудили.
– Жанна! – крикнул он.
Он шагнул к ней, вцепился ей в плечи.
– Я тебя силой уведу! – крикнул он.
Потом в сознании на какой-то миг образовался провал, и вдруг он увидел, что обрушился на Жанну всей своей тяжестью, охватил руками ее плечи, яростно стараясь поднять ее с постели. «Нет! – твердил откуда-то снизу далекий голос. – Нет, нет!» И внезапно он подумал: «Как нынче утром. Совсем как нынче утром!» Все мускулы его сразу ослабели. Он отпустил Жанну.
Одним прыжком она соскочила с постели, бросилась к двери и встала там, положив ладони на задвижку. Майа лежал растянувшись на постели. Он не шевелился и закрыл лицо руками.
– Что с вами такое?
Он не ответил. Все его тело конвульсивно сотрясалось. Она подошла к постели и силой оторвала его руки от лица.
– Что с вами такое? – испуганно крикнула она.
– Ничего, уже прошло.
Он провел ладонью по лицу. Потом поднялся, встал перед ней и опустил руки, тупо смотря в угол.
Прошло с полминуты. Зенитки продолжали грохотать вокруг. Жужжание над их головой стало громче. Когда бомба с грохотом разрывалась, жужжание пропадало. Потом начиналось снова, с каждым разом все ближе и ближе.
– Вы не уйдете? – спросила Жанна, задрав голову.
Майа не отвечал так долго, что она решила, он не расслышал вопроса.
– Не уйдете?
– Нет.
Жанна моргнула, потупила глаза, и он понял, что она борется сама с собой, борется отчаянно и безнадежно. «Совсем как Аткинс, – подумал он. – Совсем как Аткинс вчера. Когда надо было прыгать. Именно как Аткинс!»
Наконец она подняла на него глаза.
– Может быть, они бомбят суда.
Он закрыл глаза.
– Сейчас мы это узнаем, – печально произнес он. И тут же добавил: «Иди ляг», Говорил он тихим, слабым голосом, как больной.
Они лежали рядом в постели. Время шло. Зенитки грохотали без перерыва. Майа закинул руки за голову. Он не шевелился. Молчал. Ему казалось, что он уже достиг какого-то предела в самом себе, где уже не имеют хождения ни слова, ни жесты.
Рядом раздалось подряд несколько разрывов. Весь дом сотрясался снизу доверху при каждом новом ударе. Майа повернулся к Жанне и посмотрел на нее.
– Они? – спросила она, приподнявшись на локте.
Вид у нее был какой-то нелепо удивленный. Он кивнул: «Да, они».
– Они, – повторила Жанна, и он почувствовал, как затряслась постель от ее дрожи.
– Давайте встанем! – возбужденно сказала она. – Надо спуститься в погреб.
«Надо встать, – подумал Майа, – надо спускаться. Да, именно это, именно это и надо немедленно сделать. Надо поскорее встать с постели, спуститься». Он слышал голос Жанны у самого своего уха: «Надо встать!» Он утвердительно кивнул, но продолжал лежать не двигаясь, не произнося ни слова. Он вслушивался в грохот зениток. Никогда еще они не тарахтели так громко и яростно… Вдруг ему почудилось, что во всей этой ярости есть что-то суетное, ничтожное. «Бьет! – твердил он про себя. – Бьет!» Но думал он об этом как-то отрешенно сухо.
– Жюльен, – крикнула Жанна, – вставайте! Встаньте, умоляю вас.
Мельком он отметил про себя, что лоб Жанны весь покрыт капельками пота.
– Жюльен, – крикнула Жанна. – Ну, Жюльен же! Умоляю вас, Жюльен!
И вдруг она схватила его за талию и попыталась приподнять с постели. Он видел совсем близко ее покрасневшее от натуги лицо. «Да, да, – подумал он, – надо встать и спуститься в погреб. Немедленно встать и спуститься». Он видел, как скривились от натуги губы Жанны, затем она выпустила его, и он, словно безжизненная масса, рухнул на постель.
– Жюльен! – прокричал голос ему в ухо.
Он почувствовал, что она снова схватила его за плечи.
– Жюльен!
«Надо подняться, – думал Майа, – надо встать и спуститься». Потом он подумал: «В погреб, как нынче утром. Совсем так же, как нынче утром». Он услышал над самым ухом крик Жанны: «Жюльен!» Крик дошел откуда-то издалека, как будто Майа окликнули из глубины леса. Потом он перестал что-либо слышать и, подождав немного, повернулся к Жанне. Она лежала на боку. Глаза ее были полуприкрыты веками, и ресницы, словно живые, быстро и непрестанно вздрагивали. Глаза ее были совсем близко от его глаз, вблизи они казались огромными и затуманенными. Он отвернулся и стал смотреть прямо в пустоту.
«Эти взрывы, – думал он, – эти взрывы все не кончаются». И потом он подумал: «Весь этот грохот!» И вдруг ему захотелось смеяться. Теперь свист над их головой стал громче. Он почувствовал, что кровать снова затряслась, и понял, что это снова Жанну начала бить дрожь.
Грохот раздался совсем рядом, как будто чья-то гигантская рука схватила дом и зверски трясла его. он увидел, как Жанна вся скорчилась, будто больной зверек. Она дрожала с головы до ног, и веки ее судорожно бились. Майа почему-то показалось, что он смотрит на нее издалека.
Вдруг зенитки замолчали, и опять стало слышно только приглушенное и неустанное жужжание, так летним вечером летят шмели.
– Жюльен!
Говорила она слабым голоском, всхлипывая, как ребенок.
– Жюльен!
Он кивнул головой.
– Почему вы не увели меня отсюда?
Он с трудом выдавил из себя:
– Увел? А куда?
– Подальше отсюда, от этого дома!
Он все так же пристально смотрел перед собой.
– Да, – сказал он, – да.
Прошла секунда, потом голова его бессильно упала на подушку рядом с головой Жанны. Он посмотрел на нее. Потом снова открыл рот и заговорил хриплым голосом, будто молчал долгие месяцы.
– Да, – сказал он, – я должен был это сделать.
Неописуемо пронзительный свист обрушился прямо на них. Жанна судорожно прижалась к нему, и он, как в свете молнии, как во сне, увидел ее черные огромные глаза, затравленный, устремленный на него взгляд.
Раздался нечеловеческий грохот, и Майа почувствовал, как выскользнула из-под него кровать и он летит в пустоту. Он открыл рот, словно тонущий пловец. Теперь он уже ничего не видел. Левой рукой он по-прежнему держал руку Жанны. Он сделал над собой усилие, чтобы увидеть Жанну, но это ему не удалось. «Слава богу, – подумал он, – слава богу, бомба не попала в дом. Жанну сбросило на пол взрывной волной». Ему вдруг показалось, что мысли его совсем прояснились. Он снова сделал над собой усилие, чтобы увидеть ее. Но все вокруг было какое-то туманное, расплывчатое. Он решил провести рукой по плечу Жанны, коснуться ее головы. Рука его двигалась с непонятной ему самому медлительностью. Эта медлительность бесила его. Потом он словно провалился куда-то и уже перестал обо всем думать.